Душман. Последний выстрел

– Нет, – тихо произнес Павел разбитыми губами. – Убей лучше меня, пожалей его.

– Я так и думал, – словно подводя итог разговора, произнес Гелаев. – Ты просто решил умереть, не мучаясь. Нет! Извини меня, ты так просто не умрешь. Это было бы слишком просто для тебя. Я заставлю тебя умирать в муках и, прежде чем ты подохнешь, ты вспомнишь многое.

Стоявший рядом с ними Руслан схватил за ворот куртки Лаврова и потащил его к дереву.

– Эй, Руслан, погоди! Зачем его расстреливать или вешать? Есть неплохое предложение, намного лучше! Давай, мы его распнем на кресте. А что? Будет здорово и назидательно для всех неверных, – произнес подошедший сзади боевик в новеньком натовском камуфляже и в зеленом бархатном берете, украшенном сбоку оловянным волком.

«Вот и смерть моя пришла, – подумал Павел. – Лучше бы убили сразу».

Больше всего ему не хотелось умирать перед видеокамерой, когда кто-то из боевиков перережет ему горло и живому отрежет уши.

«Ну, уж застрелите, как человека, сволочи! – снова подумал он. – Я же заслужил эту смерть, как солдат. Вы же сами знаете, сколько ваших боевиков я сегодня положил из пулемета».

Гелаев снова подошел к Лаврову и посмотрел ему в глаза. Он, видимо, хотел увидеть в них страх. Он сверлил его своими карими глазами, а затем, сплюнув себе под ноги, отошел в сторону.

– Ты знаешь, капитан, что у кафиров сегодня праздник? Сегодня все православные христиане празднуют воскресение Христово. Сегодня Пасха. Так распни его, Руслан. Прямо здесь, я хочу увидеть все это своими глазами. Посмотрим, как он поведет себя на кресте! Не забудь это сделать и с этими русскими. Христос тоже был распят вместе с разбойниками. Повторим все это сейчас! – выкрикнул Гелаев, обращаясь к родственнику Дату.

Он повернулся и посмотрел на Вахаева, который, чтобы не видеть всего этого, отвернулся.

– Дату, да ты не отворачивайся. Смотри, как умело действует твой родственник.

Руслан и еще трое боевиков быстро соорудили из досок и бревен, которые штабелями лежали около дороги, кресты. Павла положили на крест, сняв с него всю одежду, кроме трусов. Найденные ими гвозди оказались довольно мелкими и поэтому их стали вбивать в руки и ноги по нескольку штук сразу. Павел закрыл от боли глаза и стал тихо стонать, пока прибивали руки. Судя по его отрешенному лицу, ему, похоже, было уже все равно. Он громко закричал, когда первый гвоздь пробил ногу. Он на какое-то время потерял сознание, и боевики вколачивали остальные гвозди уже в неподвижное тело. Никто из них не знал, как надо прибивать ноги: напрямую или накрест, захлестнув левую ногу на правую. Прибили, как могли. В какой-то момент боевики поняли, что на таких гвоздях тело все равно не удержится и привязали Павла за обе руки к горизонтальной доске веревками, а затем и притянули ноги к столбу.

Лавров пришел в себя, когда ему на голову сначала вылили ведро воды, а затем надели венок из колючей проволоки.

– Командир! Ты, как себя чувствуешь? Видишь, какую мы тебе смерть придумали? Повисишь так с часок и сразу к своему Богу попадешь, – прокричал Гелаев.

Стоявшие в стороне чеченцы громко засмеялись. Им было весело. Один из них достал из ножен большой тесак и, ловко жонглируя им, направился к Павлу.

– Хасан! Не трогай их, – приказал ему Дату. – Они и так скоро подохнут, как собаки.

Хасан сделал на своем лице обиженную мину и, сунув нож в ножны, отошел в сторону.

***

Боевики со смехом подтащили Харламова и молодого солдата к изготовленным ими крестам.

– Ложись! – приказал Руслан Харламову, указывая на крест. – Что, по-русски не понимаешь?

Харламов оттолкнул в сторону одного из боевиков и сам лег на крест. Солдат, увидев это, перекрестился. Ему не верилось, что его тоже сейчас положат на крест и будут вбивать в его руки и ноги гвозди.

– Мужики! За что? Я ведь никого из ваших людей не убил! За что вы меня на крест?

Руслан ударил его прикладом автомата в спину, а затем, когда тот упал на землю, потащил к кресту.

– Ааааа!!! – закричал солдат. – За что? Ведь я к вам сам перешел. Я ни в кого не стрелял. Я жить хочу!!!

