Пиши, переписывай. Как информационный стиль портит ваши тексты, а традиционное редактирование – улучшает
Александр Григорьев
«Пиши, сокращай» – самая популярная в России книга о работе с нехудожественными текстами. Описанный в ней информационный стиль для многих – образец для подражания и даже предмет культа. Копирайтер Александр Григорьев, к. ф. н., попробовал разобраться в сути явления и с изумлением обнаружил: при ближайшем рассмотрении инфостиль оказывается фикцией. При этом авторы бестселлера едва ли не на каждом шагу совершают грубые ошибки – и в трактовке языковых явлений, и в обращении с языком, и в логике рассуждений.А. Григорьев не только обнажает несостоятельность предложенного в «Пиши, сокращай» метода работы над текстами, но и переписывает множество фрагментов из книги, подробно объясняя суть изменений. В итоге то, что было задумано как критика, оказывается практическим пособием по анализу и правке текстов. Автор наглядно показывает: для современного копирайтера и журналиста традиционные теория и практика редактирования, любовь к русскому языку и обыкновенная вдумчивость по-прежнему незаменимы.
Александр Григорьев
Пиши, переписывай. Как информационный стиль портит ваши тексты, а традиционное редактирование – улучшает
Предварительные замечания, возникшие в последний момент
Эта книга была закончена до того, как я узнал о работе Максима Ильяхова и Людмилы Сарычевой над новой версией «Пиши, сокращай» – «Пиши, сокращай 2025». Опоздала ли моя критика? Ничуть.
Предмет моей критики – информационный стиль. Главная книга инфостиля изменилась, но ключевые идеи его создателей остались теми же. Самые яркие из них, хотя и частично облагорожены, по-прежнему противоречат и научному взгляду на язык, и традиционным теории и практике редактирования. Пишущему человеку от них всё так же очень мало пользы и крайне много вреда.
Ложность основополагающих принципов инфостиля проявляется в том, как пишут и редактируют сами Ильяхов и Сарычева. Их фирменные черты – логические ошибки и косноязычие, неряшливость в мыслях и словах. В новом издании нет многих фрагментов, которые я подробно разбираю в этой книге. Ну и что? Их место заняли другие мысли, которые следовало бы додумать, и другие фразы, которые нужно переписать. Моя цель – показать, как традиционное редактирование приходит на помощь там, где наследил инфостиль. И старые примеры здесь работают не хуже новых.
Наконец, «Пиши, сокращай» стала культовой книгой именно в своём первом варианте. Если верить Ильяхову и Сарычевой, с 2016 по 2023 год было продано полмиллиона экземпляров[1 - Источник: sokratil.ru – сайт книги «Пиши, сокращай 2025» (дата обращения: 10 декабря 2023 года).]. Это огромная для российского книжного рынка цифра. Причём популярность у широкого читателя сопровождалась бурным принятием инфостиля многими из тех, для кого работа с языком – профессия. Мне кажется, самое время оглянуться назад и увидеть, какая ахинея все эти годы принималась за дельные суждения о работе с языком, какие слабые образцы текста были введены в копирайтерско-журналистский канон.
И последнее: критика инфостиля мне важна не сама по себе. Это – способ напомнить о тех основах литературной работы, которые ещё совсем недавно казались незыблемыми и очевидными каждому пишущему человеку.
10 декабря 2023
Введение. Из читателей – в критики
На то, чтобы дочитать «Пиши, сокращай» до конца, у меня ушло шесть лет.
За это время случилось несколько читательских осечек. Я открывал книгу, прочитывал пять-десять страниц – и чувствовал: портится настроение. Как будто зарождается досада или вот-вот захандришь. «Ну нет, такого мне не надо», – думал я и закрывал книгу.
И всё же мне хотелось разобраться в своих чувствах. Я – автор и редактор бизнес-текстов. «Пиши, сокращай» – книга для меня и таких, как я. Чем же она мне не угодила? Нет ли здесь заурядного несовпадения вкусов? У авторов своя манера, а я капризничаю и требую другой. Была догадка и похуже: зависть. Баснословный успех авторов к такому располагает. Или вот ещё: не боюсь ли я узнать о работе с языком что-то такое, что выставит меня дилетантом, двоечником? Увидеть свою несостоятельность – тяжкий опыт, подсознание вполне может почуять опасность и начать брыкаться. Снобистское «фи!» – типичная эмоциональная самозащита.
