Олег Попов. Невыдуманные истории из жизни

Ни один из действующих артистов российского и советского цирка, да что там говорить, даже зарубежного цирка, никогда не добивался такого успеха, какого добился Олег Попов. Впоследствии его сравнивали только с Чарли Чаплином, который считается одним из основателей современной клоунады. Когда Олега Попова спрашивали, кто является вашим учителем в клоунаде, он, не задумываясь, отвечал: «Чарли Чаплин».

Во времена его детства мальчишки часто бегали в кинотеатры. Тогда частенько вместо киножурнала показывали короткометражки Чаплина. Олег знал их все наизусть. Оттуда появились многие его смешные трюки, или «гэги».

Через многие годы успех Олега был увенчан Книгой рекордов Гиннесса. Его «рекорд» был очень своеобразен. «За долговечность нахождения на вершине шоу-бизнеса» – так гласила надпись в книге. Майкл Джексон находился на вершине шоу-бизнеса 25 лет. Уитни Хьюстон – 20 лет. Многие эстрадные суперзвезды – 15–20 лет. А Олег Константинович Попов находился на этой самой вершине 66 лет. Вот так его молитва в ночном Лефортовском парке была услышана Всевышним.

В цирковом училище того времени было принято, что студенты первого и второго курсов, которые обучались на физкультурно-акробатическом отделении, занимались все вместе. Их всех учили прыгать сальто, стоять на руках, балансировать на катушках и т. д. Начиная с третьего курса шла специализация: кто-то шел в воздушный полет, кто-то в акробаты подкидных досок. Олега, как уже было сказано, забрали на «свободную проволоку».

Когда студенты переходили на третий курс, у них фактически были уже готовые номера. Да, не было тех костюмов, которые им шили только к выпуску из училища, не было музыки, звучавшей из оркестра. Но чисто технически, по уровню исполнения трюков, они все были готовы к показу на зрителях.

И, конечно, не только Олег, но большинство тогдашних студентов, голодных молодых людей, фанатично были преданы своему делу. Они верили, что выбрали ту самую работу, которая нужна зрителям и которая принесет им успех. Поэтому педагоги циркового училища и легендарный директор Александр Маркианович Волошин всегда разрешали студентам подработки, или так называемые «халтуры», то есть концерты на публике.

И начиная с третьего курса студенты «шли вразнос»: кто-то договаривался в средней школе, кто-то в детском саду, кто-то в ближнем Подмосковье, или на закрытом предприятии, или в воинской части. Эти контакты они передавали друг другу. Ездили без конца, практически ежедневно. К окончанию четвертого курса студенты циркового училища были «обстреляны» зрительскими аплодисментами, как солдаты. К окончанию учебного процесса они уже отрабатывали на стороне не менее двухсот – трехсот концертов и выходили из стен училища настоящими профессионалами.

Олег не был исключением. Но возить с собой в поездах, метро и автобусах аппарат «свободной проволоки» было неудобно. Это очень тяжелый реквизит, и устанавливать его на случайных сценах трудно. Тогда один из педагогов училища, Рудольф Александрович Грилье, выделявший Олега среди других, так как преподавал основы актерского мастерства и клоунады, предложил им вместе разыгрывать на концертах старинные клоунады, сценки и «антре».

В книге Дмитрия Альперова «На арене старого цирка» перечислено очень много старинных реприз и клоунад. Только из них можно было сыграть огромное количество сценок. А еще Рудольф Грилье и Олег Попов инсценировали популярные анекдоты, фельетоны из газет, ходячие притчи.

Олег настолько пристрастился к этой практике, что они играли клоунады практически каждый день. Педагог и второй партнер Олега, Борис Шульгин, тоже студент, встречались, как правило, уже в вагоне электрички. За билеты они никогда не платили. Увлекательным спортом было для них ежедневное бегство от контролеров. Словно зайцы, они перебегали из вагона в вагон. Им это всегда удавалось.

Ездили они, как правило, в Орехово-Зуево или Серпухов, Подольск. И все новые репризы репетировали прямо в тамбуре электрички. Это было весело, азартно и… выгодно.

