Пасынки богов

Много лет спустя я пришёл к выводу, что удар, полученный мною, воздействовал и на шишковидное тело, эпифиз по-другому. То есть на ту самую железу в центре головного мозга, которая ответственна за появление и развитие необычных способностей. Каким-то образом активировал её.

Но, возможно, активация стала результатом кратковременной остановки сердца, при которой наступившее кислородное голодание включило дополнительные ресурсы мозга. Для сохранения жизни.

С возрастом у абсолютного большинства людей эпифиз в значительной степени атрофируется и снижает свои функции. Но только не у меня.

Несомненно, что пинеальная железа – ещё одно название сего мозгового придатка – с годами только усилила свои функции. Что и привело к появлению и развитию упомянутой выше экстрасенсорности. А также многих других качеств, разительным образом отличавших меня от остальных граждан, преимущественно занятых лишь обретением денег и удовлетворением житейских потребностей. И получением разных удовольствий.

Полагаю, что кроме травмирования при падении дополнительной причиной формирования сей железы стало и моё вынужденное долговременное прислушивание к болезненным процессам, проистекавшим в организме.

Уже в первые дни после злополучного прыжка меня стали посещать всяческие видения тонкого плана. Большинство из них быстро забывались, но некоторые невозможно было стереть ни временем, ни самыми острыми обстоятельствами.

Хорошо, в мельчайших подробностях врезалось в память появление образа покойной бабушки Вари, ушедшей в мир иной за полтора года до рокового случая.

Она присела напротив на табуретку, долго молча смотрела на меня, укоризненно покачивая головой, а потом сказала:

– Ладно, что случилось, то случилось. Но ты не унывай, внучек, не плачь. Со временем всё у тебя подживёт, наладится, и ты вырастешь крепким здоровым парнем – не слабее большинства. И тебя ждут удивительные приключения, каких свет не видывал до сей поры.

– Какие приключения, бабушка? – спросил я, вглядываясь в знакомые черты и, как ни удивительно, оставаясь в совершенном спокойствии – ни малейшего испуга.

– А вот узнаешь. Вспомнишь, что я сказала. Ну, держись тут. Мне же пора отправляться в своё измерение, к моим родителям и подружкам. Однако я ещё приду к тебе. Не скоро, спустя годы, когда окажешься в такой страшной ситуации, что лучше сейчас о ней не говорить.

С этими словами бабушка встала и, пройдя сквозь стену нашего дома, исчезла в неведомом пространстве.

И ладно бы эта сценка происходила во сне, а нет же – днём, наяву, в тот момент, когда я опять примостился к своему подтопку, чтобы возобновить чтение книжки величайшего писателя Джека Лондона с его удивительными рассказами о борьбе людей за выживание в экстремальных условиях.

Ну и помимо тонкого плана начало происходить много другого, вроде бы пустячного, но тоже заставлявшего думать о не совсем обычном, близком к чудесному.

Помню, как моя матушка Любовь Евгеньевна потеряла нательный серебряный крестик, который она носила на себе чуть ли не со дня рождения. Мать была довольно-таки верующим человеком, сильно переживала из-за потери и всё приговаривала, что не к добру это, что ждёт её наказание, кара небесная за грехи вольные и невольные.

Слушал я, слушал её причитания, а потом возьми и ляпни, словно в шутку и даже с насмешливой улыбкой, сам не думая о том, что говорю:

– Ха, грехи! Ты лучше бы в бане посмотрела, верней, в предбаннике. Там под лавкой твой крестик, поди, и лежит. Скорей всего, гайтан-то оборвался, когда ты одевалась после мытья, а ты и не заметила.

– Откуда тебе знать?! – сказала мать, встрепенувшись.

– Так негде ему больше быть, негде.

Матушка побежала в огород, где стояла наша баня, и через пару минут вернулась с крестиком в руке.

– Ну, Максимка, догадчик ты, да и только! – воскликнула она на радостях.

Сменив гайтан, мать водрузила крестик на грудь, заправив его под кофточку, и в качестве награды вручила мне шоколадку, сохранившуюся от Рождества.

А я сам удивился своим провидческим словам. Потому как и вправду хотел только пошутить. Из-за пустоголовости своей, по тогдашнему моему представлению.

Об этом случае мать рассказала отцу, и всё на радостях, с восклицаниями, какой я молодец. Он же в ответ на её ликование только с деланным глубокомыслием покачивал головой да прицокивал.

