Подьяческий мост

– Присядь, Отто, я очень рад тебя видеть. Ты, я вижу, совсем продрог, вот сюда, поближе к огню… Что там в кресле, кот? Попроси его на пол…Честно говоря, я думал, что ты ещё в Стокгольме.

– Нет, как видишь. Я здесь уже с неделю, ехал поездом, намучился. Но так безопасней, чем морем, сам знаешь. А где же фру Хансен, где твоя Грета? Надеюсь, она и дети здоровы?

– Странно, что ты с ней не встретился. Я отправил их на днях в Упсала к родным, здесь им не нужно быть сейчас.

– Вот-вот… Я за этим к тебе и пришёл. Помнишь, прежние времена? Встречались за чашкой кофе, спокойно говорили о делах… Теперь вот о делах других. Да… Я в растерянности, Юхан. Столько всего происходит…

– А голос-то у тебя дрожит, Отто! Успокойся, выпьем по глотку. Вот так-то лучше… Я надеюсь смогу тебе кое-что рассказать, хотя конечно, ещё многое неясно.

– Да, ты знаком, я знаю, со многими депутатами нашего Эдускунта, к твоему мнению прислушиваются. Объясни мне…

– Подожди, все не так просто. Конечно, Хансена там многие неплохо знают и кое в чем согласны со мной, но есть и другие, которые хотят иного… Есть даже такие, которые желают иметь собственного короля!

А кто-то склоняется к республике… Есть и прочие, которые …

––Как? Какого ещё короля? И где его возьмут?

– Ну, это не вопрос, мой друг. Уже предлагают нам в короли чуть ли не сына германского императора… Почти все европейские страны – это монархии; вот многие наши по традиции и желают того же, не видя дальше собственного носа. В этом случае не наступить бы нам снова на старые грабли, как говорят русские. Когда закончится эта ужасная война, горячие головы могут много дров наломать. А как это всё с ними обсуждать? Согласись, что у нас нет опыта настоящего парламентаризма. У прежних наших депутатов… Хотя, ладно, это длинный разговор. Разве нет?

– Да, но…

– Ты хочешь знать, что в таких условиях следует делать? Внимательно и трезво понаблюдаем, мой друг. Сам-то я, конечно, имею мнение о будущем устройстве нашей страны и я в нем не одинок , но есть, есть и другие люди, опытнее и решительнее меня. Однако я сильно опасаюсь за ближайшие месяцы… Если получится избежать насилия и хаоса, если здравый смысл поднимется над эмоциями – мы сделаем страну свободной и богатой. Если же нет…, сегодня утром мне сообщили о стрельбе в Виипури и ещё кое-где. Ты правильно беспокоишься о жене – пусть уезжает на время в Швецию. За признанием нашей страны (как звучит, а, Отто?!) дело не станет, я уже наводил справки в здешних деловых кругах…Наверное, гражданство финское и документы можно будет вскоре получить. Что ты смотришь на меня, как пастор на кошелёк? Да-да! Я знаю, что говорю. У тебя ведь в Стокгольме новое хорошее жильё и мастерские в порту! Мы ещё ведь не пили за это, да, Отто? Да встряхнись же! Это что, часы пробили полдень? Что ж, мне пора, меня ждут. Проводи меня, мой друг, здесь близко, по дороге кое-что обсудим.

-–

Из письма управляющего делами Юкка Саволайнена господину Отто Шмидту из Хельсинки в Стокгольм.

«…пишу именно Вам, уважаемый господин, а не Вашей супруге, чтобы Вы смогли подготовить ее к печальным и трагическим новостям, сообщить Вам о которых мой прямой долг. Вы конечно уже знаете из газет, что Финляндия находится в состоянии войны с Россией. Вчера 30 ноября наш город подвергся жестокому авианалету. Было очень страшно, мой господин. Вокруг много пожаров и разрушений. Никогда мы не испытывали такого ужаса, я сам видел на улицах мертвые

тела…

Магазины Ваши уцелели, но на дом Ваш упала русская бомба и теперь на его месте одни руины. Какое счастье, что Господь отвел от Вас смерть и Вы с супругой уехали в Швецию как раз накануне!....

1 декабря 1939 года»

-–

12 октября 1955 года

Стокгольм

Рабинович уже долго сидел на скамеечке под старым буком и дремал, склонив голову. Он и раньше любил гулять на этих узких аллеях, напоминавших ему что-то давно забытое и родное. День выдался солнечный, но прохладный.

Как он добрался сюда сегодня в свои 79 лет осталось тайной. Большой загадкой было и всё сегодняшнее утро, принесшее ему много приятных сюрпризов. Его наверное поняла бы неизвестная девушка, видимая им когда-то на мосту в Петербурге, у которой было такое же удивительное начало дня, сулившее счастье.

Ранним утром, умываясь, он увидел себя в зеркале и неожиданно улыбнулся. Свет нового дня заливал всю его большую квартиру, где в столовой был накрыт к завтраку стол. Дышалось против обыкновения очень легко, аромат утреннего кофе был особенно приятен.

Ему помогала добрая фру Агнес в белом аккуратном переднике и наколке, помогавшая ему по дому уже много лет. Вот она пододвинула ближе к столу его любимый старый стул; сахар и сливки поданы как

всегда в вазочках тонкого фарфора, как он и любил. Приятно пахнул свежий хлеб, небольшой серебряный нож лежал рядом с масленкой. Рабинович с благодарностью посмотрел на Агнес и расправил белую накрахмаленную салфетку…

Этот ритуал был самым обычным в последние годы, но сегодня все вокруг было каким-то особенно ярким, и праздничным.

Постояв у окна и полюбовавшись на просыпающийся город, Рабинович позвал Густава, который обычно помогал ему одеваться к выходу и заведывал в доме всем не относящимся к столовой и кухне. На вопрос о времени обеда Рабинович не ответил, а вновь слегка улыбнулся. Откуда человек может знать когда вернется домой если он идет за счастьем? Именно так он себя ощущал в эти волшебные минуты. Откуда-то вдруг появились силы идти и идти, пусть медленно, по малолюдным пока улицам, где каждый дом был знаком и приветствовал его как старого друга. Рабинович шёл не спеша, опираясь на трость, оглядывая с благодарностью и восторгом свой город, как будто видел его впервые…

К середине дня он понял, что забрёл на Юргорден, место ему знакомое и любимое. И снова улыбка тронула его губы. Впереди его ожидало счастье, теперь он знал это точно. Среди дорожек парка стояли беленькие скамейки и он присел на одну из них.

Осеннее солнце пригревало, ветер стих и незаметно задремал Рабинович, отложив трость и подобрав усталые ноги. Мимо этого маленького, хорошо одетого старика иногда проходили люди, вот и сейчас он услышал как засмеялась негромко какая-то дама, и стала звать убежавшего вперед внука. Мальчишка видимо был шустрый, потому что женщина остановилась совсем рядом и присела на другом конце скамейки, переводя дыхание. Не открывая глаз, Рабинович вдруг почувствовал легкий запах духов и вздрогнул, потому что голос женщины был ему слишком знаком. Открыть глаза сил уже не было и он стал цепляться за слух, понимая, что не ошибся, что это оно, то самое, что ему было обещано с самого утра. Голос её неожиданно умолк, затем в наступившей тишине послышалось восклицание. Неуверенным шепотом его назвали старым, забытым именем, но он только счастливо улыбался, навсегда погружаясь во все более глубокий и заслуженный сон.