Селлтирианд. Путь скитальца

– Это похвально, меньшего от тебя ожидать и не стоило. Да и потом, судя по твоей куртке и бледному лицу, твои братья убереглись от куда большего, чем простуда под ледяным ливнем. Кто же тебя потрепал-то так? Не припомню за нашу долгую дружбу тебя настолько подавленным.

– Встретился я, Гелвин, с тем, чего более всего опасался. Путь, как положено, выбрал проверенный, да по непонятным причинам завел он меня в самое сердце могильника, в котором вместо сгнивших костей поджидал Коронованный. Вот из его хватки я чудом и вырвался, если считать за таковое умелость рук и древний клинок, верно мне послуживший.

Бальтор остановился как вкопанный и пристально взглянул из-под капюшона в лицо странника. Наконец, после повисшего молчания, прохрипел:

– А корона-то какая, увидать успел?

– Трехлучевая, – хмуро сказал Эйстельд, – а под тряпьем был церемониальный доспех.

Гелвин беззвучно шевелил губами, перепрыгивая взглядом с камня на камень, бормоча себе под нос: «Как же так, выходит действительно пробудился? Трехлучевая… Неужели Кхфаар?».

Некоторое время друзья шли молча. Призрачные полосы восходящего солнца едва проникали сквозь волнистый туман и пелену дождя, но в воздухе уже чувствовались первые прикосновения сонного ветра, принося отчетливую свежесть в окружающее удушье. Узловатые деревья по мере приближения вырастали из тумана, следуя вдоль тропы подобно безмолвным стражам. Многие были неестественно высохшими и искривленными, и это было довольно странно для столь насыщенного влагой места. Их длинные, жутковато переплетающиеся, черные ветви издали походили на членистоногие конечности огромных пауков, безжизненно свисающих на незримой паутине.

Порывы ветра то затихали совсем, то усиливались, принося навязчивый холод, заставляющий судорожно кутаться в промокшие и практически бесполезные плащи. По обе стороны тропы извивались, то пропадая, то выныривая из тумана, облезлые и невысокие холмы, покрытые жухлой травою и размокшейся глиной. Миля тянулась за милей, а окружающий пейзаж почти не менялся. Долгожданные лучи рассвета так и не смогли прорезать густое плетение тумана, потому высоко взобравшееся полуденное солнце было едва различимо, словно сквозь мутное стекло пыльной бутылки.

– Все-таки вдвоем, к старой крепости… – задумчиво протянул Гелвин. – Сколь бы ни были благородными твои цели, думаю, вдвоем мы куда быстрее смекнем, что там к чему! Судя по тому, что уже смердит у поверхности этих развалин, то явно мы там повстречаем не беглую банду местных оборванцев.

– Гелвин, – начал осторожно скиталец, дабы не обидеть старого друга, – в Великом Клыке, помимо холода и сырости, нас может ожидать нечто большее, с чем мы можем совладать. Если судить о пробудившемся Коронованном и разросшихся болотах, что расползаются от крепости, то искать источник нужно в самом ее сердце. Наши самые худшие опасения могут оказаться верны, и нечто древнее зреет в старых развалинах. Может след ведет к самому Изначальному в бесконечных глубинах. Поскольку выяснить это нужно наверняка, то один я попробую рискнуть. Серые скитальцы должны знать, с чем им предстоит иметь дело. А тебе, мой старый друг, скажу одно: не думаю, что кошель с золотом, а уж тем более интересы Королевского Магистрата, стоят того, чтобы совать свою голову в петлю.

– Моя голова на то и моя, дабы совать ее куда захочу! – раздраженно отрезал Гелвин. – Хоть я и люблю тебя, Эйстельд, но твое благородство иногда лишает тебя рассудка. Это с каких пор бальторы бросают друзей в час нужды, а? Уж не думаешь ли ты, что за прошедшее время я состарился и стал в драке обузой? Нет, Эйстельд, я пропущу твои нелепые предложения мимо ушей, и давай сделаем вид, что ничего такого ты и не предлагал вовсе. Изначальный, Коронованный или кто ещё, но одному соваться в эту крепость я тебе не позволю!

Следопыт улыбнулся и промолчал, однако внутри у него стало теплее. Старый охотник был надежным другом и умелым бойцом, о большем в этой ситуации просить и не стоило. Окружающие холмы начинали редеть, постепенно все больше припадая к земле. Редкие островки болотной травы чередовались с высокими стеблями камыша. Где-то рядом пробегал свежий ручей, возможно, даже приток к мутному и обширному озеру, раскинувшемуся у самого основания крепости. Эйстельд остановился, внимательно прислушиваясь. В спертом воздухе и монотонном бормотании дождя он уловил тихий шелест потока. Появление первых камышей заинтересовало и старого охотника:

– Похоже, что и впрямь родник недалеко. За глоток из чистого ручья в этих зловонных землях я сейчас не пожалел бы и пары золотых, – сказал бальтор. – Как думаешь, уж не тот ли это из притоков, что питает озеро у Великого Клыка?

– Как раз это мне в голову и пришло, – ответил Эйстельд. – Ручей должен вывести нас аккурат к окраинам крепости.

– Сказано – сделано! – Гелвин, поднявшись, оглядел близлежащий, покатый холм. – Давай свернем с тропы здесь. Мне все еще сводит желудок мысль о неугомонной нежити в окрестностях. Но поскольку брюхо все равно пустое, а к ручью идти нужно, стоит рискнуть. Срежем путь здесь. Нюх мне подсказывает – так к проточной воде и выйдем.

Взобравшись на невысокий, но довольно осклизлый холм, и еще раз внимательно осмотревшись кругом, друзья почти бегом двинулись на юго-восток. По приближающемуся шуму бегущей воды стало понятно, что направление они выбрали верное. Сверху холмы были лишены пышной растительности, если не брать в расчет редкие островки неопрятной травы. На бегу, продолжая изучать местность, Эйстельд подметил, что сырая глина, преобладающая вокруг, иногда чередовалась со странного вида наслоениями белесой породы, выпирающей из-под размокшей грязи.

– Кости Земли, – будто подслушав мысли, бросил Гелвин через плечо, – древняя, загадочная порода. Особо занимательна при полной луне. Бытует мнение, что она как-то связана с селлестилом и Серебророжденными. Ты должен был многое об этом слышать. Одно время ваш орден был очень заинтересован в выработке этой породы.

– Да, мне не раз доводилось беседовать с мастерами, посвятившими себя вопросу о происхождении Cekаlantas или, как ты сказал, Костей Земли. В библиотеке Серого Убежища сведений об этом есть немало. Даже образцы хранятся, с трудом добытые в Серых Пустошах. Камешки размером с горох. Такие огромные месторождения вижу впервые и уж никак не ожидал встретить их в сердце топей. На болотах доводилось бывать и до этого, но ничего подобного никогда не видал.

– Как и я! – отозвался бальтор, – но, можешь мне поверить, что это они и есть! И лезут они наружу, видно, по той же причине, по какой здесь вообще вся ерунда и творится.

Туман, начинающий редеть, словно внезапно передумал, и вновь начал сгущаться, однако в окружающей влаге чувствовалось изменение. Издали доносился запах свежей воды, и через пару сотен шагов, сквозь пелену стали прорисовываться стройные шеренги высокого тростника.

– Вот мы и на месте, – сказал Эйстельд, осторожно раздвинув сухие стебли и внимательно осматривая ручей. – Похоже, что приток чистый, не отравлен ни испарениями, ни скверной болот. Как считаешь, Гелвин? Думаю, что он сгодится освежить и себя, и фляги.

Бальтор, задумчиво наклонившись, пристально всматривался в неспокойную воду. Затем, зачерпнув немного в ладони, долго вынюхивал нечто, ведомое ему одному. Громко вздохнув, точно перед прыжком, сделал большой глоток и застыл, прислушиваясь к своим ощущениям. Через пару мгновений, обернув свое довольное лицо, произнес:

– Чище только водка в таверне! Доставай флягу, еще неизвестно, когда в этих затхлых краях чего получше найдем!

Как следует умывшись и утолив жажду, путники занялись пополнением запасов. На вопрос Эйстельда, почему Гелвин наполнил только одну флягу, хотя к поясу у него была пристегнута еще одна, куда больше, а из котомки торчало горлышко объемного бурдюка, бальтор проворчал:

– Куда воды столько глушить? Я ж не окунь тебе какой-то! Сам знаешь, не всю жажду водой утолить можно, – весело подмигнул старик. – Потом сам еще рад будешь, что в глотку не водичка родниковая льется!

Ручей, окруженный тростником, убегал дальше к югу, теряясь в зеленовато-серой дымке. Солнце медленно клонилось к закату. Странник нехотя поднялся с земли, где на самодельной подстилке из примятых стеблей сидеть было довольно тепло и удобно. Эйстельд оправил снаряжение и набросил свой сырой плащ, вздрогнув и поежившись от прикосновения холодной тяжелой ткани.

