История города К.

Начали голосовать, и выяснилось, что Николай Александрович в меньшинстве. Мэра тут же попросили освободить место в президиуме. Свергнутый градоначальник заикнулся было о нарушении регламента, но слушать его заговорщики не стали. Категорически отказавшись отдать ключи от кабинета и печать, Николай Александрович с приверженцами покинул здание Совета. Оппозиция, не допущенная милицией в мэрию, по телевидению обратилась к народу и объявила Цап-Царапина низложенным.

Скандал получился на зависть всем прочим городам. О Крыжовинске несколько дней подряд трубили российские телеканалы. Тушить пожар междоусобицы в Совет приехал сам Иван Минаевич. Пока шли переговоры, со смутьянами индивидуально работали сведущие люди. Кончилось тем, что один депутат уехал домой на новом авто, другой резко улучшил свои жилищные условия, а третий получил в долгосрочную аренду участок земли – как раз там, где давно хотел открыть продовольственный рыночек.

Повторное голосование о доверии, на котором настоял Шабашкин, закончилось в пользу градоначальника. Самые отчаянные оппозиционеры объявили о непризнании его итогов и бойкотировали заседания Совета. Вместо выполнения своих прямых депутатских обязанностей они занялись обличениями мэра (а заодно и губернатора) во всех смертных грехах, организуя митинги и пикеты. В Совет карбонарии являлись раз в месяц за зарплатой.

Что же та самая глубоко скрытая оппозиция, у истоков которой стоял тишайший Михаил Алексеевич Карасин? Она по-прежнему молчала, ожидая своего часа. Нет, конечно, консультации шли, и прощупывание почвы продолжалось. Ключевой вопрос был, кого выдвигать на царство. То есть, на губернаторство.

Призывать обратно Куманёва, на самом деле, мало кто хотел. Все помнили знаменитое бодательное движение Якова Александровича. Помнили и его крутой нрав при общении с крепкими хозяйственниками. А потом, и сами, пожив без Куманёва, считали себя вполне созревшими для решения всего комплекса задач.

Все или почти все были в принципе не против Александра Филипповича. От Павлинова не ждали болезненных импровизаций. Но главный крыжовинский банкир был стопроцентно неизбираем, хотя без его участия вопрос о власти и не мог быть решен. Тогда всплыла совершенно неожиданная кандидатура.

Кто и при каких обстоятельствах впервые назвал фамилию генерала Мироедова, по сей день остается загадкой. Разные источники приписывают авторство идеи то Павлинову, то Карасину, то некоему человеку в Кремле… Ни одну из этих версий проверить пока невозможно. Не исключено, что лишь будущие крыжовинские краеведы прольют свет на запутанный вопрос. А может быть, и не прольют.

Сам генерал службу свою проходил в Крыжовинске, руководя тем заведением, название которого не принято было произносить всуе. Генеральские погоны (в которых он, впрочем, нигде не появлялся) Григорий Владимирович добывал долго. Как и все современные крыжовинские начальники, жизненный путь начал на селе с его суровым бытом. Оттуда уехал в город за образованием, да так в городе и остался. Дальнейшая его биография была ввиду специфики службы засекречена. В короткой справке писали, что работал и в центральном аппарате ведомства, имеет награды. За что – тоже секрет. До описываемых событий Мироедов давал интервью раза два или три, не больше. Каждое слово и каждая запятая в этих интервью были многократно проверены и согласованы с его помощниками и с ним лично.

В обращении с подчиненными Мироедов был взыскателен и строг. Изъяснялся только в повелительном наклонении, периодически бросая пронзительный взгляд из-под густых бровей. Имел и одну как бы фирменную особенность: давая установку или приказывая, не все слова проговаривал вполне четко. Кто списывал это на особенности дикции, а кто (посмышленее) подозревал и далеко идущий умысел. Переспрашивать грозного генерала все, разумеется, боялись. Но, даже недопоняв, кидались исполнять поручения с удвоенной энергией.

О личной и частной жизни генерала также почти ничего известно не было. Прессе более или менее достоверно удалось выяснить лишь одно: Григорий Владимирович обожал рыбную ловлю. В отличие от партийно-комсомольских кадров, любивших пострелять уток, зайцев и прочую живность, генерал из компетентных органов предпочитал тихо посидеть с удочкой на берегу. Природа как бы замирала в такие часы, и вместе с ней замирал сам Мироедов. Тут главное было – не зазеваться от всей этой благодати, не пропустить единственно верный момент. И наш новый герой достойно справлялся с задачей. Одно ловкое движение – и рыба (когда большая, а когда и маленькая) беспомощно болталась на крючке…

Как выяснилось много позже, уже после очередных радикальных перемен в Крыжовинске, партнером генерала по рыбной ловле частенько бывал могущественный банкир Павлинов. Кстати, впервые пути их пересеклись еще давным-давно, в пору хождений юного Александра (тогда еще даже не Филипповича) с красной повязкой дружинника.

Вхождение Мироедова в публичную политику началось после ареста вице-губернатора Мокронизова. Генерал, доселе молчавший, дал развернутый комментарий о ходе следствия. Косвенных указаний на необычность этого явления было два. Во-первых, комментарий был снабжен громадным поясным фотопортретом. Во-вторых, Григорий Владимирович прямо заявил, что народно-патриотическая власть погрязла в казнокрадстве.

Многомудрые лекторы обкома партии, объединенные в департамент анализов, дружно не придали значения этому факту. Они, набрав уже приличный ход, продолжали изыскивать всё новые компрометирующие материалы на врага № 1 – Куманёва – и в очередных публикациях добрались до его морального облика. Куманёв из своего кавказского далёка ответно обличал команду Шабашкина в беспробудном пьянстве. Тут-то новая оппозиция в Крыжовинске и решила, что ее час пробил.

В газете «Крыжовинский привратник» вышел манифест. Один перечень подписей под ним занял добрую четверть газетной полосы. Смысл текста, составленного в лучших традициях местной публицистики, был незатейлив. Шабашкин со товарищи довели процветающий край до разорения, посему его (край) надо срочно спасать. В роли единственного настоящего спасителя (или спасателя) подписанты видели, конечно же, генерала Мироедова. Далее в тексте шли сравнения Григория Владимировича с Де Голлем и Ататюрком.

Под манифестом открыто подписались и Павлинов, и Карасин, и буквально все сколько-нибудь значимые крепкие хозяйственники. А, кроме того, несколько женщин, ветеранов и работников бюджетной сферы. Лекторы обкома наконец-то, увидев это, прозрели. Но было поздно.

Сразу после опубликования манифеста в апартаментах банкира Павлинова состоялся съезд общественности. На нем было образовано Движение за позитивные сдвиги, назвавшее Мироедова своим кандидатом в губернаторы. Генерал поблагодарил за доверие и отправился в путешествие по окрестностям Крыжовинска. До официального старта кампании агитация запрещалась, поэтому целью поездки была объявлена инспекция на предмет выяснения уровня безопасности.

В каждом населенном пункте, куда прибывал будущий Де Голль, навстречу ему выходила процессия с хлебом-солью. Самодеятельность исполняла марши на всех имевшихся в наличии инструментах. Чиновники и директора предприятий всех форм собственности кланялись генералу в пояс, а наиглавнейший местный начальник докладывал о том, что происшествий и самовозгораний не случилось.

Генерал благосклонно кивал в ответ на рапорт, символически пробовал хлеб-соль и шагал к микрофону. Добрую половину произнесенного им доклада собравшиеся не понимали – как из-за особенностей генеральской дикции, так и по причине скверной работы оборудования. Но всё равно сопровождали речь бурной овацией.

Мироедов обещал навести порядок и наконец-таки привлечь реальные инвестиции. Подчеркивал свою смычку с крепкими хозяйственниками и здоровым (неспекулятивным) капиталом. Против хозяйственников, а тем более против неспекулятивного капитала не возражал никто. И по порядку, и по капиталу давно истосковались, хотя порядок все, как всегда, понимали по-своему. Ну, а спорить с хозяйственниками в Крыжовинске и окрестностях как-то не было принято. Подобные споры здесь исстари заканчивались так же, как некое действо, направленное против ветра.

Собственно, и сами крепкие хозяйственники в смысле поведения практически копировали нижестоящих земляков – только делая это в отношении претендента на губернаторство. За годы перестройки, демократизации и рыночных реформ компетентные органы ничуть не утратили своих навыков. История шла своим чередом, а в «сером доме» продолжали собирать и накапливать информацию. Органам по старой привычке было интересно всё. А поскольку, как известно, один Бог без греха, на каждого из хозяйствующих субъектов была заведена и постепенно пополнялась специальная папочка с завязками.

