Белый человек

Белый человек
Александр Кондратьев

В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин – альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» – история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.

Александр Кондратьев

Белый человек

© Александр Кондратьев, 2017

© Комикс Паблишер, 2017

* * *

I. Улыбка

Эта история начинается с улыбки. Это не одна из тех дежурных улыбок, которыми мимоходом обмениваются знакомые; и не одна из тех, что можно увидеть на лице матери, когда она следит, как ее ребенок играет в песочнице; и не одна из тех, что нарисована на лице клоуна поверх щетины. Улыбка, о которой идет речь, похожа на оружие. Улыбка и есть оружие: бывают улыбки острые, как стальные наконечники; бывают настойчивые, как дуло пистолета; третьи – ядовитые, как отрава для крыс. Улыбку, с которой все началось, легко представить, если закрыть глаза и подумать вот о чем: широкая, просторная кухня в старом доме, обои пожелтели и протерлись в том месте, где стоял стол или другая мебель; лампа в пыльной люстре раскрашивает кухню в грязный желтый цвет, будто кто-то пролил на все масляную краску и широкой кистью придал объектам грубые очертания; на маленьком столе, покрытом скатертью с крупными – с голову ребенка – выцветшими вишнями, стоит корзина с заветренными фруктами; от скатерти пахнет грязной тряпкой; под ножкой стола – сложенная несколько раз бумага, чтоб не качался; а за столом, на деревянном стуле со спинкой в три перекладины – враг, самое ненавистное существо, которому желаешь смерти; он (она?) тянется к вазе с фруктами, за кислым зеленым яблоком; враг смотрит с озорным блеском в глазах и хрустит яблочком; кто он, кого ты так ненавидишь? твой лучший друг? отец? дядя? кто-то, с кем ты делишь постель? Кого ты представил, когда прочитал про врага? Кого бы ты убил, если бы не боялся наказания? Неважно, забудь, важно другое – твоя улыбка, которая медленно, как восходящее солнце, зажигается на лице: ты знаешь, что все фрукты пропитаны смертельным ядом. Еще немного, и яд подействует. Глаза врага округлятся, щеки мертвенно побледнеют, на смену бледности придет синева; враг начнет хлопать ртом, хвататься за горло. Может быть, его стошнит. Он упадет, повалив стол, стул и будет корчиться на земле. А что сделаешь ты? Выскажешь ему все, что думаешь о нем, чтобы, умирая, он знал, кто и почему так поступил с ним? Или ударишь его? Может быть, приспустишь штаны и помочишься на него? На самом деле, это тоже не имеет никакого значения. Важно лишь то, как ты это сделаешь – ты сделаешь это с улыбкой.

* * *

Когда Данила рассказал старосте Григорию, что нашел его дочь мертвой на берегу реки, староста не смог сдержать улыбку. Это была гадкая, ядовитая улыбка. Григорий поймал себя на мысли: жаль, он не сделал этого своими руками. Его дочь была настоящим стихийным бедствием. Если где-то там, на небесах, сидит бог и ему есть дело до человеческих прегрешений, он сполна наказал Григория, одарив его Лилией. Мало того, что она трахалась с кем попало и позорила его перед всем Приютом, так она еще несколько раз едва не сделала его дедушкой. Благо, у медсестры Снежаны хватило сноровки, чтобы предотвратить нежелательные последствия Лилькиной беспечности. Но вот как оно вышло – кто-то нашел способ получше.

Григорий дернул губами, пытаясь скрыть от Данилы улыбку. Непонятно, удалось или нет. И тут вдруг накатила тоска. Перед глазами понеслось хорошее: как Лилька лежала в его руках маленьким пищащим комком, как в первый раз встала на ножки и сразу же повалилась на спинку, как перепугалась в грозу и пришла в их с Настей постель. В глазах защипало: больше нет дочери, какой-то изверг изуродовал ее и убил. Григорий подумал о страхе, который накатил на Лильку перед смертью: ужасное понимание, что этот отвратительный эпизод, наполненный страхом и болью, – последний для тебя, вот так все кончится и ничего больше не будет.

Григорий шмыгнул носом, сморгнул. Он услышал свой голос издалека, будто тот летел с улицы или из погреба.

– Уверен, что она?

Данила нервно мял шапку в руках и отводил взгляд. Одним сапогом он наступил на другой и стоял в неловкой позе – будто приспичило по малой нужде.

– Волосы рыжие, пятно на лбу. Как тут спутаешь, – промямлил он.

Григорий схватился за волосы. Злой радости как не бывало – откуда она только взялась. Лилька! Его Лильки больше нет!

Григорий издал звук, какой издала бы собака, если бы ее прижгли раскаленным железом. Тонкий пронзительный визг – не ждешь такого от человека его комплекции. Данила вздрогнул и, перепуганный, отшатнулся. Рыбак выглядел так, будто вот-вот зайцем ускачет прочь.

Наверху затопали. По лестнице, тяжело дыша, грузно скатилась Анастасия, жена старосты. Она не успела переодеться со сна, и ее массивные бледные ляжки с голубыми росчерками вен неприлично торчали из-под мятой ночной рубашки. Это притянуло взгляд Данилы.

