Завещание поручика Куприна

Вырвавшись из полка, Куприн широко кутит с повстречавшимися однокашниками по корпусу, а во время пересадки в Киеве с палубы плавучего ресторана бросает в Днепр полицейского.

О происшествии доложили, и приказом командующего войсками Киевского округа Куприн не был допущен к сдаче экзаменов. Всё устоявшееся впервые тогда сломалось. Казалось, что жизнь летит под колеса поезда, везущего незадачливого генштабиста обратно на австрийскую границу.

Военная карьера представилась Куприну безвозвратно сломанной, а служба теперь только тяготила его. Он подолгу лежал на кровати в своей, описанной в «Поединке», каморке, размышляя о том, что военные – это самое несчастное сословие. Что поручик, капитан, генерал может быть кем угодно: храбрецом, трусом, подлецом, вором, пьяницей, честным и порядочным человеком – но счастливым никогда.

В 1894 году поручик Куприн подает рапорт и увольняется из армии в возрасте двадцати четырёх лет.

Бывший офицер не был готов к вольной жизни. Армия, несмотря на все свои ограничения свободы, а вернее, благодаря им, даёт человеку стабильность бытия. В армии не нужно думать. Делай всё, что предписано, свыкнешься. Вот тебе деньги на съём квартиры, вот тебе жалованье, обязанности, продвижение по службе. Теперь Куприн оказался в положении птицы, выпущенной из клетки. Без специальности, жилья, средств к существованию, привычки к самостоятельной жизни.

В Киеве он устроился репортёром в газету. Гнал халтурные рассказы на заказ, писал фельетоны. Потом поработал и токарем на заводе, и суфлером в театре, и даже продавцом унитазов. Был наборщиком, столяром, псаломщиком, открывал атлетическое общество французской борьбы и бюро объявлений, занимался землемерными работами и зубоврачебным делом, выращивал махорку, плавал кочегаром и рыбачил, грузил арбузы. Как в рассказе Зощенко «Какие у меня были профессии», только что «не смотрел в подзорные трубы, чтоб видеть разные небесные явления, планеты и кометы». Зато на аэроплане летал, пожар с пожарной командой тушил и водолазом на морское дно опускался.

Купринские похождения сейчас трактуются в позитивном ключе, как свидетельство необыкновенного жизнелюбия, приближающегося к жизнелюбию Льва Толстого. Но хотя Куприн, отличаясь острой наблюдательностью, везде черпал материал для будущих рассказов, его просто несло по жизни. Однажды он принял участие в квартирной краже. Считается, что для сюжета.

Его спасло писательство. Он начинает писать серьёзно, обретя в этом опору. В 1896 году пишет повести «Молох» и «Олеся», ряд рассказов. С 1894 по 1904-й пишет несколько рассказов из армейского быта, постепенно подбираясь к «Поединку». Рассказы эти хороши («Дознание», «Ночлег», «Ночная смена», «Поход», «В казарме»). На Льва Толстого они произвели более сильное впечатление, чем «Поединок», который он счёл «несколько затянутым сочинением». Скупой на похвалы Бунин, нашедший повесть «Молох» подражательной, банальной и пафосной, говорил, что Куприну лучше удаётся военная проза.

Не нужно слишком доверять чужому мнению, даже если это мнение Бунина, однако военная служба любому писателю даёт замечательный прожитый, эмоционально прочувствованный материал. И учиться Куприну в годы Серебряного века русской литературы было у кого. У Чехова он перенимал технику, учился работе с деталью, у Толстого брал масштабность, вдохновлялся и его жизнелюбием.

Толстой – самый жизнелюбивый писатель, каждого лакея, извозчика, какого-то там мелькнувшего у зеркала старичка с расчёской он подавал читателю с необыкновенной яркостью, невозможной без очень сильной любви к людям. Ведь и «Поединок» был для Толстого мрачноват.

Куприн был знаком с Чеховым, Вересаевым, Леонидом Андреевым, Горьким, Сашей Чёрным, Корнеем Чуковским, Тэффи. С Буниным дружил всю жизнь. Горькому посвятил первое издание «Поединка», но потом они не сошлись во взглядах.

