История города К.

А еще под могучее генеральское крыло перебрался бывший мэр Цап-Царапин. Его, как знатного коммунальщика, поставили на должность главного контролера за водопроводом и канализацией. И поскольку в прилегающих селах и деревеньках водопровод и канализация утвердились пока не везде, вышло так, что контролировать бывший градоначальник должен был первым делом градоначальника нынешнего. Легко понять, что избранный народом Яков Александрович терпеть подобное положение не собирался. Так между новым мэром Крыжовинска и новым губернатором пролегла первая трещина.

Тут следовало бы сказать несколько слов о героях минувшей эпохи, еще недавно потрясавших основы и будораживших умы. Их судьбы сложились по-разному. Борис Андреевич Бубенцов при Шабашкине находился в глухой оппозиции. Не то, чтобы он оставался глух к призывам и посулам – его, собственно, никуда и не звали и ничего не сулили. Всё это время Борис Андреевич слал докладные записки «наверх» и на планерки к Ивану Минаевичу демонстративно не ходил. С угасанием института президентских комиссаров салонно-кухонные эксперты прочили ему полную отставку и… просчитались. Шикарные усы Бубенцова были замечены рядом с генералом Мироедовым. Бывший философ-марксист, а затем радикал-демократ стал ответственным за идеологию новых, патриотических реформ.

Впрочем, в этой роли Борис Андреевич особенно не задержался. Открыв однажды газеты, крыжовинцы узнали, что бывший ниспровергатель диктатуры и любимец дам стал очередным московским жителем. Трудоустроила его некая финансово-промышленная группа, по слухам, имевшая отношение к избранию Мироедова. Бубенцову доверили место специалиста по внутрикорпоративной этике.

Карьера другого основоположника местной демократии – Виктора Евсеевича Абрамкина сложилась менее ярко и удачно. Да карьеры, в общем, больше и не было. Депутатство доцента закончилось и не возобновлялось. В чиновники его никто (включая бывших сподвижников) не брал. Компенсации скоро подошли к концу. И вернулся Виктор Евсеевич на родную кафедру, где дали ему кое-какую учебную нагрузку. По привычке, наверное, собирался у него по пятницам тесный кружок ветеранов борьбы с атомной угрозой. Как всегда, спорили до хрипоты. Как всегда, не могли выработать единую резолюцию. А после, опомнившись, по темноте шли домой.

Однажды вроде бы видели Абрамкина в офисе кандидата Шмусева. Что делал там Виктор Евсеевич, и Виктор ли Евсеевич это был – непонятно… Был, опять же, вечер, и было темно.

Банкир Павлинов не получил никакого портфеля. Хотя к чему Александру Филипповичу были все крыжовинские портфели?.. В первую же посевную кампанию у его банка был взят кредит – под хороший, естественно, залог. В числе прочих объектов залога оказались и театр оперетты, где присягал Мироедов, и сама резиденция генерала-губернатора. Само собой, к Павлинову перешли и счета департаментов с комитетами. Банк «Хлебороб», столь любимый Шабашкиным и Пришельцевым, после этого лопнул окончательно и бесповоротно.

Движение за позитивные сдвиги, образованное накануне выборов для поддержки Мироедова, собралось на свою вторую конференцию и объявило устами Павлинова о самороспуске. Мотивировка была простой: главный позитивный сдвиг уже произошел.

Крепким же хозяйственникам, которые по традиции пришли просить послаблений, за Григория Владимировича ответил Наум Сергеевич. (Мироедов как раз убыл в Баден-Баден, поправить здоровье.) Смысл ответа был таким, что пора жить по средствам. «А кто не хочет – заставим!» – подытожил вице-губернатор, и некоторые, выйдя на лестницу, тихо вздохнули об утраченной свободе.

Без подарка не остался и шеф Крыжовинского телевидения, так творчески поработавший над имиджем кандидата Мироедова. Дума, чей состав заметно обновился, дружно избрала его спикером. (Избрала бы и в прежнем составе, но проявить излишнее рвение ей не дали). Михаил Алексеевич улыбнулся как никогда сладко, и глаза его на миг превратились в узкие-узкие щелочки. Генерал со своего почетного места профессионально оценивающе посмотрел в его сторону.

И наступила вожделенная консолидация. Чиновники клялись в верности генералу-губернатору. Дума подавляющим большинством принимала все предложения, исходившие от Григория Владимировича. Телевидение пело хвалу мудрому руководству. Даже газетчики, вечно настроенные скептически, предпочитали не задевать «дедушку» (так ласково прозвал Мироедова кто-то из репортеров). Прессу, кстати, отныне стали пускать на губернаторские планерки не чаще раза в месяц. В «белом доме» сочли, что в остальное время ей вполне хватит официальных сообщений, рассылаемых по факсу.

Казалось, город наблюдает предсказанный футурологами конец истории. Тем более что бывший главный оппонент генерала товарищ Шабашкин от политики совершенно устранился, и это была не шутка. