Жизнь волшебника

Автор

Александр Гордеев

Жанр

Современная русская литература

Год написания книги

1985

<< 1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 172 >>

На страницу:

Перейти

38 из 172

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

Домой он отводит Наташку на рассвете. Дом Хлебаловых стоит почти на окраине села, и в свете

уже прозрачного неба видно, как к огородам от Онона беззвучно крадется белый молочный туман.

Наташка, всё в том же платье с маками, идёт рядом, то и дело оступаясь на ровной дороге.

– Ты просто зверь какой-то, – улыбаясь говорит она.

– Ой, ну ты уж прости меня, – приобнимая и не замечая её улыбки, просит Роман.

У двадцатилетнего молодого мужчины это первая женщина, и его ничуть не смущает, что у его

шестнадцатилетней девчонки он уже не первый. Голова слегка кружится от усталости и такой

физической пустоты, что тело кажется полым. Нет, эта первая близость с женщиной не дала ему

какого-то невиданного мирового растворения (обещанного теми же поэтами), зато она приносит

такую лёгкую свободу от дикого, почти гнетущего желания, какую и ожидать было нельзя.

Освобождённый мир не блистает сейчас новыми вариациями и бликами, зато, как после очищения

туманом, становится простым, понятным и непосредственным. Наверное, таким-то он и должен

быть для нормального, полноценного мужчины. Сама же Наташка теперь куда ближе всех женщин

на свете и, конечно же, ближе, чем Света Пугливая Птица, с которой потеряно столько холодных

вечеров. Оказывается, для сближения мужчины и женщины не всегда нужны какие-то начальные

серьёзные отношения и привязанности – с Наташкой всё обходится и лёгким мостком. Как это

здорово, что её в любой момент можно взять и прижать к себе. Она просто своя.

– Ты на меня не сердишься? – спрашивает Роман, обнимая свою женщину на прощание.

– А за что? – искренно интересуется она.

– Ну, за то, что я сделал это с тобой.

Наташка устало, но от души смеётся, и Роман, наконец-то, убеждается в том, что раньше лишь

смутно предполагал: оказывается, и женщине это тоже приятно. Как же это здорово тогда – делать

так, чтоб хорошо было и тебе самому, и ей! Как мудро это притяжение задумано природой!

На обратном пути по утреннему акварельно-прозрачному селу Роман намеренно, словно

проверяя себя, вспоминает Любу и вдруг не находит её тени рядом со своей душой. И в этом уже

нет ни огорчения, ни печали: лишь та же необъятная новая свобода врывается в грудь, до боли

распирая её.

Барьер преодолён. Теперь он уже знает, что такое женщина. Конечно же, глубоко, втайне он

хотел познать её, и находясь под впечатлением Любы, да не решался признаться даже себе. Но

теперь все его желания, ранее приглушаемые внутри, торжествующе прорываются и с упоением

лупят в дребезжащие литавры. И ничего плохого в этом ликовании нет. Нет, потому что это простое

знание тоже придаёт мужчине особую знаочимость и вес. Разве не хотел он этого? Знаочимость-то,

она ведь не только в том, чтобы, извините, быть партийным… А, кстати, кстати, кстати…

Совместимо ли это? Как будущий коммунист он обязан соблюдать моральный кодекс. А тут явное

нарушение, перекос… Впрочем, об этом перекосе он думает после, но, конечно же, не в своё

первое по-настоящему мужское утро. Не надо портить его ничем…

Первыми о предательстве Романа сразу всей родительской коалиции (исключая Огарыша, не

входящего в неё), узнают Овчинниковы и сама Света. Недоступную Светлану потрясает измена

31

того единственного, которого она столько ждала и которого видела единственным на всю свою

жизнь. Понимая, чем взяла Наташка, она смотрит теперь на себя, как на последнюю дуру. Какая же

она глупая, глупая, глупая! Так любить, столько ждать и так всё испортить! Причём, испортить в то

время, когда ей и самой хотелось быть открытой, приветливой, когда у самой было желание

говорить ласковые слова и такие же слова слышать. Как хорошо стало ей тогда от руки Романа на

своём плече! Полжизни отдала бы теперь за то, чтобы он снова её положил. Но она-то, дурочка,

помнила в тот момент лишь то, что об этом прикосновении придётся выложить матери, отдавая все

слова – и услышанные, и сказанные самой… И что, теперь уже всё? А ведь её никто ещё никогда

не целовал. И она хотела, чтобы это сделал он! У Светы и теперь с запозданием, уже от одного

воображения, твердеют губы и кружится голова. Потерять всё это! Ну зачем, зачем всё это нужно

было знать маме? Зачем она расспрашивала обо всём? Переживая потрясение, Светлана впервые