Он припомнил, что у подножия Высокого Клыка раскинулась когда-то оживленная, но теперь давно заброшенная деревенька. В молодости он бывал однажды в ее окраинах, когда болота являлись лишь небольшим подтоплением. Это были скромные трясины, что располагались в долине между холмами, которые даже не отмечали на карте. Сейчас для этих десятков миль стоило составлять отдельную карту.

Скиталец растолкал Гелвина, который, радуясь свежей воде и мягкой подстилке, а может и паре добрых глотков из большой фляги, решил вздремнуть, не особо тяготясь нынешним положением. Бальтор должно быть прекрасно понимал, что второго такого пристанища найти в скором времени не удастся, и был крайне раздосадован поспешностью Эйстельда со сборами в дальнейший путь.

– Ты конечно пропустишь мимо ушей ворчание старика, но должен заметить, что к окрестностям крепости мы выйдем уже к позднему вечеру. А ты и сам помнишь всякого рода жутковатые истории о том, как заводь у подножия однажды начала меняться. Как опустело некогда процветающее селение. Как потом все эти тайны от пронырливых глаз укрыл разрастающийся туман, и в опустевшие дома той деревни темными безлунными ночами из озера наведывалось нечто не самое радостное. Не нравятся мне ночные прогулки в заброшенные деревеньки, чую, что добром это не кончится.

– Я тоже не горю желанием туда соваться, – ответил Эйстельд, – но перспектива еще одной ночи в этих проклятых топях мне нравится еще меньше. Прошлые сумерки для меня чуть не стали последними, и я не хотел бы испытывать свою удачу дважды. Мы уже уяснили, кто несет стражу в этих болотах, и поскольку ночь излюбленное время для любой нежити, вплоть до Коронованных, думаю, что стоит рискнуть и заночевать в заброшенной лачуге. В ней мы сможем согреться и вздремнуть у небольшого, но надежного костра, чем выжидать второй встречи в сыром мраке болотной ночи.

– И то верно! – мотнул головой охотник. – Если бы не твой рассказ о холмах-упокоищах, не пойми откуда возникающих, я конечно предпочел бы ночь скоротать подальше от заброшенного селения. Ладно, рискнем, где наша не пропадала! К тому же мысль о костре согревает меня радостью, словно нутро брагой!

Во время этих слов Гелвин сбавил шаг и, повозившись в котомке, извлек бурдюк. Сделав пару основательных глотков, протянул его Эйстельду. Как и предсказывал бальтор, Эйстельд нисколько не был разочарован в содержимом бурдюка охотника. Почувствовав себя согретыми и отдохнувшими, они отправились дальше. Гелвин был прав: сумерки настигали их с каждой милей. Решив не останавливаться, пока не достигнут нужной местности, следопыт и охотник прибавили шагу, двигаясь в основном молча, зорко подмечая малейшие изменения в тусклом окружении. По левую руку все так же стремительно извивался ручей, то спадая со склонов пологих холмов, то прорезая в них небольшие канавы. Тростник становился все выше и гуще. В окружении подтопленной грязи и буро-серой травы мельком можно было разглядеть целые островки колышущихся стеблей. Возле ручья, несмотря на явную свежесть и наличие чистой воды, по-прежнему было не увидать признаков любой живности, как и на всех остальных, бескрайно раскинувшихся лигах. Тишина в округе нарушалась лишь шуршанием капель срывающегося дождя, да иногда жутковатыми завываниями ветра, напоминавшие надрывные бессвязные вопли.

Бледная солнечная искра медленно клонилась к горизонту, вычерчивая неровный край далеких нагорий. Бессильные, едва осязаемые лучи, просвечивали сквозь марево туманного покрова. Сине-зеленый уходящий вечер обесцвечивался, погружаясь в серые оттенки. Длинные тени, отбрасываемые встречным тростником, подобно беспокойным волнам, омывали силуэты торопливых странников, поглощая их с головой, чтобы потом вынести их наружу, к меркнущему свету заходящего солнца.

Тихая Заводь

Молодая призрачная луна, потянувшись вслед за последним размытым отблеском заката, словно тающим снегом укрыла серебряным свечением буро-зеленые холмы, придав таинственности этому угрюмому миру. После долгих часов изнурительной ходьбы Эйстельд заметил, что в отдалении очередной склон сходил как-будто на нет, и вместо холмов начали проступать нечеткие контуры первых признаков заброшенного селения.