Он попытался вырваться из рук своих мучителей, однако один из боевиков ударил его прикладом по голове. Голова солдата безжизненно дернулась, и он потерял сознание. Лицо его стало красным от хлынувшей из раны крови. Ему и Харламову пробили ноги, когда они уже были без сознания от болевого шока.

Из машин спрыгнули боевики и направились к месту казни. Всем было интересно посмотреть, что будет дальше с этими русскими.

– Это им на Пасху подарок от Гелаева! – крикнул забрызганный кровью родственник Дату. – Я думаю, что они здесь долго будут висеть, пока не подохнут. Капитан! Ты слышишь меня? Скажи нам, где твой третий товарищ, и я сам лично убью тебя, чтобы ты не мучился.

Он раскатисто засмеялся хриплым смехом. Дату отвернулся в сторону. Он не любил казни. Он был солдатом и привык убивать своих врагов в открытом бою, а не резать их вот так, словно свиней.

– Что отвернулся, Дату? – спросил его Гелаев. – Жалко? А ты, оказывается, слабоват в этом.

– Прости, командир, но я не привык смотреть на все это. Я солдат, а не гестаповец!

Лицо Гелаева исказила гримаса недовольства. Он резко повернулся к Вахаеву и схватил его за ворот куртки.

– Ты что, Дату, сравниваешь меня с гестаповцем? Тебе не кажется, что это перебор с твоей стороны. Может, ты забыл, как эти русские свиньи танками раздавили твою семью? Быстро ты все забываешь. Пусть я в твоих глазах и буду палачом, но я все равно буду убивать этих русских, в том числе их женщин и детей, если это понадобится моей родине.

Гелаев махнул рукой, и боевики с помощью веревок подняли кресты и стали их укреплять, чтобы они случайно не упали на землю. Их вкопали прямо в кучи земли, которые кто-то вывалил здесь еще до начала этой войны.

Поначалу страшная боль пронзила Павла. Его накаченное ежедневными тренировками тело обвисло на тонких гвоздях. Но вскоре центр тяжести приняли веревки, затянутые под подмышками. Он посмотрел вниз на смеющиеся лица своих врагов. Взгляд его в эту минуту был, наверное, таким же, как и у распятого Христа, полный мук и отчаяния, что заставило боевиков прекратить смех и отойти немного в сторону. Вскоре он уже не чувствовал ладоней и не ощущал боли от вбитых гвоздей. Зато страшно болели изуродованные гвоздями ноги. Боевики вернулись к своим машинам и стали занимать в них места. Наконец, насмотревшись на муки русских, сел в свой джип и Гелаев. Его машина медленно объехала остальные автомобили и медленно двинулась в сторону села. Вслед за ней потянулись и другие автомашины, поднимая облака серой дорожной пыли.

***

– Харламов, ты живой? – спросил его Павел, как только пришел в себя.

Он повернул голову в сторону и увидел висящего на кресте Харламова. Тот повернул голову в сторону Павла и попытался улыбнуться. Однако улыбка не получилась. Чтобы скрыть набежавшие от боли слезы, он отвернулся в сторону. Крест молодого солдата стоял немного позади, поэтому Лавров не мог его увидеть, даже повернув в его сторону голову.

– Да, товарищ капитан, – сладив с собой, тихо произнес Харламов. – Пока живой, но лучше бы умер сразу, чем висеть вот так на кресте и мучиться.

Лавров про себя усмехнулся. Стараясь каким-то образом поддержать Харламова, он снова обратился к нему.

– Слышишь, Харламов? Кажется, они возвращаются, – произнес Павел, услышав шум приближающейся автомашины. – Наверняка, возвращаются, чтобы добить нас.

– Мужики! Я тоже еще жив, – произнес у Павла за спиной молодой солдат. – А, как долго живут люди на кресте?

– Тебя как зовут? – спросил его Лавров. – Откуда ты?

Павел хотел поддержать и его, потому что тонко почувствовал, что солдат боится умереть в одиночестве.

– Никита! Я, повар. Отстал от колонны. Пошел за водой и попал к ним. А сам я из Татарстана. Есть там такой город, называется Елабуга. Слышали?

– Слышал. Я сам из Казани. Мы с тобой почти земляки.

– А сколько на кресте человек живет? – снова спросил он Павла.

– Насколько я знаю, от двух дней до недели. В основном, люди умирают от заражения крови и жажды. Раньше палачи обычно ждали три дня, а затем убивали.

– А почему убивали? Им что воды было жалко дать?

– Что за вопросы ты мне задаешь? Ты Библию читал или нет?

– Нет, не читал. Я атеист.