Только что в холодном тамбуре они «развели» и едва выучили репризу. Приехали, через час надо ее уже исполнять на публике. Конечно, клоунские интермедии, репризы и анекдоты пользовались самым большим успехом. Публике нравились и акробаты, и жонглеры, и фокусники, но клоунские сценки нравились гораздо больше.

Мама сшила Олегу какой-то дурацкий пиджак, перешила из своего платья рубашку, сделала ему какую-то «дикую» прическу.

Видно было, что педагог Рудольф Грилье страстно увлечен идеей договорных концертов не только потому, что это приносило приличные деньги (львиную долю которых он забирал себе). Ему нравился сам процесс. За два года таких поездок Олег сыграл не менее двухсот реприз. Какие-то репризы они придумывали сами. У Олега образовалась колоссальная клоунская практика, которая была не только теоретической, выученной на лекции в студии, но и практической, отработанной и апробированной на публике.

Если в каком-то фрагменте клоунады публика не засмеялась, они фиксировали на этом свое внимание, что-то меняли, выстраивали и перестраивали программу. Благодаря этим поездкам по бесконечным «халтурам» Олег, сам того не понимая, вышел из училища не только обладателем номера «эквилибр на свободной проволоке», но и профессионально обученным, «обстрелянным» на зрителях клоуном. Всю жизнь в дальнейшем он легко сочинял для себя репризы, придумывал клоунские ходы и «гэги».

Надо сказать, что большинство современных клоунов имеют в своем репертуаре очень небольшое количество реприз – максимум пять-шесть. Они боятся делать новые: а вдруг публика их не примет? Олег Попов, уже будучи звездой, никогда не боялся сочинять новые репризы. В его репертуарном листе только официальных, зарегистрированных реприз было больше двухсот.

Олег вспоминал, что Борис Шульгин – его напарник, который ездил с ним вместе в электричках на «халтуры», также был очень подвижный и живой парень. Однажды он отозвал Олега в сторону и достал из сумки большую головку лука. Время было послевоенное, голод в стране продолжался. А отец Бориса работал директором овощной базы. Борис был очень привязан к Олегу и каждый день привозил ему и себе по головке лука и говорил: «Ешь, Олег. У нас совсем нет витаминов. Ешь лук, чтобы зубы не выпадали». И этот лук сохранил им здоровье. Лук так навсегда и остался любимым овощем для «Солнечного клоуна» Олега Попова. Он мог съесть головку лука без соли, аппетитно, фыркая и испытывая наслаждение.

Пятидесятые

Пятидесятые годы делятся как бы на две части. В первой – удушливое доживание мрачного диктатора. Это ведь именно тогда, в погоне за «ведьмами», состряпали «дело врачей», вели борьбу с кибернетикой, «травопольной системой». Всё «старое политбюро» сидело «на чемоданах» и готовилось к изгнанию, застенкам и расстрелам. Страна дрожала в смертельном холоде.

А потом как будто открыли окна в темной и душной комнате. Двадцатый съезд стал «бомбой», брошенной в сознание миллионов людей. Оказывается, Сталин был тираном и диктатором, загубившим миллионы невинных жизней. Пришло долгожданное падение «железного занавеса». В затравленных сердцах людей родилась надежда на новую жизнь. Телевидение и цирк, фигурное катание и хоккей стали частью массовой культуры, без которой трудно представить жизнь советских людей того времени.

Быстро прошли годы обучения в цирковом училище. Они состояли из бесконечных фанатичных репетиций по подготовке основного номера и элементарной борьбы с голодом. После многочасовых репетиций начинались поиски заработков, «халтур», концертов, за которые часто платили просто едой.

В 1950 году Олегу исполнилось двадцать лет, и в том же году ему предстоял выпуск из циркового училища. Конечно, ему повезло. Режиссером его номера стал Сергей Дмитриевич Морозов. В те времена один из самых продвинутых и прогрессивных режиссеров, который почувствовал время и увидел будущее цирка в его мощной эстетической реновации, уходе от опостылевшего пролеткульта, от «синей блузы», «бытовухи» и прочей политизированной чуши.

