Муха

Муха
Александр Калмыков

Книга об армии. О той армии которая была у нас еще недавно. Многие помнят…

Содержит нецензурную брань.

Александр Калмыков

Муха

– Мошкин! Мошкин!– крик Толстого носился по казарме.

Сам Толстый в тапочках, трусах и майке стоял, приоткрыв дверь каптёрки. Лёха бросил веник, которым заметал в ленинской комнате и пошёл на крик.

– Чё, глухой?– Толстый скривил лицо.– Иди в столовую, хлеба с маслом принеси. Карасю скажешь,  что от меня. И быстро, быстро.

Дверь каптёрки захлопнулась. В казарме стало тихо:  рота на стрельбах, дежурный спит, второй дневальный придремал около телефона.

Лёха толкнул деревянную дверь, спустился по лестнице, и вышел на улицу. Хотелось курить и домой. С первых дней служба как-то не заладилась. Сначала прокачивали по ночам, присматривались. Потом начали бить, гонять за жратвой и сигаретами. Сигареты надо было добывать ночью за территорией части.

Лёху  «любили» особенно. Мелкий, веснушчатый, какой-то несуразный, он вызывал насмешку. А когда оказалось, что он еще и добрый, покоя ему не давали. Особенно старался Толстый. Ему оставалось служить до весны, ещё месяца три-четыре, и в ожидании дембеля Толстый начинал чудить. Звали его Сергей. Призвался он из глухой тамбовской деревни. Прозвище он получил за грузную уже в двадцать лет фигуру. Пролетарское происхождение и с трудом оконченное среднее образование сделали из Толстого яростного бойца со всеми проявлениями разума и гуманизма. В общем, в армии ему было хорошо. Последние месяцы он только ел и спал, раздобыв у знакомого санитара освобождение от работы.

Лёха был назначен личным слугой Толстого, и постоянно мотался в столовую за жратвой и в самоволку за сигаретами. Иногда, когда было особенно скучно, Толстый играл в милиционера.

– У меня брат мент, и я в ментовку пойду работать. Надо тренироваться,– говорил он. Лёху он ставил лицом к стене и обыскивал, при этом бил по почкам, приговаривая: «Стой смирно, сука!». После этого устраивал допрос с пристрастием. Лёха летал по каптёрке, окрашивая стены кровью из разбитых губ. Потом сам же и замывал кровь.

Когда Толстый       напивался, и тупая беспричинная ярость дурманила ему мозг, он выводил Лёху в бытовку, валил кулаком на пол и бил ногами до тех пор, пока безумие не проходило.

Итак, Лёха шёл в столовую. Шёл окольными путями, не хотелось попасться какому-нибудь офицеру. Обязательно ведь докопается, это им как сахар.

В столовой дежурный наряд бился за чистоту. Старший, здоровенный боксёр из первого батальона, проверял порядок и иногда награждал провинившихся короткими точными ударами.

– Чего тебе?– грозно спросил он, приближаясь к Лёхе.

– Толстый прислал к Карасю.– Лёха оробел, вспыльчивого боксёра в полку знали все.

– Надоели гонцы, ходят и ходят. Ладно, проходи,– боксёр сдвинулся в сторону, и тут же крикнул,– Где мойка? Оба сюда, суки.

За спиной Лёхи началось очередное избиение.

Карась спал в комнате отдыха. Это был маленький кривоногий земляк Толстого. Разговаривал он с трудом, скорее скрипел и, чтобы понять его, приходилось вылавливать отдельные слова и соединять их по смыслу. Мохнатые нависшие брови, фигура и манера разговаривать делали его похожим на домового. При этом Карась был жадный и хитрый, и ради сохранения своего места в столовой был готов на любые подлости. За это и ценился начальником столовой, которого Карась боялся и уважал.

Карась был хлеборезом, и это позволяло ему отказывать многочисленным просителям. Но землякам он не отказывал. И сейчас, выслушав Лёху, кряхтя и матерясь, сходил всё же в хлеборезку и принёс булку хлеба и кусок масла. завёрнутые в газету.

– Серёге привет.– проскрипел он и опять завалился спать.

Лёха шёл назад и думал о доме. Скорее бы закончилась служба. Дома ждала мама, которая берегла его от всех тревог. И всегда у Лёхи были лучшие игрушки, велосипед или приставка, стоило лишь попросить. Ещё была бабушка, которая денег даст или путёвку в лагерь достанет. Но лагерь Лёхе не нравился- в большом коллективе он чувствовал себя неуютно. Это относилось и к школе. Спокойно он чувствовал себя лишь дома, в своей комнате.

Отец ушёл от них, когда Лёхе было лет семь. Появлялся редко, и то лишь затем, чтобы сунуть матери денег, да потрепать сына по голове. Лёха с трудом окончил школу и до призыва сидел дома. Планов не строил, мать решит. Здесь, в армии, муштра и побои вообще отбили волю и все желания. Дослужить, хоть как.