Каждая из этих гипотез правдоподобна, каждую необходимо было проверить. Через шесть лет после первой встречи с «Пиши, сокращай» я засел за книгу всерьёз, дав себе слово: на этот раз – от корки до корки. Вдумчиво. Со всей непредвзятостью, на которую способен. Пора уже наконец-то узнать, что это такое – информационный стиль, самое громкое явление нашего времени в области работы с текстами.
То, что я обнаружил под оранжевой обложкой с драконом, меня ошарашило. Я был готов ко многому, в том числе к причудливому сочетанию достоинств и недостатков. Но никак не ожидал, что «Пиши, сокращай» – книга, которую превозносит и на которую равняется немалая часть пишущего цеха, – окажется образцом профанации. Манифестом непрофессионализма.
Как теоретики редактирования авторы демонстрируют поразительное невежество, как практики – такую же неумелость. Раз за разом вдумываешься в написанное – и не веришь глазам. Вот и ответ на вопрос, откуда бралось смутное отторжение, почему чтение стопорилось. Срабатывали языковое чутьё и внутренний детектор смысла. Они подсказывали: с текстом что-то не то. Но что именно «не то» – какой закон языка или логики нарушен, где сформулировано плохо или как будто не по-русски, что недодумано или попросту бессмысленно – на ходу обычно не понять. Нужно замедлиться, поразмышлять. А ещё лучше попробовать сказать то же самое своими словами и сравнить получившийся вариант с оригиналом. Такое упражнение – один из самых обогащающих способов чтения. Жаль, что обычно на него нет ни времени, ни сил.
Но ещё хуже, когда чувство слова дремлет, а детектор смысла выключен. Читатель без языковой и логической интуиции не сможет распознать косноязычие и примет за чистую монету любой вздор.
Роль разоблачителя мне не по душе. Я бы не стал публично уличать авторов «Пиши, сокращай» в некомпетентности, если бы их книга была обращена к рядовому читателю и пользовалась успехом только у дилетантов.
Проблема в том, что квинтэссенцию редакторской культуры в «Пиши, сокращай» увидели многие представители профессий с литературной составляющей: копирайтеры, журналисты, контент-менеджеры. Грубо и наспех выполненную подделку приняли за эталон те, для кого работа со словом – дело жизни. Требование о владении информационным стилем сегодня можно встретить и в описании вакансий, и в редакционных стандартах. И это крах экспертизы. Потому что если автор – даже начинающий – не отличает тарабарщину от осмысленного высказывания, демагогию от ясной и последовательной аргументации, неловко состыкованные слова от точно подогнанных друг к другу, чем одарит своего читателя он сам?
Признаюсь, мне не по себе от мысли, что мою критику сочтут злопыхательством. Но куда страшнее за будущее родного языка и профессий, с ним связанных. Поэтому я и хочу оставить что-то вроде редакторских замечаний на полях «Пиши, сокращай». В полемике с авторами книги меня интересует не победа любой ценой, а истина. Разграничение квалифицированной работы со словом и оголтелой кустарщины. Поэтому с радостью приму любые обоснованные уточнения и возражения.
