– Дед Пихто, – недовольно пробурчал дед Устин. – А кого ждали-то, аль упыря.
– Ой, дедушко! Заходи, заходи.
Щелкнул электрический замок, калитка отворилась, и почти в тот же момент распахнулась входная дверь дома, и из неё выскочила низенькая пухлая женщина в домашнем голубом халате. Она бросилась к старику, обняла его и поцеловала в заросшую щёку. Защебетала:
– Здравствуй, дедушко, здравствуй. А мы тебя так ждали, всё со дня на день, со дня на день, часы считали.
– Я-то думал, что вы погорели, а вы тут слёзы да сопли разводите.
– Да это я от радости, ведь два года не виделись, ну, немножко меньше. Да ты проходи, проходи, утомился, неверно, в дороге.
Устин Герасимович недовольно проворчал:
– С чего мне утамливаться, чать не пешком по тайге лазал, сначала на этой железной грохоталке летел – аж уши заложило, потом на автобусе.
Увидев за спиной старика рюкзак и ружьё в чехле, женщина участливо пропела:
– Дедушко, ну зачем ты это тащил, тяжело ведь.
– А ты, Нюра, наверно, до сих пор думашь, что в тайге прошпекты проложены. А в тайге без харча и ружья – погибель. Ведь я до геологов целых пять часов добирался. Изнежились, поглупели вы тут все в городах-то, простого не понимаете.
– Да ты проходи, проходи, дедушко, – не угоманивалась Анна. – Рюкзак-то мне давай, и ружьё тоже.
– Сидор бери, а переломку не дам, она только хозяина любит. Дома-то есть ли кто?
– Одна я, одна. Лушка в школе, сегодня последний экзамен сдаёт, а Максим на работе, у них там сегодня беда – таксист машину разбил. Хорошо хоть сам живой остался.
Когда вошли в дом, хозяйка помогла старику снять гулами и олочи, подала домашние тапочки. Устин Герасимович оглядел просторный холл с колонной в центре и пошёл за хозяйкой, ворча:
– У вас тут почище, чем в тайге, заблудиться можно. Одних дверей вон скока. Когда отстроиться-то успели?
– Да к прошлой зиме и въехали.
– Дорого, наверно, хоромина-то обошлась?
– Так зарабатываем же, дедушко. Мой-то хозяин, таксопарк у него свой, а я бухгалтером.
– Ну и ладно. Только не пойму, зачем такую громадину надо было сооружать. Человеку много ль надо: где прикорнуть, где поесть да посидеть.
– Пойдём, дедушко, я тебя покормлю. Наголодался, наверно.
– Это потом, – твёрдо отказался дед Устин. – Мне бы сейчас помыться, запаршивел совсем.
После ванной и чая с баранками дед Устин, вытерев полотенцем усы и бороду, спросил:
– Ну а теперь, Нюра, говори, зачем меня от дела отрывали?
Анна вздохнула, и, переставляя с места на место чашки и блюдца, ответила:
– Беда у нас, дедушко Устин, – Лушка у нас на наркотики подсела, не знаем, чего делать. Может, ты чем поможешь.
– А ремнём лечить пробовали?
Анна заломила руки:
– Дедушко, да если бы ремень помог. Чего мы только ни делали: и разговаривали с ней, объясняли, что наркотики – это смерть, и к врачам разным водили, и в подвале закрывали. Всё бесполезно. Связалась с какими-то дебилами-наркоманами, а она их слушает. Говорит, что это не страшно, что как захочет, так и бросит. Мы ей уж по всякому объясняли, что не только здоровье, жизнь губит, а ей всё как с гуся вода, ничего не понимает.
Дед Устин почесал голову сквозь редкие волосенки:
– А я-то чем могу помочь? Я не лекарь и не волшебник.
– Ты же мудрый человек, – со слезами на глазах говорила женщина, – ты долгую жизнь прожил, может, хоть советом поможешь. Ведь пропадёт дитё. Да слыхали мы, что к тебе местные жители за травами приходят от разных хворостей. Может…
В этот момент зазвонил телефон, и Анна бросилась к аппарату. Дед Устин задумался, проворачивая в голове мысли: «И правда ведь, пропадёт ребятёнок. И есть же такие барахлявые люди, придумывают разную гадость, чтобы похоти свои удовлетворить. Ну, ладно, если тебе нравится, то и колись, губи свою жизнь, зачем же других-то втягивать. А всё деньги проклятые виноваты: продать, нажиться, из нищебродья вылезти, себя показать – вот, мол, какой я ловкий. А рази без денег нельзя жить? Земля, тайга, реки, они всё дают, что надо человеку: и едовьё, и кров, и радости, если отравиться хочется, так и отравы на земле полно. Да, а девчонку-то надо выручать. Только как».
Мысли его перебила подошедшая Анна:
– Максим звонил, спрашивал, подъехал ли. Скоро будет.
Хлопнула входная дверь. Анна засуетилась, быстро шепнула деду на ухо:
– Это Лушка. Ты, дедушко, не говори, зачем приехал, разговор о ней не заводи, а то она становится бешенной, как тигрица.
В комнату влетела девушка лет шестнадцати в чёрных брючках и светло-голубой кофточке, с порога закричала:
– Мама, я сдала, сдала. Всё, последний экзамен, теперь свобо… – Увидев деда, она осеклась, округлила свои раскосые глаза. – Дедуша, миленький, ты приехал. Как хорошо, что ты приехал.
Девушка взвизгнула и бросилась деду на шею.
– Как я по тебе соскучилась, дедуша мой! Ты приехал специально к моему последнему экзамену, да? Ой, как хорошо!
– Да погоди, стрекотушка, задушишь ведь деда-то, – мурливо и ласково выговаривал дед Устин с ласковостью, однако, ещё крепче прижимая к себе правнучку. – Кто товда подарки-то будет привозить, кто тебя по заднице будет шлёпать, а? Вот тебе, вот тебе.
– Ой, не надо, дедуша, больно, – притворно захныкала Луша.
Дед невольно залюбовался свой правнучкой. Черноглазая, узкоскулая, с ямочками на щеках, стройная, с тёмными, густыми волосами, свитыми в толстую косу, она напоминала ему сейчас его старшую дочь, которая померла от болезни в семидесятом году. Он вздохнул, спросил:
– Ну, Лукерья, как экзамен сдала? Только не ври, а то подарка не получишь.
Девушка заскакала, закружилась на месте и радостно захлопала в ладоши.
– Дедушенька, доставай скорее свой подарок, а то я умру от нетерпения.
– Вот и я этого боюсь. Тащи-ка сюда мой кошель, он там, в прихожке валяется.
Когда девушка принесла вещмешок, дед Устин степенно развязал его, засунул внутрь руку и ещё раз спросил:
– Так какую оценку ты получила, сознавайся?