Человек с того смеха

– Речь идёт о нашем престиже.. Мы должны перегнать остальные институты по всем спортивным показателям… О! Вот и наша надежда! – Это они увидели меня.

Я застеснялся.

– Я не надежда… Я насчёт квартиры…

– Дом сдаётся через неделю, – торжественно сообщил шеф. – Вы у нас первый на очереди. Попрыгаем – и сразу новоселье.

– Куда попрыгаем? – спросил я, радостно улыбаясь, услышав про новоселье.

– С парашютом. Завтра соревнования.

Я перестал улыбаться.

– Куда прыгать?

– На землю.

– А за-зачем?

– Вы что, не смотрите телевизор? – удивился Карлюга. – Сейчас ведь это модно: киноартисты выступают на катке, певицы поют в цирке на трапециях… А нынче новое начинание: учёные устанавливают рекорды…

Профессор Быков вчера боксировал на ринге, – он указал на сидящего на диване худосочного Быкова с опухшим носом и тремя пластырями на лице. – Доцент Крячко в субботу участвовал в классической борьбе – сейчас отдыхает в реанимации… Теперь очередь за вами. Мы распределили оставшиеся виды спорта – вам выпал парашют.

При слове «выпал» у меня подкосились ноги.

– Когда прыгать? – выдавил я из себя.

– Завтра. В День Птиц, – объявил Карлюга.

В поисках защиты я повернулся к шефу.

– Зачем птицам надо, чтобы я убился?

Он подошёл и положил мне руку на плечо.

– Жилплощадь вы, как многодетный, получите, в любом случае, но… Квартиры есть с лоджиями и без… Есть с видом на парк и с видом на цементный завод… При распределении, мы будем учитывать активное участие каждого в общественной жизни института…

Наступила пауза. Я разжевал таблетку валидола и спросил:

– А если я не долечу до земли?.. Или пролечу мимо?.. Моя семья всё равно получит с видом на парк?

Шеф душевно заулыбался:

– Вы же знаете наше правило: вдовам и сиротам – вне очереди!.. И не волнуйтесь так! – он ободряюще хлопнул меня по спине. – Вы будете не один, у вас опытный напарник! – он ткнул пальцем в бледного юношу в очках, забившегося в угол.

– Это аспирант, – объяснил Карлюга, – его всё равно должны уволить по сокращению штатов.

Я с детства панически боялся высоты. Голова кружилась, даже когда я взбирался на стул, чтобы забить гвоздь. При слове «самолёт» у меня начиналась морская болезнь. Поэтому вечером, дома, я решил потренироваться: несколько раз прыгал с тахты на пол.

… Назавтра, меня и аспиранта в чёрном длинном микроавтобусе, похожем на катафалк, повезли в аэропорт. Следом в машине ехал шеф. За ним, в трамвае – группа поддержки: человек тридцать доцентов, кандидатов, лаборантов и даже уборщица.

На аэродроме нас встретил Карлюга и привезенный им оркестр. Когда мы подъехали, грянул прощальный марш. Но поскольку оркестр был похоронный, то марш звучал уж очень прощально, даже лётчик прослезился.

Инструктор, тихий душевный человек, смотрел на нас с грустью и жалостью. Окинув взглядом мой живот, он велел выдать мне добавочный парашют. На меня навьючили ещё один рюкзак. Если аспирант был похож на одногорбого верблюда, то я напоминал двугорбого.

В воздухе инструктор ещё раз повторил все случаи, при которых парашют может не раскрыться, и троекратно расцеловал каждого из нас. Потом он поднял крышку люка, виновато посмотрел на меня и прошептал: «пора».

Я молча протянул ему конверт.

– Передайте жене. Если родится сын, пусть назовёт его моим именем.

Инструктор попытался меня успокоить:

– Это только в начале чувствуется страх, а потом уже ничего не чувствуется.

– Вперёд, камикадзе! – подбодрил лётчик.

Я закрыл глаза и прыгнул. Когда открыл глаза, я всё ещё был в самолёте, вернее, моя верхняя половина – нижняя уже болталась в воздухе: я застрял в люке. Инструктор и аспирант навалились на мою голову, пытаясь протолкнуть меня, но безрезультатно.

– Надо его намылить, – предложил аспирант.

Тихий инструктор начал нервничать:

– Освободите проход! – кричал он. – Вы же заткнули соревнование!

– Как освободить? – в ответ прокричал я. – Выдохните воздух!

Я издал протяжное «У-у-у!..», вытолкнул из лёгких весь воздушный запас и провалился в пустоту. Кольцо я дёрнул ещё в самолёте, поэтому парашют, не успев раскрыться, зацепился за шасси, и я повис под брюхом самолёта.

Пилот стал выполнять всякие сложные фигуры, чтобы сбросить меня, но я висел прочно.

– Прекратите хулиганить! – кричал инструктор. – Немедленно отпустите самолёт!

Но я не отпускал.

Инструктор до половины высунулся из люка и попытался меня отцепить. Внутри его держал за ноги аспирант. Инструктор уже почти дотянулся до стропы, но вдруг самолёт дёрнуло, и инструктор вывалился наружу. Но не один. Вместе с ним выпал и аспирант, который держал его за ноги. Каким-то чудом инструктор успел ухватить меня за пиджак. Аспирант летел чуть ниже, вцепившись в инструкторские ноги.

Лететь стало веселей. Мы напоминали семью цирковых акробатов на трапеции.

Инструктор кричал, что аспирант пережал ему артерии и у него будет гангрена!.. Чтобы дать отдохнуть инструктору, я предложил аспиранту свои ноги – всё равно они болтались без дела. Но ноги инструктора были тоньше, за них было удобней держаться, и аспирант не хотел менять их на мои.

Сесть с болтающимся выменем из трёх тел самолёт, конечно, не мог. Он стал кружить над аэродромом и резко снижался, давая нам возможность прыгнуть на траву. Но отпадать надо было по очереди, начиная с аспиранта. Самолёт летел так низко, что аспирант уже волочился по земле, но ноги инструктора по-прежнему не отпускал и в конце аэродрома снова взмывал с нами в небо.

Инструктор проклинал свои ноги и желал им отсохнуть вместе с аспирантом.

Бензин был на исходе. Из люка высунули палку с петлёй, поймали аспиранта за ноги, подтянули его к люку и стали втаскивать нас в обратном порядке: сперва аспиранта, ногами вперёд, потом инструктора, потом меня. Меня втянули до половины, и я снова застрял: голова моя летела в самолёте, ноги болтались в воздухе. Но уже было не страшно: самолёт шёл на посадку. Просто мне пришлось вместе с самолётом пробежать с полкилометра по посадочной полосе.

Никто не погиб, все были счастливы.