Буквы. Деньги. 2 Пера. Второй сезон

– Теперь ты для меня никто, слышишь? Не смей больше никогда прикасаться ко мне. Ненавижу, как же я ненавижу тебя!

Вспышка. Вечное проклятие.

Меня все ещё сжимает латексная перчатка врача. Урони меня, урони же. Отпусти, не дай попасть в новое тело. Молю, отпусти меня! Так много боли. Так много вины. Сколько их было, моментов ярости, и каждый создавал новый. Мне не удалось Его уберечь, удержать, спасти.

Как же часто мы не замечаем крика, молчаливого крика тех, с кем делим жизнь. Не вглядываемся в них, пропускаем тревожные знаки. Остаёмся слепыми, пока не случается непоправимое.

Жить там, где билось другое сердце. Светлое и чистое. Пусть больное. Занимать место, которого недостоин. А девушка на соседнем операционном столе? За что такое ей? Вечное молчание, презрение других сердец. Потому что в её груди теперь буду пульсировать я.

– Соединяем сосуды.

Нужно помешать. Не позволить этой девушке лишиться тепла, тоже жить в тени. Просто не забиться, нужно просто не забиться в её груди.

– Ну же, давай. Запускайся. Ну же. Дефибриллятор! Разряд!

Покой. Покой уже близко. Скоро всё закончится. Я исчезну. Пронзительный длинный звук аппарата. Долгожданный.

– Остановка.

Какой яркий свет! Сколько света! Восход. Лучи солнца заполняют палату. Как он прекрасен! Я так люблю свет!

Женщина с брошкой в седых волосах. Она плачет. Её сердце говорит со мной. Меня любят. Это, наверное, мама. Первой в мире тебя ведь всегда встречает мама.

Почему не слышен плач?.. Младенцы же плачут. Я ведь в теле младенца, как и должно быть? Чистое новое сердце, без шрамов, без памяти. Начало начал.

Нет, странно, но это не тело младенца. Девушка. Я бьюсь в груди девушки с золотыми волосами. И веснушками. Веснушки – это очень красиво.

Так много любви вокруг. Как мне повезло! Меня любят. Я люблю. Это будет прекрасная жизнь.

Марфин корень

Елена Калинина @ellen_write

Бабушка снова крадёт святую воду. Соня даже не гадала о причине звонка от отца Еремея. Увидев имя на экране, она сразу поняла, что речь пойдёт о любимой бабуле, эксцентричной чудачке, которая её растила. Девушка огляделась, ища возможность отвертеться от разговора со священником. Телефон бешено затрясся снова. Она смиренно нажала кнопку:

– Здравствуйте, отец Еремей. Как приятно вас слышать! – выпалила она, подумав, что эта ложь обойдётся ей в пару лишних месяцев в чистилище. – Как поживаете?

Но священник сразу приступил к делу:

– Соня, она опять за своё!

– Откуда на этот раз?

– Из купели! Почти всю вычерпала!

Марфа Никитична уже трижды покушалась на купель, точнее на её содержимое, но отец Еремей ловил с поличным и отправлял домой. Батюшка был добрым человеком, спокойным, неторопливым, с отличным чувством юмора.

– Мне так жаль, я прошу за неё прощения, – пробормотала Соня, перебегая дорогу от здания общественного центра, где работала на полставки, к парковке. – Вы же знаете, насколько она… – она замолчала, подбирая слова, чтобы описать бабушку.

– Упряма? – подсказал голос в трубке.

– Да. Но ведь она милая, добрая женщина…

Игнорируя её, батюшка продолжил:

– Невыносима? Суеверна?

– Да, но…

– Ты должна поговорить с ней, дочь моя.

– Обязательно.

– Сегодня, Сонечка, – настойчиво произнес отец Еремей. Похоже, это ещё не всё.

– Вы мне не всё рассказали, верно? – затаив дыхание, она открыла водительскую дверь и застыла в ожидании ответа. Батюшка помедлил, но всё же признался:

– Твою бабушку арестовали! – быстро выпалил священник.

Соня плюхнулась на сиденье. Ноги больше не держали её.

– Вы что, заявили на неё? – прошептала она еле слышно.

– Что ты! Конечно, нет! Но её поймала Авдотья Трофимовна, когда она везла в тачке свою добычу, и вызвала участкового… – оправдывался бедняга.

«Ууу, мегера злобная!» – подумала девушка.

– Отец Еремей, так ведь об их вражде весь посёлок знает! Зачем же Петрович…

– Да не Петрович. К нам из города нового участкового прислали. Вот и увёз её новичок. Для разбирательства, – смущённо произнёс батюшка. – Я пытался ему объяснить, но Марфа… Она на Авдотью-то тачкой наехала да синяк ей под глазом поставила.

Соня упёрлась лбом в руль и постаралась медленно и глубоко дышать. Помогало не очень.

– Я приеду через час. Спасибо, что позвонили.

Соня обожала свою хитрую, умную и смелую бабушку. После гибели родителей перепуганная семилетняя малышка оказалась на попечении Марфы Никитичны. Правда, для этого той пришлось выдержать нешуточную борьбу с органами опеки. Вредные, пахнущие хлоркой тётки два года подряд являлись с внеплановыми проверками в их дом, и каждый раз Соня тряслась от страха, что бабушка всё-таки достанет дробовик, как она не раз грозилась.

Машин на шоссе было мало. Значит, в пути будет возможность подумать, как уговорить полицию отпустить бабушку-рецидивистку домой.

Глеб Остроумов устало откинулся на спинку хлипкого офисного кресла и потёр переносицу. Кто бы мог подумать, что после десяти лет службы в спецподразделении, он окажется в деревне и будет всерьёз расследовать дело о краже святой воды из церкви?!

Всё, что он смог понять из перепалки двух старых перечниц, что история эта давняя и вражда между дамами древняя. Допрос провести не удалось – как только начинала говорить одна, вторая тут же подхватывала, начинался бедлам и пенсионерки снова сходились врукопашную. Ему пришлось развести их по двум максимально удалённым друг от друга камерам. Глубоко вздохнув, Глеб помассировал лоб. Голова гудела, спину ломило. Он потянулся, стул жалобно заскрипел – мощное, тренированное тело участкового грозило безвременной кончиной допотопному предмету мебели. Снаружи послышался шум, дверь участка распахнулась.

– Где она? – на пороге нарисовалась рыжеволосая худенькая девица в смешных круглых очках. Глаза её пылали праведным гневом. – Где моя бабушка?

Глеб вышел из-за стола и сделал шаг навстречу посетительнице.

– А вы, собственно, кто?