Лёха вернулся в казарму, постучал в дверь каптёрки и вошёл. Толстый лежал на матрасе, брошенном на пол, и смотрел телевизор.

– Почему так долго?– пробурчал он, не отрываясь от телевизора.– Чай принеси.

После перекуса Толстый заснул и до вечера не беспокоил. Лёха навёл порядок в ленинской комнате, в бытовке, протёр взлётку, мазнул пол в туалете. Дежурство сдавали с трудом- заступающие дневальными придирались к Лёхе по полной. В итоге пришлось кое-где перемыть полы. Закончил часов около девяти вечера. Присел ненадолго, пришил новый подворотничок. Спать хочется, но скоро уже отбой.

Однако, спать не пришлось. После отбоя молодых подняли, выстроили в бытовке, и старослужащие выбрали себе бойцов. Мошкина выбрал Толстый. Принесли две пары боксерских перчаток, и начались кулачные бои, где ставили деньги на своего бойца.

Лёху прошлось драться с длинным худым Марковым. Марков драться не умел, и поэтому просто махал руками, зачёрпывая воздух. Лёха драться тоже не умел, но случайно очень удачно попал Маркову по почкам, после чего тот упал на пол и не поднимался. Толстый забрал свой выигрыш и, довольный, похлопал Лёху по плечу:

– Ещё пару боёв и можешь идти спать.-

Следующим соперником был Волков, воронежский. Волков был хитрым, и потому сразу в бой не сунулся, походил немного вокруг, примеряясь. Сделал пару ложных замахов, в ответ Лёха беспорядочно замолотил кулаками воздух, а Волков, подгадав, ударил в лицо. Лёха упал на пол. Из рассечённой брови закапала кровь. Хмурый Толстый отдал деньги и обернулся к Лёхе:

– Ещё раз проиграешь и хана тебе.-

Третьим поставили Рината, юркого татарина. Он скакал по бытовке, уворачивался, иногда бил, изматывая. Лёха шёл за ним и бессмысленно махал руками, надеясь зацепить. Кровь заливала глаз, мешая смотреть. Татарин всё время уходил из поля зрения в сторону залитого глаза, потому серия ударов слева была неожиданной для Лёхи. Он упал, а над ним навис, ругаясь матом и пинаясь, Толстый.

«Хорошо, что он в тапочках»– только и подумал Лёха.

Спать в эту ночь так и не пришлось. Сначала Толстый отрабатывал на нём удары руками и ногами, а после поставил на всю ночь возле своей койки: «Вдруг пить захочу».

Утром зарядка, завтрак и построение на развод. Лёхе хотелось спать, кружилась голова, болело избитое тело.  На плацу, очищенном от снега, долго строились, встречали командира и разводились на работы.

Больничный Толстого закончился, но он нашёл себе работу- ремонтировать бытовку. Очень не хотелось ему морозиться. Попросил в помощники Лёху.

Рота ушла в парк боевых машин. В казарме остались двое дневальных, дежурный и Толстый с Лёхой. Для начала Толстый заставил всех искать молотки и гвозди, а когда нашли, он вручил инструменты Лёхе и сказал:

– Иди, стучи там. Я в каптёрке, если что- разбудишь.-

Лёха пришёл в бытовку, стукнул несколько раз по вылезшим из пола гвоздям, добрался до угла, сел и заснул. Проснулся от ударов. Над ним стоял ротный и несильно пинал его. За ротным стоял Толстый и злобно улыбался.

– И кули спим, товарищ солдат? Один спит, второй. Оборзели?– завёлся капитан.

Лёха встал, вытянулся в рост, молчал. Что объяснять? И так всё ясно.

– Сейчас оба в парк боевых машин. Приеду- проверю. Поработаете теперь там,– ротный погрозил Толстому кулаком и ушёл.

– Песец тебе, Муха! Проспал шакала, сучонок,– Толстый надвигался на Лёху. Тот отступил к стене, сжался и подумал: «Бить будет, сука». Толстый пнул его ногой в живот. Больно! Лёха упал, свернулся и закрыл голову руками. Толстый пнул его два раза и, уходя, сказал:

– Хватит валяться. Пошли. Я тебя ещё по дороге поучу стойко переносить все тяготы и мучения…-

Лёха поднялся и прихрамывая пошёл в каптёрку, где Толстый уже надевал новенький бушлат. Лёхе он выдал старый, грязный, засаленный и залатанный бушлат. Все новые бушлаты Толстый или раздал дружкам, или пропил с ними же.

Вышли на воздух. До парка километра три: вдоль забора части, дальше на горочку и через лесок в обход озера. Подмораживало. Ветер тянул серые низкие тучи и мёл по земле редким снегом. Дорога асфальтированная, очищена от снега, сухая от мороза.

Выйдя на горочку, Толстый глянул в сторону озера. На озере установился лёд. Через озеро дорога намного короче.

– Мошкин, сворачивай к озеру. Сократим дорогу.-