О чём думает океан

О чём думает океан
Александр Лисица

Разбирая на чердаке дачи архивные документы и дневники, автор находит путевые заметки, написанные им при возвращении в СССР после командировки в США на советском круизном лайнере. Беседы с соотечественниками и американцами, философские размышления, диалог с океаном, встреча с "роковой женщиной", чтение запрещённых тогда в Союзе книг – на всё хватило времени за две недели пути из Нью-Йорка в Ленинград. Сладки ностальгические воспоминания о событиях давно прошедших, особенно, когда знаешь продолжение описанных в заметках судеб и сюжетных линий…

Александр Лисица

О чём думает океан

Недавно разбирая на чердаке дачи коллекцию газет советской эпохи, я наткнулся на объёмистый атташе-кейс, полный разномастных тетрадок. Это были мои письма самому себе – дневники за все молодые годы, попытка вырвать перо у вечно ускользающей жар-птицы времени и засушить его, как кленовый лист, между страницами. Я выбрал книжицу с фотографией на обложке: самая знаменитая в мире статуя, а в поднятой руке вместо факела смонтирован истребитель F-16. Тогда, в далёком 1978 году я ещё был не чужд политического сарказма, но потом решил для себя, что мелко ёрничать в наше время, когда мутный поток мировой истории несёт тебя, как щепку, прямо к водопаду – дело вполне себе пустое и недостойное.

Дневник открылся посередине на фотографии: я в модном тогда джинсовом костюме в позе супермена стою на палубе советского круизного лайнера, а мимо проплывает и машет мне факелом вслед та самая статуя. «Я буду по тебе скучать» – говорит. Отвечаю: «Я тоже. Как-нибудь ещё загляну на огонёк». Мы были знакомы, однажды я забрался к ней в голову по винтовой лестнице и мы обменялись представлениями о ценностях, хотя каждый и остался при своем.

…Присел с дневником на фибровый чемодан со списанными за ненадобностью (а, может быть, и до поры до времени) произведениями классиков марксизма-ленинизма и зачитался.

День первый

Итак я возвращался домой в Советский Союз после завершения работы по контракту с международной организацией, которая и по сей день надмирно, как созвездие, высится на небесах. Все заботы позади. Жену отправил авиарейсом в Москву, не захотела она проходить проверку на склонность к морской болезни, тем более, что по пути в Нью-Йорк этот теплоход все семь дней пути нещадно трепало в шторме. Говорят, даже команда выполняла минимум обязанностей и «ходила по стенке». Побило посуду, но возникла экономия на еде – в ресторан спускались единицы.

Собрал оставшиеся вещи, сдал квартиру, простился с коллегами. Кажется всё. Теперь предстоит долгий путь домой на транс-атлантическом лайнере. В голове навязчиво крутит пластинку ансамбль «Beetles”, исполняя песенку “Back to the USSR”. Провожали теплоход чернокожие брейк-дансеры на пирсе, поймали это ощущение предвкушения радости у пассажиров, и «квотеры», монетки в 25 центов, сыпались на них дождём. «Принимаем также кредитные карты!» – кричал снизу танцор, и все смеялись: и брейк-данс, и кредитки только что появились на свет. Обратил внимание на какой-то странный запах: это после смога Манхеттена пахнуло свежим морским воздухом. Будем привыкать. Потом гребень панорамы Нью-Йорка еще долго расчесывал багровые пряди и лохмы вечерних облаков и последний луч заката освещал нам путь, отражаясь в зеркальном цилиндре небоскрёба.

Пошёл осматривать корабль. Макет общества в разрезе. Сверху сверкающий богатый город с улицами, площадями, барами, магазинами, концертным залом, бассейном и жильём, а снизу – подземка, из которой три с половиной сотни одетых в казённые формы людей обеспечивают благоденствие такого же числа пассажиров наверху. И над всем этим самодостаточным мирком царит капитан Варанов – маленький армянин в праздничной капитанской фуражке, который ежедневно величаво проходит, всегда с трубкой и собакой, по верхним палубам. Всё время звучит: «Капитан сказал», «Капитан распорядился», «Капитан предоставил», «Капитан разрешил». Казалось, что без его чуткого руководства у судна отвалился бы руль, сбежало бы молоко в камбузе и вообще судно наткнулось бы на айсберг неразрешимых обстоятельств и распалось бы на части (что в конечном итоге и произошло).

Ночью вышел на палубу. Океан дышал волнами инфразвука. Сияя всеми огнями, теплоход летел по своей орбите, как обитаемая планета, а вокруг была бездонная, враждебная, похожая на космос чернота.

День второй

Утром – первым делом на палубу, воспеть гимн : «…Волнуйся подо мной угрюмый Океан!». На сей раз он, однако, не волновался, копил силы. Был полный штиль. Глубоко под нами ходили большие рыбы, стояли на дне гружёные золотом галеоны; русалки, рассевшись на рухнувших капителях Атлантиды, читали письма погибших моряков и плакали, отчего вода в Океане становилась горькой. Иногда от избытка радости бытия марлины выпрыгивали из воды и грациозно уходили в неё снова, острой пикой вниз. Бесчисленные отражения солнца рассыпались по морской ряби. Пока глаз не “замылился», переживаешь ощущение чуда. Подольше бы оно продлилось.

