Я шел на небо…

* * *

1945 год. Нюрнберг. Дворец правосудия.

– Выполнение военных приказов не оправдывает никого из подсудимых, – продолжал свою речь Джексон. – Они не были рядовыми солдатами, они представляли так называемую расу господ. Они истребляли целые народы! Среди них есть и такие, кто подобно Гессу, Розенбергу, Герингу был с самого начала с Гитлером. Геринг ещё в двадцатые годы в Мюнхене возглавил процесс насилия. Вот его слова: «Каждая вылетевшая пуля – моя пуля. Если кто-то называет это убийством, значит, это я убил».

Ди обратил внимание, что на скамье подсудимых больше всех нервничает Йодль. Вот он обернулся к Кейтелю:

– Я хотел бы предостеречь вас…

– Что? – Кейтель устал от разговоров, от свидетелей, обвинителей.

– Я только хотел…

– Возьмите себя в руки, Йодль!

– В мире нет твёрдой руки. И поляк, и русский, и еврей – все они должны…

– Да заткните его! – не выдерживает Геринг.

– Все должны знать, мы обязаны были выполнять приказы…

– Истеричка!

Ещё слово, и Геринг ударил бы Йодля, если бы смог.

– Выполнять приказы и работать! Выполнять приказы, не обсуждая их!..

* * *

Длинный стол в тюремной столовой. Тягостный обед подсудимых.

Геринг рассматривает Гесса.

– В британской тюрьме кормили лучше? Я к вам обращаюсь, Гесс!

Гесс не реагирует.

Геринг ждёт, берётся за ложку.

– Я думаю, если бы фюрер стоял рядом с нами… – Кейтель замер под взглядом Геринга.

– Фюрер? Чтобы его унижали так же, как нас? – Геринг сплюнул. – Трус и ничтожество!

– Но я хочу…

– Мне плевать на то, что вы хотите! Жалкие рабы! Они хотят не просто повесить нас, они хотят нас унизить, нас и Германию. Неужели, чтобы спасти себя, мы должны предать фюрера, предать себя, предать партию, отечество? Я заявляю всем вам, что я лучше умру, чем скажу хотя бы раз, что мы были неправы. Я одинок? – Он срывается на крик. – Одинок?..

Ложки и миски начинают грохотать по столу. Тюрьму сотрясает сирена.

* * *

– Обвинение настаивает на допросе Рудольфа Гесса!

Лоренс устал от препирательств с адвокатами. Вскакивающий раз за разом Зейдль действует ему на нервы.

Вот и сейчас на весь зал звенит адвокатский крик:

– Защита категорически протестует!

– Господин Зейдль, сохраняйте спокойствие, – Лоренс перегнулся через стол. – Трибунал отклоняет ваш протест. Пожалуйста, сядьте на место.

Зейдль садится, выговаривая что-то сидящим рядом коллегам.

– Мистер Робертс, вы можете приступить к допросу, – Лоренс выглядел уставшим как никогда.

– Благодарю вас. – Робертс занял место у микрофона.

– Мы вас слушаем.

– Я хотел бы напомнить уважаемому суду, что ещё в марте сорокового года Геббельс писал, что германо-советская коалиция началась с того, что Гитлер увидел Сталина в фильме…

– Советская делегация протестует!

Лоренс жестом просит Руденко успокоиться:

– Протест отклоняется. Продолжайте, мистер Робертс.

– И тогда Сталин вызвал у Гитлера симпатию, – Робертс не скрывает своего раздражения от реплики советского обвинителя. – Тот же Геббельс, как известно, заявлял: «Лучше гибель заодно с большевизмом, чем вечное рабство с капитализмом». Чем вы это объясните, подсудимый Гесс?

Гесс задумался.

– Вам понятен вопрос?

Гесс не реагирует.

– Вы меня слышите?

Гесс приподнимает голову.

– Вы поняли мой вопрос?

В Нюрнберге, пожалуй, больше остальных подсудимых Ди интересовали Геринг и Гесс: один – яростно самоуверенный, мощный и неприступный как скала, другой – столь же неприступный, с прямой спиной, но внешне приторможенно мягкий, не случайно скрывающий глаза за стеклами слегка затемнённых очков. Один, несмотря ни на что, гнёт свою линию, провоцируя конфликт за конфликтом, другой – лишь отчасти прячет то в нерешительности, то в забывчивости свою точку зрения. Вот и сейчас он то ли задумался над вопросом, то ли потерял ощущение времени и пространства. Такие противники вызывают уважение и за шахматной доской, и на боксёрском ринге.

– Вы поняли мой вопрос? – чуть ли не кричит Робертс.

– Если я правильно понял, – наконец откликнулся Гесс.

– Я очень на это надеюсь! – Робертс исчерпал последнее терпение.