Информационному стилю я противопоставляю не какой-то свой авторский метод, а традиционные теорию и практику редактирования[2 - Этим понятием я охватываю широчайший круг явлений: классические учебники по редактированию (например, «Методика редактирования текста» Аркадия Мильчина) и практической стилистике (в частности, многочисленные пособия Дитмара Розенталя), книги, в которых свой опыт обобщают выдающиеся редакторы (скажем, «В лаборатории редактора» Лидии Чуковской), и суждения больших писателей о своём ремесле. Всё это – части единой литературно-филологической традиции, в которой практическая работа со словом соседствует с её академическим осмыслением. Разумеется, живая традиция никогда не однородна: в ней сосуществуют разные точки зрения, современники спорят и с классиками, и друг с другом. Но её ядро составляет набор универсальных истин, разделяемых всеми участниками процесса. И для литератора, и для филолога очевидно, что: а) найти верное, «то самое» слово – центральная задача пишущего человека; б) чтобы отредактировать отдельную фразу, нужно прочитать и осмыслить текст в целом; в) жёстко разграничить работу над формой и содержанием невозможно; г) индивидуальность – важнейший актив автора, который за редкими исключениями должен оберегать и редактор. Изложенный в «Пиши, сокращай» метод работы с текстами отрицает эти и другие коренные принципы литературного ремесла. А ещё разрыв с традицией проявляется в обескураживающей трактовке конкретных фактов языка: ту или иную лексическую категорию или синтаксическую конструкцию, отдельное слово или выражение Ильяхов и Сарычева почти всегда оценивают не так, как любой из названных выше корифеев и их последователей.], научное знание о языке и здравый смысл.
В начале работы мне виделся небольшой очерк – скорее статья, чем книга. Но труд критика не терпит поверхностности: нужно вникать в детали и осмыслять свой предмет всесторонне. Если же разбираешь чужой текст как редактор, будь добр не ограничиться общими замечаниями, а предложить свои варианты тех или иных фраз и фрагментов. Так – мало-помалу, от темы к теме – сложилась конструкция из 20 глав.
В первых двух я вспоминаю о том, как за отдельными ошибками авторов «Пиши, сокращай» передо мной вдруг начала вырисовываться проблема исполинского масштаба. Если вы торопитесь, пропустите эти главы и начните с третьей. В ней я называю центральную ложную установку книги. Она состоит в том, что Ильяхов и Сарычева противопоставляют друг другу «слова» и «смысл». Это – нонсенс. Именно из-за пренебрежения словами авторы на каждом шагу впадают в бессмыслицу, а написанное ими напоминает дурной перевод с иностранного.
В главах 4, 6, 7 и 18 я показываю, как размывается логическая сторона книги: многие размышления Ильяхова и Сарычевой кажутся разумными, только если скользить по ним глазами, не вдумываясь в суть. В главах 11 и 12 изумляюсь тому, насколько язык «Пиши, сокращай» далёк от естественной и грамотной русской речи. В главе 13 вскрываю неумение авторов – вопреки названию книги – писать лаконично. Моя цель состоит не в том, чтобы уязвить Ильяхова и Сарычеву, а в том, чтобы обнажить несостоятельность предлагаемого ими метода работы с текстами. Метод фиктивный, никуда не годный – оттого и тексты такие же. Хотя верно и обратное: от того, кто не умеет хорошо писать, трудно ждать дельных редакторских советов.
Информационный стиль держится на идее стоп-слов. В главах 14 и 17 я показываю, что это понятие – фикция, а поверившие в неё автор и редактор встают на путь непрофессионализма. Например, Ильяхов и Сарычева при переработке текста предлагают вначале разбираться с содержащимися в нём стоп-словами, а затем переходить к другим «уровням». О том, насколько бестолков и чем вреден этот совет, рассказывает глава 8. В главе 5 я обращаюсь к «фикции внутри фикции» – совершенно надуманной категории неопределённых слов. А глава 10 посвящена тому, как склонность к красивым лозунгам отдаляет Ильяхова и Сарычеву от понимания сути литературной работы.
Изложенная в «Пиши, сокращай» теория не объясняет устройство языка и текстов, а навязывает авторам и редакторам искусственные, бессмысленно суровые ограничения. В результате писать так, как учат Ильяхов и Сарычева, не может никто – включая их самих. Несоответствию умозрительных установок и жизни посвящена глава 16. К сожалению, авторы книги ради скандального эффекта ещё и готовы провозглашать радикальные, пусть и неверные, идеи. Поэтому, когда они категорично отстаивают какую-нибудь нелепость, трудно понять, это всё всерьёз или просто провокация. В любом случае читатель в проигрыше: под видом экспертного суждения он получает порцию чепухи (об этом – глава 15). Так, в главе 9 я привожу пример мелочной и несправедливой придирки к тому, что якобы является стоп-словом.