Человек не был рожден для огромных плоских пространств, он всегда стремился найти свой уголок, спрятаться в пещере, в дупле дерева, за забором. А здесь – открытый космос, столь же не понятый и не познанный. Может быть, у нас Океан тоже думающий, как у Станислава Лема в «Солярисе»? И медленно, столетие за столетием, осознаёт он урон, наносимый ему этими мелкими двуногими насекомыми – сперва шрамы от килей пирог и кораблей, затем рваные язвы взрывов, колотые раны от субмарин, наконец гангрена разливов нефти и короста пластиковых островов…И, может быть, близок день, когда он решит, что с него хватит, и вздуется километровой волной, пройдясь по всем континентам новым всемирным потопом и расчистив место для другой, более доброй к природе эволюции? Которая не позволит одному виду приобретать новое качество – разум, выводящий его за рамки честной конкуренции. Ведь получив бонус сознания и злого умысла, а не мудрости, сапиенс незамедлительно расселился по всем континентам, от Африки до Огненной Земли, от Гренландии до Океании, для начала уничтожив больших добрых зверей – мамонтов, мастодонов, бизонов, шерстистых носорогов, большерогих оленей, гигантских ленивцев, попутно убрав пещерных медведей, львов и саблезубых тигров. Не удовлетворившись содеянным, козьими стадами он вытоптал саванны, превратив их в сахары, далее начал под корень вырубать дубовые рощи и тропические леса – под пашни, на «великие армады» кораблей, под кукурузу и дачные участки…

Однако, пора попридержать полет мысли, которая как всегда, воспарила у меня из глубин океана к вопросам, на которые я безуспешно ищу ответы ещё с детского сада…

День третий

Забавно, каждые сутки время сдвигается на час, и на завтрак зовут всё раньше. Ресторан пустеет – люди предпочитают выспаться. Сижу на палубе, глаз-таки «замылился», и я тщетно жду чего-то нового от этой равнодушной и ставшей привычной равнины, глядя на которую думаешь: ну какие ещё нужны доказательства, что Земля-то на самом деле плоская! Всплыло бы на поверхность, как всплывает из глубинных слоёв памяти, что-нибудь литературное – ну, там Моби Дик какой или «Наутилус», но увы, морские просторы – это всего лишь простор для фантазий.

Читаю только что изданную на английском книгу, о которой все говорят – Gulag Archipelago, купленную незадолго до отъезда. Разбавляю бочку благодати, разлитой вокруг, большой ложкой очень едкого дёгтя. Неожиданно почувствовал, что кто-то наклонился ко мне сзади и дышит в затылок. Оглянулся, бог мой, Караулов, мать его, вот кого здесь точно не хватало! «Как и ты здесь…плывешь?» – промямлил я что-то несуразное. В сторонке, загораживая от меня солнце и приветливо улыбаясь, стояла его жена Алиса, дорогое тонкое платье просвечивало насквозь. Капитан Ваганов самолично вручил ей вчера главный приз самодеятельного карнавала – стеклянного осетра из Гусь-Хрустального. Алиска была в теме: изображала как раз морскую деву – синее шёлковое платье, чешуйчатый хвост из фольги, трезубец, корона в виде медузы и, главное, эротический танец русалки, соблазняющей угрюмых мореходов. Иностранные члены жюри просто стонали от восторга, судовой массовик-затейник хмурился и голосовал против. Ближайший конкурент – «арабский шейх» и его четыре жены, все в балахонах из простынь, которые исполняли как могли танец живота,– оказались вторыми. Куда им против «пошедшей в отрыв» русской красавицы! Сам Караулов в славе жены не купался, а сидел в углу и смотрел на действо исподлобья. Вне конкуренции был квинтет волосатых судовых механиков в трогательных пачках, хмуро исполнивший «Танец маленьких лебедей», переходящий в «Умирающего лебедя». Никогда не видел, чтобы с детства приученные к сдержанности чувств иностранцы так смеялись; некоторые от хохота сползали со стула на пол. Вообще, как я заметил, в атмосфере плавучего русского острова дамы и джентльмены вдруг расслаблялись, снимали чопорные маски и становились домашними. Перед ними открывалась какая-то иная, незнакомая им ранее, ипостась свободы личности, именуемая у нас «волей».

– А ты, я смотрю, вражьи пасквили читаешь? – Караулов, зыркнув на обложку, как бы шутя, обозначил угрозу.

– Да нет, просто кто-то оставил книжку на столике, я вот и листаю – как бы небрежно ответил я. Жаль, что приходится лгать и маскироваться из-за всякой мрази, но злющую идеологическую борьбу во вселенной никто не отменял.