Друзья приблизились к покрытой мхом и лишайниками плетенке, за которой можно было разглядеть покосившиеся лачуги, черные и кривые вешала для рыболовных сетей, остатки спутанных и развиваемых порывами ветра снастей, что походили на редкие пряди седых волос. Тут и там сиротливо жались друг к другу старые лодки с прогнившими бортами, наполовину занесенные мокрым песком и тиною.

Решив немного передохнуть, Эйстельд расположился за небольшим валуном, прямо у края едва заметной тропы, которая была почти полностью укрыта слоем воды и грязи. Рядом неслышно опустился Гелвин. На покосившимся указателе, что был в нескольких ярдах от их временного укрытия, вглядываясь в почерневшее от старости дерево, он прочел:

– Тихая Заводь.

– Слишком уж тихая, – заметил Эйстельд, – быстро же туман и сырость справились с остатками некогда оживленной деревни и торгового узла. Еще во времена моей молодости здесь устраивали такие гуляния да чествования духа озерного, что народ с десятков лиг вокруг собирался.

– В твоей молодости… – усмехнулся бальтор. – Когда я только начинал странствовать и был куда моложе своей первой секиры, деревеньки этой и не существовало вовсе, как и самих болот. Но крепость уже тогда стояла очень древняя, и у ее подножия гулял ветер и страх. Я все задавался вопросом: как вообще кого-то могло угораздить селиться и обустраивать жилье в ее тенях?

– Кому дело было до каких-то там древних развалин, когда под ногами была плодородная земля и озеро, в котором рыбы было больше, чем воды? Все, что было связано с этой крепостью, кануло в лету. Только Хранители и помнили фрагменты всей истории. А простому люду теплый дом да наваристая уха за столом были куда важней всех этих забытых легенд. Вот и селились, процветая со временем.

– Теперь-то всю эту картину процветающей никак не назвать. Крепость хоть и забыта, но до спокойствия ей далеко. Видно, веселье и смех с гуляниями у себя под боком она долго терпеть не могла.

– История Великого Клыка тянется из самых древних времен, и стоять крепость будет до тех пор, пока жив ее создатель. А судя по последним событиям, он набирает силы, готовясь извести куда больше селений, чем пару рыбацких домишек у собственного порога.

– Но пока это только предположения, – поспешил заметить Гелвин, – о возвращении того, о ком мы говорим, уже многие столетия не было ничего известно.

– Да ты прав, пока предположение… Поэтому и нужно как можно скорее попасть в крепость. Если мои догадки верны, то внутри все должно буквально раскалываться от неминуемого пространственного сдвига. А о количестве энергии, нужной для глубинного портала, тяжело даже представить, – с некоторой осторожностью рассудил Эйстельд.

– Портал, говоришь? – нахмурившись, протянул бальтор. – Уж не о целом воплощении ты рассуждаешь? Событие такого порядка и таких энергий. Даже Хранителям не ведомо, возможно ли такое.

– Многое возможно, чего не ведают и Хранители, – стоял на своем скиталец. – Если отбросить мысли о возвращении Изначального, что же тогда побудило Коронованного? И болота питает источник куда больший, чем остаточная энергия от первых ударов.

– Мы теряем время, сидя тут за камнем и попусту болтая языком! – раздраженно бросил бальтор, кряхтя поднимаясь с земли. – Раз уже прошлись и по истории, и по теории, пора бы и крышу подыскать. Вид этой деревни в темноте мне нравится все меньше и меньше.

Поднявшись из своего укрытия, Эйстельд оглядел сумрачное селение, утопающее в своих собственных причудливых тенях. Затем двинулся в сторону ближайшей лачуги. Гелвин неслышно ступал сбоку. Когда было нужно, старик умел обходиться без единого звука. Они не стали углубляться внутрь села, а начали осмотр с первой постройки. Сооружений, еще хоть как-то напоминающих дома в более-менее цельном виде, осталось всего единицы, и обход не обещал быть долгим.

Вплотную прижавшись к темному и гнилому деревянному срубу, скиталец осторожно заглянул в черный проем окна. В комнате, едва озаренной скудными лучами лунного света, проникающими сквозь щербатую крышу, он разглядел остатки когда-то вполне уютного жилища: огромную печь, стол с разбросанными стульями вокруг и в углу неясное пятно, похожее по очертаниям на остов некогда широкой кровати. Для верности, Эйстельд легонько потянул покосившуюся дверь. Вслед за жалобным скрипом в комнату пробралось чуть больше тусклого света, окончательно прогнав тревожные мысли о мало приятных неожиданностях в темных углах.