Некоторым, из числа непонятливых, такую папочку предлагали посмотреть. Другие, по натуре более сообразительные, сразу смекали, что к чему, и выражали готовность сотрудничать… то есть, принять участие в предвыборной кампании. По большому счету, Америку тут никто не открыл. Похожим образом с людьми работали и во время неудачных выборов Цап-Царапина. Но тогда объектом воздействия был в основном малый и средний бизнес (пресловутый спекулятивный капитал), да и действовали силовые структуры не столь масштабно и системно.

Иван Минаевич вполне осознал степень опасности. На закрытом совещании в узком кругу доверенных лиц было решено не сдаваться и мобилизовать все силы. (Спустя полчаса о совещании и его итогах уже знали в штабе конкурента). Агитаторы и пропагандисты бросили копаться в славном прошлом экс-губернатора Куманёва и переключились на генерала. Советник Чемоданов, размахивая лупой, поклялся отыскать компромат и на Мироедова, ибо (как уже упоминалось) «один Бог без греха». Атмосфера в Крыжовинске и окрестностях накалялась.

В генеральском лагере тоже не мешкали. Сегодня, глядя на картину тех выборов, так сказать, ретроспективно, легко делать выводы и раздавать оценки. Наверное, Григорий Владимирович победил бы всё равно – при любых раскладах. Но никакое «наверное» категорически не устраивало генерала и манифестантов-подписантов. Тем более что поначалу рейтинг Мироедова рос вяло. И генерал послал в Москву за политтехнологами.

Приезжие политтехнологи вписали новую яркую страницу в историю Крыжовинска. Вообще, десант этих достойных людей высаживался в древнем городе вторично. Первая тропа была протоптана при неудачных выборах Цап-Царапина (см. главу «Антинародный губернатор» – Прим. автора). Как выяснилось, то была простая разведка боем. Ударная группировка двинулась в поход только теперь.

Расквартированием бойцов занялся банкир Павлинов – точнее, его многочисленные службы. С финансированием вышло не столь однозначно. Командующий политтехнологами запросил за услуги такую сумму, что у крыжовинских партнеров потемнело в глазах. Крыжовинцы начали по старинному обычаю торговаться и ничего не выторговали. Главный политтехнолог достал ноутбук и показал прайс-лист. Скидки не были предусмотрены.

Главный генеральский казначей вызвал крепких хозяйственников. Те становились на колени, рыдали, рвали на себе галстуки, выворачивали карманы, портфели и барсетки, уверяли, что землю готовы есть за Григория Владимировича, но средствами более не располагают. То, что осталось – это на поддержание штанов. Далее – полный крах производства и сплошное социальное бедствие. «Мать вашу…» – тихо произнес главный казначей. Пришлось искать дополнительные источники.

Здесь картина по сей день ясна не до конца. Судя по всему, также послали гонца в Москву, но уже за деньгами. Желающие помочь нашлись. Фамилии свои они просили не разглашать (естественно, из соображений скромности), но еще в те дни по Крыжовинску поползли слухи об участии в деле некоей финансово-промышленной группы с мировым именем. Бюджет для столичных политтехнологов был сверстан тоже с учетом мировых цен.

Наконец все финансово-хозяйственные проблемы были решены. Политтехнологи понавезли гору саквояжей и ноутбуков, обустроились и облюбовали подходящие рестораны для завтраков, обедов и ужинов. Можно было начинать осаду по всем правилам науки, но тут и в генеральском штабе вспомнили про Куманёва. Рассылая подмётные письма из отдаленного убежища на Кавказе и порой наведываясь в Крыжовинск лично, Яков Александрович сумел почти что воскресить свою былую популярность. Во всяком случае, Шабашкина он обогнал точно, а Мироедова опережал и подавно.

К Якову Александровичу отправились эмиссары. Под шум Терека бывшему губернатору попробовали объяснить, что больше баллотироваться не надо. А Григорий Владимирович такой мужественный шаг оценит и готов предложить Куманёву (после победы) пост начальника одного из департаментов. Или даже одного из заместителей.

