Листопад пожелтевших фото… Из раннего…

Пашка Вишнев дождливым утром сидел на получасовой пятиминутке в горисполкоме и, полуприкрывшись дипломатом на заднем ряду, читал статью Струве о большевистской революции.

Статья была набрана кое-как, еле буквы видны. Это была библиотека Аркаши, содержавшего хиппи-флэт, волосатого джинсовика с дырами на коленях, антисоветчика и антисоциала. Аркаша давно дружил с Леной, научил ее многому плохому – например, ловить вражеские голоса на домашнем транзисторе, играть на гитаре, слушать рок-н-ролл…

Пашка давно уже хотел поставить перед Леной выбор – или он или Аркаша, потому что это было противно мужской гордости – терпеть чужого самца, пусть даже такого доходягу. И еще это было опасно.

Но подводил Пашку даже не страх, что выберет Лена доходягу, а любопытство. Уж очень хотелось прочитать всю хиппанскую подборку. А там был Ницше, Бердяев, запретные тома Бунина, воспоминания Деникина… Не то, чтобы Пашка готов был согласиться с чем-то неортодоксальным, но для общего развития… Где он их еще-то найдет?

Аркаша свой идейный яд давал охотней, чем в градской библиотеке. Пашка глотал порцию за порцией, и, как старые мехи от нового вина раздувались, свежели высохшие от схоластики истфака мозги.

Но читать Петра Струве в горисполкоме очень, очень глупая идея! Дома, с фонариком под одеялом – еще туда сюда, а тут?!

– Товарищ Вишнев, что вы там читаете? – спросил с трибуны весомый оратор, устав, должно быть, бубнить свои несуразности.

Пашка заполошился, захлопнул дипломат, но сосед справа уже успел подглядеть заголовок.

– А, товарищ Вишнев? Вы почитайте вслух, нам всем интересно!

Оратор сиял и лучился, от недавней смертной тоски в нем и следа не осталось, будто и не мучил он полчаса себя и других а только что сияющим помидорчиком вкатился в аудиторию.

Пашка краснел и бледнел, по-рыбьи хватая воздух, а сосед, стукач, уже поспешил его выдать:

– Да Струве он читает! – и захихикал.

В некотором смысле тостяк-стукач и сам не ведал, что творил. Струве он и слыхом не слыхивал, думал, что это вроде серии «американский детектив»… Теперь Пашку могла спасти только неграмотность братьев по классу. Слава богу, она наличествовала.

Только оратор, мужик не промах, наловчил ухо – Струве они когда-то проходили в партшколе, да вот по какому поводу?

– А… астроном… – выдвинул Вишнев спасительную версию.

Главный успокоился. Глянул строго из-под бровей:

– Похвальна ваша тяга к знанию, Павел! Но, дорогой товарищ, нужно быть внимательнее, а то станем прорабатывать, ставить вопрос о вас в острую плоскость… Кому это надо?

Пафос вопроса был прочувствован Пашкой. Он облегченно согласился, что это не нужно никому и поспешил закрыть кейс на цифровые замки.

Оставшиеся двадцать минут переводил дух, вытирал платком липкую испарину со лба. Дурак! Дуралей! Так же все можно враз потерять от козлиного любопытства!

В обед Пашка выбежал из своего тесного кабинетика и раскрыл под дождем японский зонт-автомат. Он решился. Надо кончать с Аркашей и вырывать из его лап Ленку, и чем скорее, тем лучше. А Струве отдать немедля! Или нет! Лучше его в помойку, врага народа, чтоб никаких следов. Аркашу жаль, дал ведь от чистого сердца, но ведь если он кретин, то не всем же вокруг быть кретинами!

Проходя мимо контейнера в грязных дворах, Пашка метнул статью в контейнер и решительно поднялся по лестнице к коммуналке Аркадия. Сейчас он все скажет! Все, что думает!

Позвонил. Мягкие, но очень сильные руки словно выросли из двери, втащили вовнутрь так, что и оглянуться не успел. Вокруг стояли люди в темных костюмах и дымчатых очках и двое бледных пропитых жильцов – видимо, понятые…

Аркашина комната – нараспашку, он сидит на табуретке в наручниках. Пашка обомлел и понял, что это конец. Ленкин голос бурчал что-то на кухне. Объяснялась?