Увидев ссутулившегося рыбака, шапку в его длинных пальцах с грязью под ногтями, заметив влажные полосы, тянущиеся от морщинистых уголков по вздувшимся мужниным желвакам, Анастасия, казалось, вмиг все поняла.

– Лилия! – взвизгнула она. – Это Лилька! Это она, да?! Что с ней?!

– Иди отсюда! – рявкнул Григорий. – Поднимайся наверх. Нечего тебе тут делать. Нечего тут голосить!

Конечно же, это не помогло. Анастасия бросилась к Даниле и вцепилась в фалды его пиджака. Ткань затрещала.

– Даня, миленький! Что случилось?! Что с Лилькой? Умоляю, миленький, скажи! Пожалуйста, прошу тебя! Что с моей девочкой? С ней все хорошо? Что случилось?

Данила трясся в мощных руках женщины и вопросительно глядел на ее мужа.

– Жена, успокойся! Отойди, я тебе говорю! – и когда та не послушалась, Григорий с силой рванул ее на себя. Женщина не удержалась и свалилась на пол. Рубашка задралась, раскрывая подробности, в которые Данила тотчас вцепился взглядом.

Староста брезгливо посмотрел на жену, поморщился, перевел взгляд на рыбака и тут же уставился в пол.

Некрасивую сцену прервал звонкий голос. Перегнувшись через перила второго этажа, на взрослых сверху вниз смотрел Антон, младший брат Лилии. Крики взрослых разбудили его, и он прибежал из своей комнаты в одних трусах. Он дрожал и переступал с ноги на ногу.

– Что такое?

– Иди к себе! – приказал Григорий то ли жене, то ли сыну.

Послушалась жена: она неловко встала, продемонстрировав Даниле необъятные ягодицы, и, тяжело ступая, поднялась по лестнице. Анастасия, не заметив сына, ушла в спальню, и Антон бросился за ней: «Мама! Мама!»

– Подожди минутку, я плащ надену, – сказал Григорий.

Данила хмурился, глядя, как староста сражается с рукавами и никак не может попасть. Наконец он кое-как справился и решительно зашагал к двери. Только про обувь забыл, но Данила не стал с ним спорить.

– Пошли, – рявкнул староста, открывая скрипучую дверь.

– Куда?

– Навестить кое-кого.

– Кого? – зачем-то спросил Данила, хотя знал ответ.

Староста улыбнулся, ведь улыбка – это оружие. А оружие ему было необходимо – для той цели, с которой он выходил из дома.

– Пейла. Гребаного Пейла Арсина.

* * *

Когда вышли за ворота, Григорий сказал Даниле:

– Иди за доктором, а потом вместе с ним возвращайся на реку. Ждите меня там.

Данила не стал спорить: ему было неловко и совсем не хотелось никуда идти вместе со старостой. Особенно к Пейлу. Когда он понял, что видит перед собой мертвое тело, он в первую очередь подумал о Пейле. Да и не на кого больше думать. Только идти к нему сейчас нет никакого смысла – если это сделал он, то вряд ли он сидит дома и кипятит чайник в ожидании гостей. Только вслух это Данила говорить не стал: хотел как можно скорее избавиться от общества старосты. Пусть ненадолго, пусть в компании его мертвой дочери. Даже мертвая она оставалась той еще красоткой!

Данила кивнул и быстро зашагал прочь в направлении дома доктора. Григорий поспешил дальше. Он не помнил, когда ему приходилось так торопливо передвигаться. Годы и лишний вес скоро заявили о себе. Дыхание сбилось, во рту возник кислый металлический вкус, и староста остановился, уперев руки в полные бедра, уставившись в землю и пытаясь перевести дыхание.

То и дело подступали то дурацкий смех, то гадкие слезы. Сердце мерзко ворочалось в груди, как противный жирный червяк. Всего за несколько секунд жизнь старосты, прежде такая скучная и спокойная, превратилась в кошмар.

Григорий заставил себя двинуться дальше. Мимо медленно ползли одноэтажные домики. Стояла несусветная рань, но кто-то уже проснулся. Несколько человек встревоженно подошли к заборам, чтобы поглядеть, как их староста ни свет ни заря катится по какому-то одному ему ведомому делу. Ни для кого это не предвещало ничего хорошего.

Руслан, городовой, стоял на заднем дворе и натужно пытался отлить, когда Григорий обрушился на его входную дверь с кулаками. Григорий со смешанными чувствами спрятал свой старый, сморщенный прибор: с одной стороны, жаль было бросать, когда предпринято столько попыток, с другой – с облегчением, что это наконец закончилось. Старость не радость!

– Иду, иду! Кого там черт принес? – проорал он, заправляя рубашку в штаны.

При ходьбе его суставы щелкали, но он обогнул дом с удивительной прытью – любопытство прибавляло скорости. Он не смог сдержать удивления – на пороге стоял староста в плаще, халате и босиком. Морщинистый рот сжался в беззубую О:

– Гриш, ты чего это? – прошамкал городовой.