Терек не потек вспять, и Яков Александрович не принял такой щедрый дар. Генерал Мироедов, получив это известие, глубоко задумался. Пока он думал, в Крыжовинске запахло еще одними выборами. Попытать счастья на всенародном голосовании дерзнул мэр Цап-Царапин. Устав от борьбы с депутатами-заговорщиками, Николай Александрович решил получить мандат из рук горожан – и разом снять все вопросы. Выборы мэра были назначены на один день с губернаторскими.

На берегу Терека снова появились эмиссары. Один из них в портфеле вёз бумажную папочку с завязками. По-восточному долгими были переговоры, из-за плотно прикрытой двери эпизодически доносились слова и выражения, имеющие ярко выраженные тюркские корни. Временами спорившие заглушали собой Терек. Под утро вышли во двор все вместе, раскрасневшиеся, но успокоившиеся. Пожали руки друг другу и расстались. Через три дня на Крыжовинское телевидение была доставлена кассета с обращением Якова Александровича к землякам. Куманёв призывал поддержать генерала Мироедова, а сам объявил о намерении стать мэром.

И грянул бой. По Ивану Минаевичу открыли огонь из всех калибров. С Чингисханом, как в прошлый раз, его теперь не сравнивали, но ситуацию в Крыжовинске и окрестностях разобрали по косточкам. Главным рупором для разоблачений стало телевидение, руководимое Карасиным. Судя по его передачам, всё было плохо или очень плохо. Человек, питающийся только теленовостями, непременно решил бы, что конец света уже наступил. Самым ходовым словом было «разруха». Периодически показывали и осужденного Мокронизова в железной клетке.

Шабашкин пытался отбиваться. Эмоционально восклицал: «А судьи кто?», ссылался на статистику (по ней выходило, что не всё так плохо), сам поехал по селам, где побывал генерал. В селах ему тоже кланялись в пояс и били в бубны, но смотреть прямо в глаза избегали… Партийцы, достав из сундука знамя с кистями, пикетировали Крыжовинское телевидение. Внутрь их не пустили и даже слушать не стали.

Советник Чемоданов раздобыл где-то копию сберегательной книжки генерала Мироедова. Из нее следовало, что нужды простого избирателя для кандидата – понятие довольно отвлеченное. Копию растиражировали для всеобщего сведения, однако и это не помогло. Как уже отмечалось выше, истинные крыжовинцы имели обыкновение очень быстро переходить от любви к ненависти и обратно. Ивана Минаевича, ныне поливаемого всеми возможными субстанциями, больше никто не жалел. Соответственно, мало кто верил и самым убойным фактам из жизни его конкурента. Да и генерал, аккуратно подстриженный и одетый в строгий цивильный костюм, так мужественно смотрелся на плакатах рядом с фигурой Президента-силовика!

А тут еще в Крыжовинске объявился третий кандидат в губернаторы – личность весьма загадочная. Фамилия его была Шмусев, представлялся он крупным предпринимателем из Москвы и развернул невероятно кипучую деятельность. Ролики Шмусева шли по всем телеканалам, тоже обещая навести порядок и сделать всех богатыми и счастливыми. Бесстыдство неслыханное, ибо кто же кроме партии большевиков мог знать дорогу к счастью?..

В самый разгар кампании к Ивану Минаевичу прибыл фельдъегерь. В конверте с двуглавым орлом лежал указ о награждении Шабашкина орденом – за вклад в укрепление российско-индийской дружбы. Губернатор присел на краешек стула и минут пять молча смотрел на документ. Телефон на столе разрывался от звонков и мигал лампочкой, но хозяин не брал трубку. Странная улыбка пробежала по его лицу. Шабашкин поднялся и одернул пиджак. В дверь тихонько постучал заведующий канцелярией.

– Иван Минаевич, вас на митинге ожидают. Бюро обкома уже в сборе.

– В сборе, говоришь? Это хорошо! – и, накинув пальто с красным бантом, Шабашкин быстро, как всегда, зашагал к лифту. Вопросов у него ни к кому больше не было.

По возвращении с митинга Иван Минаевич начал разбирать содержимое своего письменного стола. Назначенную на завтра поездку в село он велел отменить.

