Записки администратора. Книга I: В поисках иглы

– И результат не изменился, – торжественно закончил Быстрицкий.

Я разочарованно выдохнул.

– Как, вы не поняли? – удивился Быстрицкий. – Это же означает, что даже один фотон является волной. Значит, пока фотон не достиг цели на экране, он находится везде. То есть может находиться везде, что по сути одно и то же. Иначе он не будет взаимодействовать сам с собой. Более того. Когда в эксперимент ввели регистрирующее устройство, чтобы понять, через какую щель проходит свет, фотон тут же превратился в частицу, и на экране отображались только две полоски.

– Но, – возразил я, – какое это отношение имеет к везению?

– Прямое, – удивился Быстрицкий. – Ваши гандурасы являются волной, они находятся в энтропии, в хаосе, везунчики же больше напоминают материальные частицы, с ними все определенно.

Мне казалось здравым лишь то обстоятельство, что гандурасов носило из стороны в сторону, но немного подумав, я спросил:

– Вы хотите сказать, что невозможно определить, где человеку не повезет? Он может опоздать на автобус или сломать ногу, но везение – это всегда нечто определенное, скажем, выигрыш в лотерее, или, не купив билет нельзя победить?

– Не совсем, – сказал Аркадий. – Вы же наверняка слышали о законах схожих в физике, химии, психологии и социологии. Например, закон сохранения энергии.

– Допустим, – согласился я.

– Вот. Невезение и есть сама энтропия, или неопределенность. Пока человек находится в ней, он испытывает терзания и муки. Но стоит ему определиться, человек становится счастлив.

– Вы это серьезно?

– А почему нет? – вопросом на вопрос ответил Быстрицкий. – Вспомните счастливых людей. Вспомните несчастных, они как чумы боятся определенности, да вы и сами говорили, что гандурасы боятся правил. Кстати, ваш эксперимент. Это – потрясающе. Вы даете человеку предмет, так сказать, дающий ему определенность. Словно ставите регистратор на одну из щелей. Это очень оригинально, знаете ли. Ваша ошибка в том, что вы относитесь к везению как чему-то материальному, будто есть явление, которое вы хотите зарегистрировать или ощутить.

Вот как вы считаете, почему законы физики распространяются на всю Вселенную? Почему и на Земле, и на Марсе существуют гравитация и термодинамика? Ведь между ними миллионы километров, а в других галактиках и того больше.

– Наверное, их что-то объединяет? – предположил я.

– Математика. Математика – универсальный язык природы, на котором она разговаривает.

– Да. Но при чем же здесь энтропия?

– Сейчас объясню. Как вы считаете, почему горячие предметы отдают тепло холодным и почему холодные при этом нагреваются, а не наоборот?

– Честно говоря, понятия не имею, – сознался я.

– Вам кажется, что тепло как будто вытекает из одного предмета и втекает в другой. Словно оно имеет физическое состояние, не так ли? – спросил Быстрицкий.

– Ну, с моей точки зрения, да, – кивнул я.

– Но вся причина – на атомном уровне и зависит лишь от количества квантовых связей. Так, если межатомных связей всего шесть, то вероятность такого явления – всего двенадцать процентов, а если их шесть тысяч, то вероятность – уже девяносто девять и девять в периоде. Иными словами, только благодаря энтропии энергия всегда равномерно распространяется в пространстве. Но лишь потому, что шансов на это гораздо больше, физика тут не причем, это – математика.

– Вы хотите сказать, что удача или неудача зависит только от вероятности.

– От свободы, если хотите. Давайте проведем мысленный эксперимент. Вам предложили два яблока, одно – гнилое, другое – налитое и румяное. Какое вы выберете?

– По-моему, выбор здесь очевиден, – неохотно ответил я.

– Разумеется. И вы счастливы. Хотя вам особо и не предлагалось никакого выбора. Мы и так знали, что вы выберете, не правда ли? Теперь усложним эксперимент и предложим вам корзину яблок, из которой вы сможете выбрать только одно яблоко, вы будете счастливы? Нет, – сам ответил Быстрицкий. – Вы будете расстроены и отложите выбор, потому что вам будет казаться, будто вы упускаете лучший вариант. Это как встать не в ту очередь, – подытожил Аркадий.

– Но полное отсутствие выбора тоже не сделает меня счастливым, – возразил я.

– Согласен. Поэтому в политике появляются такие фигуры, как Жириновский и Зюганов, а когда становится очевидным, что это иллюзия выбора, их меняют на Навального. Ведь мы счастливы, только когда у нас есть выбор или его иллюзия. И заметьте: счастливы все, неважно, кто и как проголосовал или кого выбрали в итоге. Каждый избиратель будет убежден, что сделал правильный выбор, даже если голосует против всех.

– Простите меня, Аркадий, – сказал я, – кажется, вы окончательно меня запутали. Выбор – это что? Порядок или хаос? Где здесь энтропия?

