за полой и китайскою луной,
где я, пожалуй, жив ещё недолго,
хотя и охлаждён, как мясо, здесь
хотя и кожа, шитая упруго,
ползет и расползается под треск
идущего по льду, не по Миассу,
дышащего не воздухом – виной,
когда дождь исполняет водолаза —
роль, там, где спит пчелиный рой,
где снег, надрессированный до жути,
несётся в псарню, будто в пьяный лес,
порвать их лай на колдырей, чтоб мутны
их очи были, и прекрасны, здесь,
где плакал пёс любой любого рода,
и чтобы, затекая в темный дождь,
в руке у пьяницы великая природа,
всё плавилась и плавилась на рот.
(10/03/15)
«Так свет обречен проливаться…»
Так свет обречен проливаться
на плавный, как женщина, снег
обрезанный по форзацу,
который слабал человек
[и, что вероятно, мужчина
который, наверно, любил
весь свет и его дармовщину
и это ответное свил
гнездовье стрекозам и осам,
которые в чёрных кустах,
обугленных по морозу,
лежат у мимозы в руках,
которые свет заслоняют,
как женщину в полой руке,
и сами себя проливают,
как дождь отзеркаленный в снег].
Так ты, обречённый – на пару
с тоскою себя обрести —
стоишь на брегах насекомых
у женщины внятной реки.
(10/03/15)
«Пока прекрасный выдох…»
Пока прекрасный выдох
пренебрегает мной
и ангельский утырок
кружится, как пустой,
надутый Богом шарик,
в котором спят коты
и точатся царапки
в кругах сквозной воды,
и, испытуя нежность
несносную мою,
вдыхает меня небо,
как хвойную осу,
и ангельский утырок
скользит с той стороны,
и в водомерок точки
сплавляются коньки —
держи, держи нас, воздух
на нитке, как форель —
пока не станет поздно
нам пренебрегнуть ей.
(03/15)
«В бессоннице лошади снится, что поле…»
В бессоннице лошади снится, что поле
по краю свернулось, как старый палас,
трагедией ворон пасётся на воле,
[свободы чураясь] плывёт стилем брасс
по снам лошадиным, где веки деревьев
шипят от природы своей закипев,
и пар переходит пустырник налево,
сметая на свет удивлённую смерть,
что снегом летит над слоённой пирогой
природы, что здесь – под сугробом – лежит,
успев ощутить то, что Бог здесь потрогал
её и приял свой бессмысленный стыд.
В бессоннице лошади, в черепе Блока,
где ворон укрыл своей славы ключи,
где отрок лицом отражает отлогим
то женщину, то от полётов ручьи —