Финишный этап выборов прошел как-то по инерции. Штаб народно-патриотического блока и обком партии еще принимали гневные резолюции и призывали трудящихся не поддаваться на посулы банкиров и их наймитов. Из Москвы проездом прибыл главный коммунист всея Руси, тоже звал и предостерегал. Иван Минаевич, стоя на трибуне рядом с ним, глядел куда-то вдаль. В столе у него к этому моменту оставалась только стопка чистой бумаги.

Первые же данные с избирательных участков показали полный крах «рыночного социализма» по-крыжовински. Это было не просто поражение, это был обвал, какого не знала вся новейшая история города. Перевес генерала Мироедова оказался подавляющим и безоговорочным. Шабашкин же едва не стал третьим, лишь на десятые доли процента обойдя загадочного кандидата Шмусева.

За компанию с Иваном Минаевичем крыжовинцы прокатили и мэра Цап-Царапина. Череда тостов и скандалов плохо повлияла на электорат. Новым градоначальником действительно стал бывший народный губернатор Куманёв.

Глава седьмая

Генерал-губернатор

Воцарение генерала Мироедова было поистине триумфальным. Не дожидаясь, пока завершится подсчет голосов, Григория Владимировича показали по Крыжовинскому телевидению как бесспорного и действительно всенародно избранного губернатора. Дума стоя рукоплескала новому герою. Крепкие хозяйственники ели его глазами и хлопали громче всех. В ознаменование разрыва с проклятым прошлым церемония присяги прошла не в здании цирка, а на подмостках местного театра оперетты. Угощение было традиционно обильным и разнообразным.

При закрытии церемонии народный хор спел генералу величальную, и все разошлись, гадая о будущих назначениях. Первая же перестановка оказалась крайне неожиданной. Вице-губернаторскую должность (ту самую, нехорошую – по инвестициям и новациям) занял человек, широкой общественности неведомый, зато хорошо известный в узких кругах. Имя-отчество выдвиженца было Наум Сергеевич, а по фамилии его почти никто и не звал. Как и его предшественник, Наум Сергеевич был менеджером современной формации – правда, без комсомольского прошлого. До наступления эпохи сплошной приватизации работал в симфоническом оркестре: выходя на публику во фраке и бабочке, зычно и звучно объявлял музыкальные произведения. Потом пропал на какое-то время из поля зрения друзей-товарищей по цеху, а вернулся уже в ярко-малиновом пиджаке и новом окружении.

В Крыжовинске современный менеджер отныне представлял интересы одного из капитанов российской индустрии Камышанского. Сам капитан (или как его грубо называли отдельные газеты, олигарх), будучи прописан в столице, здесь почти не показывался. Просто приобрел по случаю пару или тройку заводов, за которыми теперь нужно было по-хозяйски приглядывать… Пару или тройку, никто не знал точно. Даже налоговая инспекция.

Кое-кто полагал, что взлёт Наума Сергеевича – явление случайное и сугубо временное. Однако скептики были посрамлены. Многие носители малиновых пиджаков довольно скоро сошли со сцены, а он, сменив одеяние на более солидное, продолжал процветать. Его хватка буквально вошла в поговорку среди провинциального бизнес-класса, и частенько господа предприниматели повторяли одну и ту же фразу: «Наум – это голова!».

До сих пор Наум Сергеевич политикой не баловался и не дал ни одного интервью прессе. Одни эксперты объясняли его жизненный успех феноменальной способностью к устному счету, другие – якобы родственной связью с пожилым олигархом. Камышанского, кстати, очень даже привечали при дворе Ивана Минаевича (злые языки уверяли, что небескорыстно). Владелец заводов этот факт тоже никак не комментировал. Бесспорным являлось лишь то, что свое последнее крупное приобретение он сделал как раз в период правления народно-патриотического губернатора.

Общество, взбудораженное скандальными выборами, с трепетом ожидало чисток и посадок. «Еще хлебнете капитализма-то… с генеральским лицом», – в сердцах бросил вождь посрамленного обкома профессор Пришельцев. Но генерал в штатском костюме не спешил громить гнездо коррупции, каковым (судя по его агитации) представлялся «белый дом». Скорее наоборот, по мере заполнения кадровых клеточек всё больше выяснялось, что новые, незапятнанные люди – почти сплошь довольно старые. Разумеется, департамент анализов подвергся реструктуризации и даже был переименован в управление коммуникативных ресурсов. Однако и здесь отдельные позиции сохранили за собой, казалось бы, ярые сторонники свергнутого Шабашкина.