В 1901 году поскитавшийся по стране Куприн приехал в Петербург, вошёл в состав редакции журнала «Мир Божий» и женился на его издательнице Марии Карловне Давыдовой. Тогда же выходит первый сборник рассказов писателя, а в мае 1905 года, во время Русско-японской войны и первой революции, выходит «Поединок».

Повесть имела оглушительный успех, несколько омрачённый критикой военных. За «клевету» на офицерский корпус русской армии офицеры отрекались от Куприна, сочли его предателем, вплоть до попыток вызова на поединок самого автора. Были разгромные статьи в прессе. Как позже Будённый набросится на «Конармию» Бабеля, клеймил Куприна некий генерал-лейтенант Гейсман. Никому не известный сейчас критик Басаргин заявил, что «Поединок» – это «нечистоплотнейший, полный неряшливых инсинуаций памфлет».

Проза – прежде всего стиль, а не тема. Поэтому переходившая на личность критика только способствовала упрочению славы писателя. «Поединок» переводится на ряд европейских языков, известность Куприна приобретает мировой характер.

В период своей громкой славы Куприн с размахом сорил ассигнациями. Дешёвые кабачки сменялись дорогими ресторанами, а количество друзей, желающих выпить за счёт «самого Куприна», исчислялось сотнями.

Раз, в состоянии подпития, Куприн послал Николаю Второму письмо с просьбой о предоставлении заштатной Балаклаве статуса вольного города.

Перепуганный почтальон, с трепетом сжимая в руке августейший конверт, сбился с ног, разыскивая Куприна по всем злачным местам. Наконец в одном из ресторанов вручил известному писателю ответ императора.

Бокалы как раз наполняли шампанским, Куприн с небрежностью татарского князя распечатал конверт, обращаясь к друзьям: «А вот мне тут царь пишет…» Прочёл вслух. Ответ Николая состоял из трёх слов: «Когда пьёте, закусывайте».

Мы должны понимать, что классики не сразу стали памятниками, они могли иметь свои слабости, недостатки, прибабахи. Пушкин, лёжа в постели, расстреливал из пистолета мух. Однажды, чтоб эпатировать дам, заявился в приличное общество без белья под полупрозрачными лосинами. На дуэлях он дрался двенадцать раз. Поручика Лермонтова ненавидел свет как едкого пасквилянта и склочника. Бедный Мартынов просто уже не знал, куда деваться от его выходок. Пришлось застрелить.

Куприн по-своему не отставал от великих предшественников. Он ездил к цыганам и нанимал мужской хор Александро-Невской лавры, нанимал отдельные экипажи под свою шляпу и трость. Мог вылить кофе на голову какому-нибудь надутому, как индюк, литературному мэтру. Если не нравилось, добавить кулаком. Когда был пьян, конечно. А пьян Куприн в период своего большого успеха был всегда.

После «Поединка» Куприн пишет повести «Суламифь» и «Гранатовый браслет», рассказы «Гамбринус», «Свадьба», «Леночка», «Телеграфист», «Святая ложь» и много других. Работает над повестью о публичном доме «Яма».

Бунин поражался его способности сочетать литературную работу с пьянством, а в окололитературных кругах широко ходила эпиграмма: «Если истина в вине, то сколько истин в Куприне?» Много было сложено о Куприне и анекдотов, распространению которых он отнюдь не препятствовал, создавая себе имидж лихого гусара в отставке, славного отпрыска татарских князей. Может быть, и письмо царю – анекдот. Или история с квартирной кражей.

Боль душевная и тоска – частые спутницы таланта. Это не оправдание. И детство не оправдание. И не значит, что талантливый человек непременно должен быть алкоголиком. Чехов и Толстой не спивались… Что было бы с Куприным, если бы не стал писать?.. Да просто бы выхлестнул из себя пары в молодые годы, опустился бы и умер под забором, как это часто бывает с такими вот ухарями. Но у него была миссия. Талант имеет миссию реализовать себя. Талант Богом дан и Богом направляется. Он и путь и стержень.

Во время Великой (Первой мировой) войны Куприн устроил в своём доме в Гатчине частный госпиталь. За ранеными ухаживала его вторая жена Елизавета Морицевна Гейнрих, служившая сестрой милосердия ещё в Русско-японскую. Не та ли это фея-медсестра из детских грёз о подвигах на поле ратной брани?

