косиной, теперь уже не признак нескладности, а похожи на некий постоянный, задиристый вызов. В
конце концов, кто знает, каков был его настоящий отец? Образованная и начитанная Галина
Ивановна думает, что Роман, кажется, похож теперь чем-то на горьковского Челкаша, и это
заключение, дающее ему законченную определённость, наконец-то успокаивает её. А голос у него
какой! Однажды на улице Роман просто так, тихо и скромно поздоровался с ней, так Галину
Ивановну и саму мурашками на сто рядов прошило. Уходя, она потом ещё несколько раз
оглядывалась на него, потирая руку около локтя, чтобы ласково пригладить этих мурашек.
Оказывается, у Романа, у этого хриплого в прошлом петушка – густой, мягкий бас! Галина
Ивановна – женщина крупная, обожает крупных мужчин, но так, чтобы и голос у них был
«крупным». А вот у её большого мужа голос так себе, средненький. Но что уж тут поделаешь – всё
лучшее в одного мужика не втолкнёшь.
Теперь Галина Ивановна даже приветствует возможную дружбу Романа и своей дочери. И Света
волей-неволей оказывается в таком положении, когда даже утайка от матери какой-нибудь мелочи
– уже предательство. Только вот рассказывать-то ей не о чём. Каждый день всё, как обычно. После
кино он сидит в кресле фойе, слушает, как играют музыканты, смотрит, как танцуют другие. Потом
встаёт и уходит домой. Как другие девчонки смотрят на него? Заглядываются, конечно. А Наташка
Хлебалова, так та и вовсе всё время вьётся около него. Галина Ивановна возмущена: Наташка!?
Так она же ещё совсем соплячка! Только девять классов закончила! Она-то куда лезет! Правда,
юбчонку носит такую, что ветер всюду обдувает. «Не смотрит он и на неё», – махнув рукой, говорит
Света.
Чаи Маруси и Галины Ивановны за клубной сценой начинают заметно горчить, потому что на
сцене их действия полный штиль. И всё же больше всех этот странный, неправильный покой
тревожит Огарыша. Мирное, парное молоко после клуба – это хорошо, но Михаил слышит, как сын
подолгу потом ворочается без сна. Что его мучит, когда в клубе столько соблазнительных девок!?
26
Ну, не Светка, так ведь там и без неё их целый табун. Или с ним всё-таки что-то не так? Но чем
таким опасны пограничные войска? Будь он ракетчиком, тогда другое дело… Хотя кто знает, что
творится сейчас на границах… Мало ли какие происки с вражеской стороны… А может быть, у
сына от рождения что не так? Только как это поймёшь? И чем больше всяких подозрений возникает
в голове Огарыша, тем больше он панически утверждается, что с сыном что-то по-настоящему
неладно. «Ну что ж, всё верно, – в некоторые минуты уже обречённо думает он, – видно, у меня на
роду написано никакого продолжения не иметь. С сыном-то ещё повезло, а дальше, видно, шиш.
Судьбина, знать, такая». Однажды, думая об этом перед сном, Михаил не удерживает случайный
всхлип от обиды за себя и от жалости к сыну.
– Ты чо, выпил сёдни где-то, или чо? – спрашивает Маруся, даже воспрянув ото сна.
Огарыш молчит и этим потрясает Марусю: не матюгнуться после такой реплики в ответ!
Окончательно, почти испуганнно проснувшись, она лежит, глядя в потолок. Видно, на его душе что-
то очень серьёзное. И Михаил чувствует этот её молчаливый вопрос. Он поднимается, идёт к
бочке, пьёт воду ковшом. Может, сказать ей о своих подозрениях? Нет, не поймёт. Этим дурам
«сватьям» одна забота – как бы он не избегался, как бы женить его. А дело-то ведь куда хуже.
Дуры, они дуры и есть…
Маруся же потом тоже долго не может заснуть, и вовсе ничего не понимая.
* * *
Стоят знойные, засушливые дни. Горячая земля порохом сыплется в ладонях. Протока, где
купаются Роман с Борей Калгановым, сузилась до того, что даже страшно: как бы и вовсе не
перехватило берегами эту сверкающую нитку. Всё пространство в эти дни иссушено настолько,
что, кажется, не дай Бог, дотронется кто-нибудь до неба, и его поблёклая голубизна осыплется
пылью, открывая путь и вовсе лавине грузного белого огня.
Транжиря дни своих послеармейских отпусков, вчерашние солдаты несколько дней подряд
приходят на одно место с полуостровком мелкого, чистого песка, намытого наводнением. Сверху