Морозов создал номер, в котором главным героем был молодой, эксцентричный блондин. На нем был элегантный костюм – шляпа, тросточка; в этом костюме он фривольно прогуливался по свободной проволоке, как по улице, знакомился со зрителями, с униформистами. В его облике не было ничего советского – он выглядел как «денди», как какой-то заграничный модник.

После прогулки наш герой начинает готовить себе обед. Он ловко манипулирует кастрюлями и сковородками, жонглирует тарелками, ножами и вилками, крутит посуду на палочках. Он предлагает униформе и зрителям полакомиться вместе с ним. А потом располагается на проволоке, как на мягкой кровати, и беззаботно засыпает.

Номер был чрезвычайно стильным для того времени. Можно было подумать, что в цирк забрел приезжий иностранец, забрался на проволоку и фривольно дурачится там.

А время-то было суровое. И в 50-м году были еще свежи в памяти разгромное постановление ЦК «О журналах “Звезда” и “Ленинград”» и регулярные статьи в «Правде» о борьбе с космополитизмом и апологетами зарубежной культуры.

В те годы фактически уничтожали Анну Ахматову, не публиковали ни строчки. Михаил Зощенко, выдающийся русский, советский писатель, рассказывал, что когда он шел по Невскому, бывшие друзья, чтобы не здороваться, переходили на другую сторону улицы. Позднее досталось и великому Шостаковичу за его оперу «Катерина Измайлова». Большие неприятности коснулись и очень благообразного, очень правильного композитора Вано Мурадели. Их произведения запрещали публиковать, исполнять – их травили, не платили им никаких гонораров, делая жизнь этих высокоталантливых людей фактически невозможной.

Как ни парадоксально, но жестокая борьба с космополитизмом пришла и в аполитичный цирк. Ее первой жертвой стал выдающийся цирковой режиссер Борис Шахет.

Это с его легкой руки в цирковом костюме навеки поселились так называемые «блестки». Маленькие блесточки, которые, словно зеркальные пуговицы, сотнями пришивались к костюму для того, чтобы под светом прожекторов отражать свет и в прямом смысле слова блистать. Цирковые артистки пришивали их тысячами на свои костюмы. Иногда в манеже они выглядели как золотые рыбки.

Так вот эти блестки и яркий грим, яркие парики у клоунов стали предметом постоянной травли со стороны партийной номенклатуры и добровольных критиков. А поскольку Борис Шахет был главным режиссером Московского цирка, то ему доставалось больше, чем кому бы то ни было.

Бедного новатора постоянно критиковали, травили, устраивали скандальные собрания. В ту пору еще сохранялась старинная клоунская традиция называть клоунов забавными, часто «вкусными» кличками: «Футид и Шоколад», «Бублик», «Гудзик и Горошек».

Но с начала 50-х годов, под воздействием постановления ЦК КПСС от 14 августа 1946 года и жестких передовиц газеты «Правда» о борьбе с космополитизмом и «тлетворным» влиянием Запада, все клоуны Советского Союза позабыли про свои клички и стали писать на афишах собственные фамилии. Вот вам примеры: Юрий Никулин и Михаил Шуйдин и, конечно, Олег Попов. Хотя на Западе клоуны до сих пор носят псевдонимы и клоунские клички.

История с Шахетом закончилась трагично. Однажды, после выпуска на манеж очень красивого парада, где были гимнастки в коротких юбочках в блестках, клоуны в ярких париках – для всех артистов цирковой программы были пошиты изумительные новаторские костюмы, – устроили собрание. И на нем один известный критик с «правильными взглядами на искусство» в течение часа уничтожал Шахета за его западническое влияние на новое поколение строителей коммунизма, обвинив его чуть ли не в шпионаже в пользу акул империализма. «Как можно? Это же любимое пролетарское искусство! Это самое народное искусство. А вы прививаете нашим детям, нашим зрителям вкусы разрушающегося Запада».

