ты не умрёшь с тоски [с тоски
не сходят] не взойдя с ума
и всходы у дурных времён
как входы в торфяные мглы
открыты пальцами собак
пещерных – до земли голы
и деревянный вертолёт
бормочет дым из глубины
горит по тихому как лёд
из нефтяного дна воды
но не взаимны голоса
из досок сбитая зима
выгуливает смерть свою
и лает будто снег в санях
ей деревянный вертолёт
летящий от зимы на свет
потрескавшимся языком
кровавый слизывает след
с лопаты лижет свой язык
как пёс дурея от крови
до крови [разодрав живот
земной у жестяной воды]
(2013)
Собачья голова
волен Гулливер в собаке
что собака в Гулливере
в суете и вере едут
в некоем прощальном сквере
а обратно едут люди
как растения обвиты
мрамором и снежной крошкой
поигрушечно убиты
сшиты Гулливер с собакой
и собака с головою
тень проходит между ножниц
сизым веком на куски
камень ножницы водице
шьют и гроб и рукавицы
набирают в тень собаки
гулливеровой тоски
(2013)
10 вариантов письма Даниле Давыдову
1 ВАРИАНТ
Без боли головной,
без мёртвых комиссаров
стоит звезда в глазах
у площади вокзалов,
распивших на троих
распиленных прохожих:
[один наверняка
был на тебя похожим],
второй держал портвейн
под вялой желтой кожей
[переносил октябрь
на несколько попозже],
без боли головной
был третий с голодухи
и всё гудел в Казань.
Прикусывая руки,
косноязык мороз
[и варится в испуге
воробушек, во тьмах
какой-нибудь Калуги
он затолкает в рот
приезжим комиссарам
прыщавый – как народ —
словарь покрытый салом,
он выпьет тёплый жир
на площади вокзалов].
Уже почти не жив
[подумать – так не мало!]
садись в вагон-вокзал,
в базар в Челябу чурный,
и слушай, как таджык
перевирает чудный,
нам данный, чтобы врать
и русский привокзальный —
без мертвяков аглицких
и боли комиссарной.