Информационный стиль даёт иллюзию обладания «технологией» по улучшению текстов. Но «технология» эта – ложная. Выискивая стоп-слова и сражаясь с ними, автор или редактор смотрит на текст предвзято и упускает из виду главное. Чтобы писать ясно и содержательно, логично и естественно, необходимо уметь вдуматься и вчувствоваться в каждое слово текста. Об этом – последние две главы.
Об этом же и вся книга.
К делу!
1. «Что-то не то» конкретизируется
«Ну нет! – сказал я себе. – Такого ляпа просто не может быть».
Оказалось: может.
Если у вас есть домашний экземпляр «Пиши, сокращай», откройте его на странице 22[3 - Все цитаты из «Пиши, сокращай» приведены по изданию: Ильяхов М., Сарычева Л. Пиши, сокращай: Как создавать сильный текст. – 3-е изд. – М.: Альпина Паблишер, 2018. Для удобства читателей в подавляющем большинстве случаев я не указываю номер страницы, с которой взята цитата: обилие цифр мешало бы воспринимать текст.]. Найдите третью строку сверху (считая заголовок) и посмотрите на третье слово слева.
Это слово: драматург.
А теперь вернитесь на два разворота назад и сравните предложение со словом «драматург» с тем местом, где Ильяхов и Сарычева определяют границы информационного стиля.
Противоречие налицо. Драматургу – автору художественных произведений, пьес – не место среди сторонников инфостиля. Этот метод работы с текстом не для него.
Я не люблю придирок. Любой пишущий человек – даже большой мастер – обязательно где-нибудь да ошибётся. Что-то не учтёт, в чём-то запутается. Но в данном случае из ниоткуда взявшийся «драматург» – ошибка грубейшая, в каком-то смысле образцово-показательная. Параграф, с которого мы начали, называется «Откуда взялся информационный стиль». Авторы пишут не о малознакомых им вещах, а о центральной идее своей книги, об основах своего метода. Каждая формулировка здесь должна быть выверена и облюбована. Промахи возможны, но всё же не в изложении своего профессионального идеала.
Ещё нелепей то, какие именно требования якобы предъявляет к тексту «любой опытный драматург».
Как, спрашивается, рядом с драматургом вообще можно было поставить эти три слова: «коротко, честно и объективно»? Шекспир содрогается, Вампилов плачет. Но театр – не массовое искусство, фильмы и сериалы смотрит гораздо больше людей. Поменяйте драматурга на его родного брата из кино- или телеиндустрии – сценариста. И абсурдность утверждения, кажется, станет ещё отчётливее. «В джазе только девушки» и «Оранжевый – цвет сезона», «Брат» и «Вампиры средней полосы» – это, конечно, образцовые примеры краткости, честности и объективности.
В общем, читатель догадался: именно на слове «драматург» я начал понимать, что смутное недовольство книгой взялось не на пустом месте.
Мысленно удалив «драматурга», я внимательней присмотрелся к остальному тексту – и почувствовал, как во мне просыпается редакторский зуд. «Честно» и «объективно» никак не вяжутся с «редактором», а «коротко» значит отнюдь не то, что подразумевается. С этими несообразностями хочется разобраться: сперва всё за авторов додумать, а затем – переписать.
1. Да, журналист обязан писать «честно и объективно», это входит в его этический кодекс[4 - Впрочем, тоже не всегда. Обманывать читателя и перевирать факты автор, разумеется, не должен. А вот отказаться от беспристрастности, занять ту или иную сторону, горячо отстаивать личную позицию в некоторых жанрах вполне допустимо.]. Но сотрудники медиа не единственная и даже не главная аудитория «Пиши, сокращай». На обложке книги в списке потенциальных читателей первыми идут копирайтеры, а у этой профессии совсем другие требования к тем, кто ей занимается. Проще всего описать это различие так: если журналист возвышается над маркетинговой схваткой, то копирайтер играет за команду своего клиента.