Шахет вышел с этого собрания, вдохнул воздух на пороге Московского цирка и… умер там же, на крыльце. Это страшная история о борьбе эстетической, которая переросла в борьбу физическую. В физическое истребление деятелей искусства.

В это самое время и выпускался из циркового училища Олег Попов со своим очень интересным номером, элегантным «западным» костюмом от режиссера Сергея Дмитриевича Морозова.

Ну и, конечно, он тоже попал под «раздачу». Собрался худсовет циркового училища, специально пригласили начальников из Союзгосцирка. Бедного Морозова тоже начали «травить». «Это безобразие! Это эстетство! Это космополитизм! Что это еще за денди? Где наш пролетарский молодой парень? Где наши традиции? Где народное влияние? Почему он не в русском костюме?» – неслось отовсюду.

И Олегу Попову на выпуске письменно строго-настрого запретили исполнять этот номер где-либо. Он не выпустился вместе со всеми летом, его оставили в училище. Наскоро «слатали» что-то весьма «плоское» и заурядное типа «Утренняя гимнастика на проволоке».

Для того чтобы о «провале» циркового училища никто не узнал и неудавшийся выпускник не болтался перед глазами, его отправили как можно дальше. Городом «ссылки» избрали Тбилиси. А там директором цирка был легендарный когда-то борец, огромный человек добрейшей души. Все артисты называли его «папа Ладо». Он любил их всех. Подкармливал бедных, помогал многодетным семьям. А Грузия, как известно, не всегда строго жила по законам советской власти. Там позволяли себе закрыть глаза на особо дурацкие распоряжения из Москвы.

Прибыв в том же 50-м году в Тбилиси, Олег пришел к «папе Ладо» и объяснил: «Так и так. Выпустил номер. Четыре года готовился. А номер запретили». – «Ну, тут ничего не поделаешь, – отвечал “папа Ладо”. – Лишить зарплаты я тебя не могу. Будешь выходить в парад. Пройдешь два круга с поднятой наверх ладошкой, и зарплата твоя. А пока что-нибудь придумай. Может быть, какой-то другой вариант номера».

Олег вынужден был показать «папе Ладо» «дежурный» вариант номера «Утренняя гимнастика», с которым его прислали в Тбилиси, – номер абсолютно никчемный, грубый и даже вульгарный. «Нет, сынок, – сказал “папа Ладо”. – Ты лучше ходи по кругу. Получай свою зарплату. А придумаешь что-нибудь другое, будем смотреть».

Это довольно редкое и щедрое решение, потому что артисты, чтобы получать зарплату, должны были выходить в парад плюс работать свой номер. А здесь молодому парню, только что выпустившемуся из училища, позволяли выйти только в парад. По цирковым правилам, если артист едва только вышел в парад – ему ставится в табеле «рабочий день». И так длилось несколько месяцев. Директор цирка понимал, что молодой артист не виноват в том, что оказался в таком положении.

Однако Олег, будучи фанатиком во всем, чем он занимался, продолжал усердно репетировать. Однажды на его репетиции появился «папа Ладо». Он с удивлением посмотрел на незнакомые трюки, забавные «корючки» (мелкие трюки), на эффектные мизансцены и спросил:

– А это что такое?

– Да это тот самый номер, который запретили мне исполнять в цирковом училище.

– Ты вот что, сынок, ты сегодня одевайся, гримируйся. Давай-ка мы посмотрим на тебя в гриме, костюме и на публике.

Олег очень волновался, но отработал. К собственному удивлению, он имел у тбилисской публики неимоверный успех. Грузинская публика и без того очень горячая, восприимчивая, а здесь настоящий европейский номер с роскошным «денди», который гуляет по проволоке, готовит еду, засыпает. Успех невероятный.

После номера Олег разгримировался и побежал к директору цирка. «Папа Ладо» встретил его, встал и с размаху… дал пощечину. Олег схватился за пылающую щеку:

– За что?

– Что ж ты два месяца меня морочил?

– Но ведь этот номер запрещен!