– Прошу вас, молодой человек! – пригласили дымчатые очки. – Проходите… Потрудитесь открыть дипломат и выложить вещи из карманов…

Сотрудник Органов был каким-то явным знакомым. И сам присматривался к Пашке – вроде как вспоминал – где мог видеть?

Он был холодно-вежлив, и это особенно пугало. Пашка чувствовал, что промокает насквозь, и что от охватившего холода скоро зуб начнет на зуб не попадать. Господи, что натворил! Это же надо, так попасться…

Дымчатые очки листали Пашину записную и загранпаспорт. Наткнулись на фамилию и отчетливо дрогнули. Явно где-то встречались… Но где, когда, зачем?

– Вишнев Павел Петрович… так-так, телефон аппарата ЦК! Ого! Ф. Бурлацкий… Это тот самый?

– Да… – всхлипнул Пашка. – Комиссия по правам человека…

– Да вы крупная птица, Павел Петрович… Вы позволите называть вас так? – осведомились темные очки, будто сфамильярничали. Они улыбались. Видимо, в крупность птицы таки не верили.

– Загранпаспорт… Вы куда-то собрались, Павел Петрович?

– На Кубу… Я пишу диссертацию о Фиделе Кастро…

– Вот как? Ну, что же, очень похвально… Тогда соблаговолите объяснить, зачем пожаловали к Аркадию Иванычу Селезневу и как это связано с вашей диссертацией?

Пашка хотел вначале соврать, что пришел не к Аркаше. Но во-первых, он не знал никого из соседей, а во-вторых звонил столько, сколько указано для Селезнева. Не отпрыгнешь…

– Вы знаете, кто такой Аркадий Иваныч?

Вопрос почему-то показался Пашке зловещим, он немедля замотал головой – нет, нет, не знаю!

– Да что с вами?! – встревожились очки. – Вас всего трясет! Вы не знали, что он студент филфака Университета?

– То есть знал, конечно… – выдавил через ком Пашка. – Товарищ…

– Подполковник! – охотно подсказали очки. – Меня зовут Игорь Олегович, я специализируюсь на общественных организациях.

– Организации не было! – возроптал немедля Вишнев. – Игорь Олегович, мы просто были знакомы – ну, по студенчески… обменивались книгами… Игорь Олегович! – Пашке почему-то казалось, что это доверительно-дружеское имя-отчество придает вес его словам, словно печать бумаге.

– Сейчас посмотрим! – развел руками подполковник. – Так какую вы несли Селезневу книгу?

К счастью, в дипломате лежало несколько брошюр. А еще Пашка вы менял в «Букинисте» старого (для автора-то конечно совсем нового, всего прошлого столетия) Овидия.

Овидия Пашка и сдал, как сдают подельника уголовники. Все на Овидия сгрузил, мол, затем и шел, чтобы отдать, благо помер Овидий и давно уже…

– Так-так! – кивал головой Игорь Олегович. И невозможно было выцедить из его улыбки сфинкса – верит он этому или нет…

И тут Пашка окончательно впал в транс, рассыпался песком и трухой: человек в черном поднес Игорю Олеговичу его Струве! Из помойки, еще и следы гнилых овощей остались…

– Так-так! – метрономом кивал Игорь Олегович, а сам листал Струве, будто это просто ему почитать принесли. Казался рассеянным, но Пашка знал – в нем сейчас вызревает…

И заглох, как мотор, бессильный больше клепать на покойного Овидия. Боже, какой позор! Папа – депутат, мама – и та коммунист… Им же на работу сообщат… Прощай, Куба, прощай карьера… И ради чего? Ради пустого любопытства недоделанного историка?

Пашка закрыл лицо руками и затрясся в беззвучном реве. Игорь Олегович был строг, но справедлив. И растолковал по-своему. Почти, кстати, угадал:

– Не во всем вы искренны, товарищ Вишнев… Дружка выдать боитесь? То, что вы эту книжонку в мусор… порыв похвален. И сюда вы шли, думая порвать с Селезневым, так ведь? В вас говорило самосознание советского человека, которому подсунули яд… А вот чувство гражданственности в вас, Павел Петрович, молчало. Не в помойку нужно было ее кидать, а к нам. Вы ведь были оскорблены явной клеветой на нашу страну, так?

Пашка спазматически закивал.