– Выбор – это определенность. Причем не важно, какой выбор вы совершаете. Сам процесс выбора снижает энтропию. Уничтожает хаос. Сама жизнь. Я сейчас могу ошибаться, но кажется, читал об исследовании двух групп людей, занимавшихся черно-белой фотографией. Их учили фотографировать, проявлять пленку, печатать фотографии при помощи реактивов. А в конце курса они сдавали две лучшие фотографии, одну из которых могли оставить себе. Вторую было необходимо отправить по почте в офис компании. Причем в одной группе это было необходимо сделать немедленно, во второй группе на это давалась неделя времени.

– В чем же разница? – спросил я.

– А вот в чем. Во второй группе было больше времени на принятие решения, какой из снимков лучше оставить себе. Испытуемые сомневались и по несколько раз меняли решение. В то время как в первой группе испытуемые сразу принимали решение и позже не могли его изменить. Но вот что забавно. Лица, принявшие решение сразу, в дальнейшем никогда о нем не сожалели. Напротив, они с каждым днем убеждались, что приняли верное решение, и приходили в лучшее расположение духа, в отличие от испытуемых во второй группе.

– Человек получает удовлетворение от принятого решения, неважно, верное оно или нет?

– Да, – согласился Быстрицкий. – Это как венчание в церкви. Вы знаете, что раньше церковь не давала развода. Невозможно было развенчаться. И потому семейные пары были более счастливы. С появлением гражданского брака институт семьи разрушается, так как сам брак не является окончательным. Вы как бы оцениваете партнера, но оставляете себе право дальнейшего выбора, что делает вас несчастным.

– Если все так просто, – сказал я, – то следовало назвать гандурасов – «энтропетеками».

– «Энтроперами» или «энтропами», – поддержал Быстрицкий.

– «Энтропеастами» или «энтропейцами».

– «Энтропотомы», – Быстрицкий задумался, – «Энтропики» – морфологически более правильно. От английского Entropic – энтропийный.

Я согласно кивал, как бы между прочим, достал смартфон и вызвал вкладку «Напомни». Оранжевый ярлык в правом углу назывался «планы», я лизнул по нему пальцем и написал:

«Предложить покупателям выбор подарка».

– Что-то срочное? – поинтересовался Аркадий.

– Возникла идея для эксперимента, – сказал я. – Давно раздаю своим покупателям всякие безделушки. Визитки, наклейки, магнитики на холодильник, всякую ерунду с моей символикой. И вот о чем я подумал. Что, если дать покупателям право выбора. Чтобы они выбирали, какой подарок получить. Если ваша теория верна, то это им доставит удовольствие, и мне не нужно будет ломать голову, какой сувенир положить.

Быстрицкий посмотрел на меня с одобрением:

– Вот чем отличается физик-теоретик от бизнесмена. Мне доставляет удовольствие сама наука, а вы только что ее монетизировали.

* * *

После разговора с Быстрицким я увлекся теоретической физикой, прочел несколько умных книг и десяток научных статей. Проблема популярной физики в том, что ученые совершенно не хотят говорить на нормальном, человеческом языке. Причин тому две.

Во-первых, и, я надеюсь, это основная причина, язык влияет на наше мышление гораздо сильнее, нежели считается. Например, не многие из классиков творили на английском. Универсальное «фак» настолько банально, по сравнению с трехэтажным, что не оставляет англосаксам никаких шансов выразиться шедеврально. Тем не менее наравне с исполинами существуют карманные языки, скажем польский. Казалось бы, за что эту страну награждать таким писателем, как Лем? И все же польская литература существует как явление, а на торгашеском языке говорят менеджеры и брокеры. Конечно, это утверждение спорно, однако я проникся мыслью, что ученый, вырастая в профессиональном смысле, приобретает никому не ведомый птичий диалект. Это позволяет мыслить, как бы это сказать, – разноформатно, более глубоко и широко. Недостаток процесса в том, что он закрывает путь назад, и ученые, как правило, не могут опуститься на обывательский уровень, чтобы объяснить цели своих изысканий, а самое главное, обосновать суммы потраченных средств. И это вторая причина, почему ученые не говорят как нормальные люди.

Раньше я не увлекался конспирологией и никогда не смотрел ТВ3 и иже с ним. Но после того как понял, что не могу найти никакой вразумительной информации на самые простейшие, а значит, фундаментальные вопросы, стал подозревать неладное.

Быстрицкий рассказал мне про опыт с двумя щелями и о том, как фотон становится волной или частицей. Я без труда нашел не только описание опыта, но и множество научно-популярных фильмов. Все объяснялось вроде бы понятно и просто, но вот официальная наука путалась в показаниях.

Я никак не мог понять, что значит: «электромагнитная волна движется в вакууме». Если это волна, она должна двигаться в чем-то или по чему-то.

Или эффект Доплера. Официальная физика объясняет, почему Вселенная расширяется следующим образом: звезды, находящиеся от нас далеко, более красные, чем те, что находятся ближе к нам. Этот эффект, эффект Доплера, возникает, когда мы смотрим на улетающий от нас объект. Именно поэтому фары автомобиля имеют белый свет, а фонари сзади – красный. Ой, кажется, это была моя первая научная шутка.