Вспомнилось и апрельское обстоятельство, когда подсыхать уже стало в полях. Не сегодня-завтра надо бороновать и сеять, а солярки в нашей заправочной цистерне было, кот наплакал – на половину работ не хватало.

Отец в селе как бы фермером считался, а на мой непросвещённый взгляд, если не по-иноземному, – просто крестьянствовал, обрабатывая земельный пай, доставшийся нам после развала колхоза. В придачу к нему он брал ещё несколько паёв в аренду у соседних стариков и старушек, расплачиваясь с ними частью урожая – зерном и соломой, которые они использовали для прокорма домашнего скота.

– Что делать, ума не приложу, – плакался мой дорогой Егор Яковлевич. – Денег ни рубля нет, чтобы горючего купить. И занять не у кого, все знакомые фермеры – только голь перекатная.

– Может, у тебя в каком-нибудь загашнике деньжата припрятались? – вопросил я, чтобы только поддержать разговор и хоть как-то ободрить папашу.

– У меня один загашник – пустое портмоне! – ответил тогда отец.

– Может, в книжку куда сунул!

– Что я, дурак, что ли, в книжку деньги совать! В книжку положишь – потом забудешь и век не найдёшь.

– Да ты посмотри!

– И смотреть нечего.

– А вон в той книжке по растениеводству, на шкафу, глянь, не лежит ли чего, – не отставал я от родителя.

– Отвяжись! Нет ничего ни в «Растениеводстве», ни ещё где. По-твоему, не знаю я, что ли?! У меня каждый рубль на учёте. Я их все, эти рублики, тысячу раз пересчитываю да прикидываю, как выгодней использовать.

– Говорю тебе, взгляни!

– Вот привязался, неугомонный! Ладно, на, смотри. Может, теперь успокоишься.

Отец снял с верхней полки упомянутую книжицу, раскрыл, а в ней между страницами четыре стотысячные купюры лежат. В те времена на такую сумму можно было шесть двадцативёдерных бочек солярки купить.

– Эх ты! – воскликнул отец. – Как они здесь оказались? Я и не помню, когда их сюда положил. По пьяни, что ли? Ну, Максимка, вовремя ты подсказал. Вот соберём урожай, я тебе новый велосипед куплю.

С добавочными шестью бочками дизтоплива папаша вполне успешно закончил посевную и приступил к уходу за пропашными культурами. Лучше сказать, к уходу в основном приступил я сам, потому как в конце мая начались школьные каникулы и свободного времени, которое можно было использовать для полевых и прочих работ, у меня появилось хоть отбавляй.

Отец же взялся за возведение пристройки к птичнику.

Родители уже несколько лет выращивали бройлерных цыплят и после забоя возили тушки молодняка в Ольмаполь на продажу. И ещё держали яйценосных кур породы граум боран – самых на то время продуктивных.

Моему дорогому Егору Яковлевичу всё мечталось увеличить доходность своего фермерства и выбиться из нужды. Потому, посоветовавшись с матушкой, он решил увеличить куриное поголовье и, соответственно, производство яиц.

По окончании посевной на задах нашего дома среди хозяйственных построек целыми днями раздавались то стук топора и молотка, то вжиканье пилы.

А я с утра до вечера сидел за баранкой в кабине нашего колёсного трактора Т-40 и, как пишется в земледельческих книжках, «проводил междурядную культивацию» посевов кукурузы и подсолнечника.

Пока ездишь так час за часом, о чём только не передумаешь! И о прошлом, и о будущем. И о катастрофическом зимнем приземлении с обрыва Хромушкиной горы тоже.

Этот приземление не прошло бесследно и для моего внешнего вида.

Прежде я крепким таким был, мордастеньким, а как отбил нутро – побледнел, похудел, истончился лицом, под глазами появились огромные синяки. И физически ослабел. Меня стали побарывать даже те мальчишки, кого я, бывало, клал на лопатки одной левой.

Мать ездила со мной в райцентр, город Ольмаполь, к педиатру, и тот, прослушав и простучав мои лёгкие, посоветовал отправить меня в детский санаторий.

– Какой ещё санаторий! – воскликнул отец, узнав о рекомендации. – А в поле кто будет работать?! Я разве один управлюсь? Не-ет, нам не до санаториев. Ничего, вот Максимка побудет среди растений на свежем воздухе и сразу пойдёт на поправку.