«Честный журналист» звучит гордо: сразу представляешь себе человека, отказывающегося от корпоративных подарков, не прогибающегося под давлением чиновников. А что такое «честный копирайтер»? Какая-то нелепость. Конечно, обычная человеческая порядочность и осознание своей ответственности перед обществом к лицу человеку любой профессии. Если тебе предложили рекламировать что-то незаконное – лучше бы отказаться. Но если копирайтер будет резать правду-матку и настойчиво «пропихивать» в рекламный текст то, о чём заказчик предпочёл бы умолчать, он просто останется без работы. Равным образом и «объективный копирайтинг» – в отличие от «объективной журналистики» – какой-то странный умозрительный конструкт.
Вслед за журналистом или копирайтером в работу может включиться редактор. Это человек, который как бы стоит за спиной автора и помогает ему довести до ума первоначальный текст со всеми его жанровыми особенностями. К каждому новому произведению – пресс-релизу нефтедобывающей компании, рецензии на фильм для детей, гиду по лучшим барам столицы, сайту медицинского препарата – умелый редактор подойдёт с новой меркой. Возможно, изредка он и попросит автора «добавить объективности», но именно что изредка – если конкретному тексту по какой-то причине не хватает именно этого качества. А уж представить, как редактор призывает автора «быть честным», и вовсе затруднительно. Можно сказать, что «редактор» – собрат «драматурга» по несчастью: Ильяхов и Сарычева незаконно «подселили» его в рассматриваемый фрагмент, навязав чужие установки.
Вывод: честность и объективность – приметы добросовестной журналистики, а не любого хорошо написанного текста. Их следует заменить на те критерии качества, которыми смогут руководствоваться не только журналисты, но и копирайтеры. И вообще «все, кто пишет [и редактирует] по работе», ведь «Пиши, сокращай» задумана авторами как книга для всех.
2. Словосочетание «писать коротко» значит не то, что хотят сказать Ильяхов и Сарычева. Авторы книги имеют в виду экономию речевых средств. Пятью страницами раньше они объясняют: «писать кратко» значит писать «без лишних слов, но не в ущерб смыслу». А если перед нами виртуозно сделанный лонгрид? Или пухленькая книга, из которой не выбросишь ни единого словечка? Они тоже «написаны кратко»? Нет. Высокая и правильная идея – я бы её выразил так: «проявив мастерство, спрессовать большой смысловой объём в небольшом фрагменте речи» – не содержится в словах «кратко» и «коротко» самих по себе. Чтобы её обозначить, нужно либо добавить к этим словам какие-то другие («настолько кратко, насколько возможно»), либо сказать то же по-другому («ёмко»). Классически ясно этот принцип сформулировал поэт Николай Некрасов почти полтораста лет тому назад: «Правилу следуй упорно: / Чтобы словам было тесно, / Мыслям – просторно». Авторы «Пиши, сокращай» попробовали выразить ту же сложную идею одним простым наречием – и, разумеется, не смогли.
Что же, фрагмент обдуман. Пора предложить свой вариант.
Базовыми свойствами умело написанного текста я бы назвал два: ясность и содержательность[5 - Есть у многих толковых и талантливых текстов ещё одно свойство – выразительность. Чувствуя язык и владея его возможностями, можно делать свои мысли острее, рельефнее, ярче. Но, во-первых, это свойство не универсально: в сухой новостной заметке о выразительности можно говорить лишь с большой натяжкой. Во-вторых, как-то неловко писать о выразительности под заголовком «Откуда взялся информационный стиль». Выразительность – это измерение, дополняющее информационное.]. Ясность Ильяхов и Сарычева и сами упоминают несколькими страницами раньше, вот и нужно было повторить. А содержательность – это насыщенность текста смыслом. Автор не просто нанизывает одно слово на другое, он что-то сообщает, чем-то делится. В идеале – до предела наполняет информацией каждый фрагмент своей речи. В умном и внятном произведении – какого бы размера оно ни было – каждое слово полновесно, использовано не зря. Чем экономнее автор расходовал речевые средства, тем содержательнее его текст.