Подобно Верочке Алмазовой из рассказа «Куст сирени», Лиза не давала мужу падать духом в самых драматических ситуациях жизни, став его ангелом-хранителем и музой. Чувствуя его как саму себя, она боролась с его пьянством не руганью, а искренней любовью и нежностью. А так как в детстве Куприн был обделён женским теплом, через ласковое слово с ним и взрослым можно было делать всё, что угодно. Она мягко властвовала над ним, а он не замечал её власти, пребывая в осознании своего законного мужского превосходства.

В ноябре 1914 года Куприна призывают в армию. С горящими, как у юнкера, глазами он вновь облачается в военную форму, крепит к тулье фуражки ополченческий крест и следует к месту назначения, в Финляндию.

Первое время Куприну кажется, что к нему вернулась молодость. Мечтая попасть «в дело», он со свойственным ему азартом берётся за боевую учёбу. Преподает ратникам ополчения устройство знакомой ещё по училищу винтовки Бердана, осваивает вместе с ними рассыпной строй и движение короткими перебежками. Караульная служба, охрана побережья, железной дороги и моста, полевые занятия, стрельбы быстро подрывают силы сорокачетырёхлетнего поручика. Уже в январе 1915 года Куприн ложится в госпиталь в Гельсингфорсе (Хельсинки), а в мае по болезни сердца его комиссуют из армии.

Не позволило здоровье Куприну и выехать на фронт в качестве военного корреспондента. На вопрос, почему он не пишет о войне, ведь это так актуально, Куприн отвечал: «Писать военные рассказы я не считаю возможным, не побывав на позициях. Как можно писать о буре в море, если никогда не видел не только лёгкого волнения, но даже самого моря? На войне я не бывал, и потому мне совершенно чужда психология сражающихся солдат…»

Февральскую революцию Куприн принял с восторгом интеллигента, но к большевистскому перевороту отнёсся настороженно. Однако ходил к Ленину с проектом беспартийной газеты для народа, которую хотел редактировать. Ленин принял, выслушал, пообещал содействие и ничего не сделал. Через несколько месяцев писатель был арестован. Елизавета Морицевна позвонила в тюрьму, ей ответили, что Куприн «расстрелян к чёртовой матери!».

В отличие от действительно расстрелянного Гумилёва Куприну повезло. Продержав в тюрьме три дня, его выпустили, включив в списки заложников. Не ожидающий больше от большевиков ничего хорошего писатель тихо переживал смутное время в Гатчине.

Когда в октябре 1919 года, развивая наступление на Петроград, части Северо-Западной белой армии вошли в Гатчину, Куприн регистрируется как офицер, в форме поручика идёт к военному коменданту и получает назначение редактором армейской газеты. Редактировать ему пришлось недолго.

Известна телеграмма Ленина Троцкому: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать ещё тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулемёты, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича? Если есть 5–10 тысяч хороших наступающих войск (а они у Вас есть), то наверняка такой город, как Питер, может дать за ними подмоги тысяч 30».

Получив таким образом пополнения, стянув к месту прорыва всё, что только можно: латышские части, командирские курсы, части, освободившиеся после заключения перемирия с Польшей; остановив ценой огромных потерь белых у Пулковских высот, завалив их трупами в бесконечных контратаках, 7-я и 15-я советские армии перешли в наступление и прорвали оборону белых.

В первых числах ноября девятнадцатого года Куприн с остатками Северо-Западной армии оказался в Финляндии. Он успел вытащить из Гатчины жену и дочь Ксению, и 4 июля 1920 года Куприны перебрались в Париж.

Лишившись всего и лишившись России, русские люди нищенствовали, за гроши занимаясь неквалифицированным и тяжёлым трудом, заболевали туберкулёзом от жизни в сырых мансардах. Во Франции кубанские казаки забавляли публику конными аттракционами, а русские офицеры, совсем недавно спасавшие на фронтах Великой войны французов от германских наступлений, теперь развозили их по Парижу в такси.

Когда в сороковом году, опрокинув французскую армию, немцы вошли в сданный без боя Париж, парижане говорили: «Лучше бы русских офицеров послали на фронт, а наших посадили в такси». Но русских офицеров, желавших служить в армии, французы к тому времени сгноили в колониях, в Иностранном легионе, как пушечное мясо.

