всегда – наоборот
и если ты в него – сейчас заходишь
то чтоб себя – во всех нас – не простить
что б-г нам в этом белом оставляет? —
возможность пить
(02/2015)
«Подробны льдина и пчела…»
Подробны льдина и пчела,
как горечь ветки тополиной,
что гул внутри у фонаря,
что ток, в котором ты повинен,
Бегут и льдина, и печаль,
и ток речей сих лошадиных,
и известь, что меня смела
в февраль которым я так длинен,
в котором [как рыбак] сто ватт
хрустят, свои перебирая
костяшки, если дым идет
в четыре стороны от края,
вдоль этой порванной пчелы
и чётной половины нашей,
где мы остатки колеи.
Замедленное небо пашут
подробно льдина и пчела —
февральские на дне укуса —
и чернозём жуёт мороз,
лишённый и лица, и вкуса.
«Что вспугнуло тебя, душа, будто такт словес…»
Что вспугнуло тебя, душа, будто такт словес
был нарушен и сбит? И – пока раздувался свист —
ты стояла внутри от себя, как снегирь и крест,
прорастая в тень и её некрасивый смысл
На твоём мяче скачут тьма и моё дитя,
проливая своё лицо, как слепое пятно на свет,
вероятно – то, что здесь не увижу я —
языка не стоит, и говорящего нет.
Что ж пугает тебя, так как землю страшит лишь грунт,
или воды – вода, или корни – растущий ствол? —
так фонтан в окружность свою осмелел взглянуть
и рассыпался в корни, как на телят сих вол.
Что вспугнуло тебя, дитя, где бродила ты,
как в садах зеркальных, и видела в них себя,
обличёна пролитой быть на две стороны —
и любая из них тобой – словно смерть – полна.
Камень вечной жизни горит на руке меня,
а иных камней для тебя от меня здесь нет.
Вот расти, как палка в пустыне, среди огня
принимая в себя его холод – голодный свет.
(23/02/15)
«Здравствуй, милый, милый дом …»
Здравствуй, милый, милый дом —
неужели мы умрём?
неужели всё увидим
с посторонних нам сторон?
Неужели, заходя,
Бог оставил нам не зря
зреющий [как сердцевина
яблока у сентября]
этот дом, своих детей,
предоставленных себе,
пересматривать картинки
в цапках спелых снегирей,
где сухие, как сосна,
ангелы стоят и «ма…»
извлекают, словно «мурку»
из лабальщика зима,
где прозрачна не вода,
но чужие голоса,
что лелеют нашу смертность —
хоть она не холоса
и [как хворост] тьму сверлит —
ту, которой говорит —
неприличный собеседник,
что в изнанке слов жужжит.
Здравствуй, милый-милый дом,
пробуй язвы языком,
ощущая, как из мяса
вызревает нежный ком.
В клине кошек и старух,
я стою [уже без рук]