Тетради 2014 года

Вадиму Балабану

Так хоронили Плюшкина, в пьяный снег
клали его – чтобы под ним столы.

Нимб разливался – у пчёл под горящим желтком
малоизвестный Плюшкин всех хоронил.

Выжил и ладно – чтобы итить куда? —
защебетать за собой приходящий свет —
взял бы в ладони и завернул себя:

– Лучше уж тут – где пьяно
и полый цвет.

Так хоронили Плюшкина – он хоронил
маленьких пчёл, жалящих свет, и сквозь

нимбы летали они – как игла сквозь них
и рождества канун, и баранов дым.

Плюшкин покинул
свой бесконечный
пост.

«Перемещаясь в суточных своих…»

Перемещаясь в суточных своих
пайках друзей, не пишущих мне письма,
как бы лицо слепых глухонемых
ощупывал и – ранками сочился,
стекая в эту пиксельную дрань,
у монитора затыкая течи,
любая электрическая дрянь
прикосновений атомарно хочет.
Наполовину верный смерти – я
всё же держусь за этих половину —
пока живых сюжетов без лица,
впечатанных в прижимистую глину,
впечатанных в кисельный, как экран,
на первый раз (как воскресенье) черный
уже не мёртвый высушенный хлам,
жужжащий в проводах по первой ходке.
Перемещаясь по его лицу,
как зек в бараке, надрываю лица,
и из конверта пайка настаёт —
и в мокром сердце кружится и длится.

    (2/01/14)

«Каким бы не был дом, но он был бел…»

Каким бы не был дом, но он был бел,
как хлебный дым, размокший в ожиданье
ещё троих, которым от всех дел
лишь дождь и дым, и дым ржаной остался,

как след от робота на твёрдом языке
у ящерки, оставшийся от Бога,
пиши, метла, ещё один с петель
сорвался, чтобы полетать немного —

смотри! – сверкает белой кожурой
ещё один, когда за минус двадцать,
когда и Комадей уже не тот
и ангелы, коснувшись, оторваться

уже не могут – веки разлепив —
и надорвать глаза свои по краю,
оставив их, как тьмы черновики
и, радуясь, что я их не узнаю,

что Комадей совсем уже не тот —
каким бы не был дом, но вышел белым
из всех восьми дурацких местных школ,
как бы мудак, шагающий за хлебом.

    (04/01/13)

Предчувствие пейзажа

Закроешь глаза и зреет тебя забыть
дерево за окном. Через 30 лет
шишка – слетев с него – сможет меня убить
и от того, как циркуль, разложен след.
И потому – узнав твои сны – не я
им ужасаюсь, зачёркиваясь – окно
трещину дало как кинескоп, устав,
кончил собой, ощутив – как тоску – лицо.
И потому – штырясь под ночь – пейзаж
косит под дурку и зайцем во тьмах бежит —
вот отчего bлядующая река
то ли орёт халдейкой, то ли под ним скрипит.
Что наскрипачат они – это ещё вопрос,
который – как будто Пермь – между длинных ног
розой алеет в месячные свои
возможно, что первые, не отмотав весь срок

    (03/01/14)