Когда часы быстрей минут. Нехронологический роман

– Вышли к деревне, немцев в ней не было, нас ночью отвели к деду одному, тот проводил в отряд.

– Дед Егор? – выпалил наугад подросток.

– Точно, он. Борода лопатой. Спасибо ему, – танкист умолк и задумался о чём-то своём. Глеб не стал ему мешать.

Тем временем отряд от патрулирования и разведки переходил к действиям. Напали на немецкий санный обоз, положили двух фрицев и трёх полицаев. Лагерю достались консервы, винтовки и два шмайсера. Даже бутыль шнапса[10 - Шнапс – немецкий спиртной напиток.]. Вечером по чарке выпили, отметили успех. Налили и Глебу.

Это был первый в его жизни глоток спиртного.

Случались и другие операции, никто Глебу подробно о них не докладывал. Люди уходили в ночь, потом возвращались, бывало, не все. Парень просил командира взять его в бой, но Иван Семёнович только отмахивался:

– Успеешь ещё. В лагере дел хватает.

Как-то ранней весной в отряд привели «языка» – перепуганного немецкого фельдфебеля. Тут пригодились школьные знания Глеба. Фрица усадили в командирской землянке и допросили. Сначала он сбивчиво что-то лопотал, но Иван Семёнович налил ему кружку воды и спокойно разъяснил:

– Мы не звери. Если будешь отвечать чётко и правдиво, останешься жить.

Глеб перевёл. Немец немного успокоился, хлебнул из кружки, но первая его фраза была:

– Ich wollte nicht k?mpfen. Ich bin einnormaler Buchhalter. Hab Mitleid mit mir![11 - – Я не хотел воевать. Я обычный бухгалтер. Пожалейте! (нем.)]

От него узнали, что Ленинград и Москва окружены, но не взяты. Глеб обрадовался, что его родной город ещё держится, вспомнил маму с младшей сестрёнкой – как они там? Успели эвакуироваться или нет?

Тем временем фриц продолжал отвечать на вопросы командира отряда. Сказал, что под Москвой идут ожесточённые бои, туда перебрасывают всё новые соединения. Эшелоны формируют в Низовом, там большой железнодорожный узел.

Молодой партизан почти всё понял, перевёл. Информация совпадала с разведданными отряда. Низовое было километрах в шести отсюда, если напрямую через лес.

– Эх, патронов бы нам. А ещё лучше динамит! – в сердцах выпалил Иван Степанович.

Немца спросили об охране на железной дороге, потом накормили супом, увели и посадили под арест.

В отряд продолжали прибывать люди, по весне соорудили ещё три землянки. Несколько раз их навещал дед Егор. Рассказал, что назавтра после ухода Глеба к Фёкле Платоновне заявился офицерик, тот самый, что жил в доме председателя. Спрашивал, где внук.

– Ночью сбёг, не знамо куда, – честно ответила бабушка, смахнув слезу.

Фрицы перевернули вверх дном весь дом, громко ругались на своём лающем языке, но в результате ушли ни с чем.

– Хорошо, что каратели уже уехали, – добавил дед Егор. – Могло и хуже всё кончиться.

– А про меня говорили с бабушкой? – спросил Глеб.

– Да. Сказал, что ты живёшь, как у Христа за пазухой.

Парень улыбнулся: «Всё верно!»

Вскоре после допроса «языка» командир отряда заглянул в землянку, которую Глеб делил с танкистами и ещё тремя партизанами. Парень склонился над плохо обструганным столом и огрызком карандаша рисовал лесной пейзаж в своём блокнотике. Иван Семёнович взял в руки рисунок:

– Да ты способный малый, как я погляжу. – Потом посмотрел на подставку под котелок, вырезанную из дерева в виде гнома с вытянутыми руками.

– Твоя работа?

– Моя, – признался парень.

– А приклад новый смастерить можешь? А то у Картавенко Петра раскололся…

– Попробую, – отозвался Глеб.

Командир повертел рисунок в руках, о чём-то задумался, потом положил на стол, нахлобучил ушанку и вышел.

Приклад получился замечательный. Картавенко был в восторге. Глеба похвалили и стали поручать кроме хозяйственных дел ещё ремесленно-столярную работу.

Помимо посещения окрестных деревень и проведения мелких операций, отряд держал связь с другими белорусскими партизанами. Однажды, в середине апреля, когда бурная весна уже окончательно подмочила репутацию зимы – снег споро таял, запели первые соловьи и из соседней балки стал слышен шум оттаявшего ручья, командир снова посетил их землянку.

– Федя, Михаил, сегодня ночью пойдёте с Картавенко встречать самолёт, – объявил он танкистам.

– Самолёт? – вырвалось у Глеба.

– Да, это такая железная птица.

И уже серьёзно продолжил: – Идёте на Геннадьево поле, Михаил за старшего, – кивнул он танковому лейтенанту. – Выступаете в 21 час.

– Есть, – ответили военные. А Глеб, конечно, спросил:

– Можно я тоже пойду?

– Для тебя, парень у меня есть другое ответственное задание. Но не сегодня.

Геннадьево поле находилось между деревней и расположением отряда. Когда-то, ещё до революции, там был хутор, обитал в нём зажиточный крестьянин Геннадий с семьёй. Выращивали они лён, пшеницу, овощи, поэтому раскорчевали себе немаленькое поле в лесу. В конце двадцатых годов Геннадия раскулачили и выслали в Сибирь. Но полю не дали зарасти деревенские мужики. Они продолжали там сеять рожь и пшеницу. Из заброшенного дома невывезенная утварь и кое-какая скобянка перекочевали в партизанский лагерь.

На этом поле самолёт можно было и посадить, но не в весеннюю жижу. Поэтому бойцы отряда дождались условного времени, развели сигнальные костры и вскоре после полуночи услышали гул мотора «кукурузника». Тот скинул груз на парашюте, махнул на прощанье крыльями и развернулся на восток.

Утром весь отряд рассматривал вытащенный из ящика разобранный пулемёт системы «Максим». Там же находились патроны и… рация.

– А на што нам это радио? – удивился один из партизан. – Кто умеет на этой штуке робить?

– Завтра связной приведёт радиста из центра, – пояснил командир.

И кто-то добавил:

– Жаль, динамита нету. Ну что ж, повоюем с тем, что есть!

Ещё через неделю Глеб понял, что имел в виду Иван Степанович под «ответственным заданием».

– Ну что, художник, твой выход, – начал он разговор с самым молодым партизаном. – Пойдёшь с хлопцами к Низовому, на станцию. Мужики покажут место, откуда всё хорошо видно: комендатура, охрана, пути.

– Будем фрицев бить, товарищ командир? – не выдержал Глеб.

– Будешь рисовать. Всё подробно, как сможешь.