6 | Поэтический дневник

моих обликов, мифов и грёз,
атом эпосов, сказок и проз,
ты – ничтожный, непознанный, мнимый

элемент моих улиц, домов…
проходи, я устал от прохожих,
суетливых, спешащих, похожих,
я без вас исторически нов

летопад

улетели, отлетают
пожелтевшие года,
а куда? – и сам не знаю,
впереди лишь холода

в кучу их не собираю —
да и что тут собирать?
вёсны гаснут, звёзды тают,
ночи – страждущая рать

не спешу, не жду надежды,
тихо тексты шелестят,
тихо сыплются одежды,
и готовится обряд

я спокоен, всё спокойно:
ничего не поменять,
мысли выстроены стройно,
всё… пока… пора взлетать…

на Страстной

тихо и задумчиво, кисея аллей,
птицы расчирикались, небо всё светлей,
ирисы глазастые смотрят, не таясь,
и играет в классики солнце-ясный князь

тихо, с колокольными вздохами весна,
людям, насекомым ли, стало не до сна
от набухших соками будущих цветов,
к новому рождению Божий мир готов

тихо мысли катятся вешним ручейком,
нежною украдкою, сладостным тайком,
души робко каются в страждущих телах,
в небе растворяется журавлиный взмах

тихой тишиною спят в саду оливы,
отчего глаза мои в эти дни слезливы?
от Исхода древнего до Голгофы путь —
этих семь коротеньких: мало, ну, и пусть…

…вы, агностики, поверьте:
даже смерть противна смерти

первый дождь

первый дождь, пока холодный,
«вот и кончилось» – шепчу,
мир опять, как будто создан,
капли бьются по плечу:
«просыпайся!» – в недрах ночи
почки лопаются вслух,
стих пропет, отлит, отточен,
и соском тюльпан набух,
«надышаться б полной грудью
чистотой летящих струй!»
я, видать, ещё побуду,
не печалься, не горюй,
мы ещё среди сирени
чашу росную нальём,
мы ещё разгоним тени
свежим утренним дождём!

Праздник улицы Верон

Ничего не предполагающий пятничный вечер взрывается грохотом ударно-медного оркестра. Каждый из уличных музыкантов старается быть, прежде всего, самым громким в оркестре. Мелодия и прочая ерунда – потом.
Страсти накаляются с каждой новой мелодией. Наша малопроезжая улочка и вовсе перекрывается юными соловьями-разбойниками. Публика заводится: у каждого в руках оказывается бутылка или стакан красненького, дети забрасывают медленно ползущие машины конфетти, маленький негритёнок отплясывает брейк-данс с таким мастерством и остервенением, что к нему присоединяются возбужденные его выкрутасами дамы, совсем недавно получившие права гражданства. Больше всех в заводе, конечно, музыканты. Энергичная барабанщица выколачивает дух из своего огромного барабана, потом хватается за валторну и выдувает из нее все, что та может, затем с той же неупоённостью звуки выгребаются из саксофона, и лишь пара поспешных глотков из горла бордосской бутылки оставляют в живых и ее и ее инструменты.
Не все парижане на уикэнд уезжают в Ниццу, Лондон или Фонтенбло.
В субботу мы наблюдали разгул этого праздника: перед Инвалидами и вокруг Эйфеля валялись стада недораздетых людей, у Сорбонны студенты колоннами выражали что-то, перекрывшее движение напрочь, у Бастилии шел митинг с зажигательными речами. В Париже совершенно невозможно понять из-за накала страстей, патетики и пафоса: это театральное, политическое или сексуальное действо. Скорей всего, все это вместе взятое и неотделимо одно от другого. В воскресенье разгул продолжался: опять по нашей узенькой прошелся ударно-духовой трам-тарарам активистов квартала: они возражали против платьев без рукавов (или боролись за них), в одной из мелодий я даже узнал «Караван» Дюка Эллингтона.

    Париж, июнь 2007 года, дневник
пятница, ранний вечер
раннего времени года
этот Безумий намечен,
конечно, в любую погоду

и каждый участник оркестра,
не слыша соседа и даже
не зная имени мэтра,
гремит своё эпатажно

на узенькой rue Veron
от грохота и конфетти
стоит гомерический стон,
такой, что нельзя пройти

у всех – стаканчик с вином,
пей, веселись и пой,