чего касались кисть, резец и карандаш, —
Таятся агитация, террор и саботаж.
И началось течение, поветрие, поморье:
Искать и нюхать до упаду, до полегу —
Бородку Троцкого в ветвях дубка у лукоморья,
«Долой ВКП/б/» на поясе у вещего Олега.
Сейчас-то я, конечно, импрессионист,
Но был когда-то узколобый реалист.
Кончая в Строгановском отделение скульптуры,
Как полагается, работою дипломной,
Изобразил я поцелуй Психеи и Амура
Довольно натурально и… не очень скромно…
Между мужчинами сказать, когда срывают розы,
Вы сами знаете, бывают… позы!
(Соскакивает и попеременно то за Амура, то за Психею пытается изобразить свою скульптуру.)
Она — откинулась, одна рука повисла,
Он — взял её вкруг талии, склонился к ней — вот так!
И что ж? Какой-то комсомолец, остолоп,
додумался до мысли,
Что здесь скрывается фашистский знак!
Уж речи нет о выпуске ни о каком,
Меня туда, меня сюда, меня в партком,
Над бедной группою моей — вся детективная гимнастика,
Учёные мужи, комиссии — действительно ли свастика?
Одно-другое-третее жюри —
Да если б знал я?! — мифология! огнём она гори!
Однажды в заседаньи сам директор, цепенея,
В который раз присел перед Амуром и Психеей,
И я не выдержи — уж так на них был зол! —
Из зала крикнул: «Вы залезли бы под стол! —
Оттуда, может быть, виднее?»
И сразу было решено, что — свастика, что, де,
Пора заняться этой парочкой эН-Ка-Ве-Де.
ВАНИН
Х-эх, это был весёлый год,
На анекдоте анекдот.
Сел мой знакомый, врач ветеринарный.
— Личина сорвана с тебя, признайся, враг коварный,
Ты отравлял колхозный скот?
На стула кончике сидит мой врач дрожа.
— За эти годы не было, простите, падежа.
— А вам хотелось бы, чтоб был? А вам бы…
И — по зубам, и — по зубам,
Да на неделечку в подвал под во какую лампу! —
(двумя руками показывает над головой шар)
А хлебца — триста грамм.
Уснуть нельзя: уснёт — сейчас же будят…
Пишите — отравил. Колхозного верблюда.
Наглеешь, сволочь? Издеваться? Над ЧК?
И — под бока, и под бока.