Туго пришлось и Куприным. Пробовали даже выращивать укроп, но бизнес не пошёл – оказалось, что французы не употребляют в пищу укроп. Литератору Гущину из Парижа Куприн писал: «Ах, кляну себя, что про запас не изучил ни одного прикладного искусства или хоть ремесла. Не кормит паршивая беллетристика…» Прозу Куприна переводили и издавали во Франции, но платили мало. Известно, что получивший в 1933 году Нобелевскую премию Бунин поделился с Куприным частью денег.

Согласно версии советского литературоведения, чуть ли не насильно мобилизованный белыми и оказавшийся в эмиграции по недоразумению Куприн не написал за границей ничего стоящего.

На самом деле освобождённый от военной службы по состоянию здоровья пятидесятилетний Куприн пошёл в белую армию добровольцем, об офицерах Северо-Западной армии он писал: «В офицерском составе уживались лишь люди чрезмерно высоких боевых качеств. В этой армии нельзя было услышать про офицера таких определений, как храбрый, смелый, отважный, геройский и так далее. Было два определения: „хороший офицер“ или, изредка, – „да, если в руках“». Видя в борьбе с большевиками свой долг, он гордился службой в этой армии, смог бы – пошёл бы в строй, на позиции. Как дорогую реликвию в эмиграции он хранил полевые погоны поручика и трёхцветный угол на рукав, сшитый Елизаветой Морицевной. После поражения, уже побывавший в тюрьме и в заложниках, он спасал себя и свою семью от террора. Диктатуру как форму власти писатель не принял, Советскую Россию называл Совдепией.

В годы эмиграции Куприн пишет три большие повести, много рассказов, статей и эссе. Его проза заметно посветлела. Если «Поединок» сводит образ благородного царского офицера почти до уровня офицера современного, то «Юнкера» наполнены духом русской армии, непобедимым и бессмертным. «Я хотел бы, – говорил Куприн, – чтобы прошлое, которое ушло навсегда, наши училища, наши юнкеры, наша жизнь, обычаи, традиции остались хотя бы на бумаге и не исчезли не только из мира, но даже из памяти людей. „Юнкера“ – это моё завещание русской молодёжи».

В тридцать седьмом году к тяжело больному писателю под видом поклонников таланта зачастили советские дипломаты. Уговаривать Куприна вернуться в Советскую Россию посылали в Париж Константина Симонова и других деятелей культуры. Гости рисовали картины удивительного советского быта, рассказывали о невероятной популярности (ещё недавно запрещённых) в СССР произведений Куприна. Уверяли, что передовая советская медицина вылечит писателя от рака.

Куприн был падок на лесть от того же материнского воспитания «кнутом, но без пряника», а Елизавета Морицевна поверила в волшебную медицину, как у последней черты верят в бабок и Кашпировского.

В конце концов их посадили в поезд, следующий в Москву, где в рамках спецоперации «Куприн» как некий самостоятельный организм уже на всю катушку работала пропагандистская машина.

В этом дьявольском фарсе нужен был не Куприн, а факт его возвращения в СССР. Поэтому писателя не лечили. Только через полтора года после приезда по требованию жены ему сделали бесполезную операцию, ускорившую смерть.

Всеми средствами пропаганды, официальным литературоведением, видевшим, как и некогда критик Басаргин, в литературе не литературу, а воспитательное средство воздействия на массы, Куприн был назначен классиком. Из «буржуазного писателя» он неожиданно превратился в «предвестника революции, разоблачавшего уродливую буржуазную действительность». Вещала пресса. Защищались диссертации, направляя творчество Куприна в нужное идеологическое русло.

И сейчас хватает специалистов по окутыванию ложью всего. Но никакие власти, никакие чиновники, никакие дельцы книжного рынка и лживые критики не смогут вложить в художественное произведение божественную творческую энергию, если её там нет.

Назначенные «голые короли» от литературы сходят со сцены. Куприн не сошёл. Он не был «голым королём». Его проза прошла отбор временем, выстоялась в этом времени, как старинное вино в дубовых бочках.

2009

Берий Взрослый и Валерия Пустовая: взгляд на литературу

Владимир Войнович в сатирико-фантастическом романе «Москва 2042» изобразил построенное в отдельно взятой Москве коммунистическое общество будущего, где писатели имеют воинские звания и под руководством критиков из госбезопасности преображают жизненный путь гениальной и исключительно героической личности – Генеалиссимуса.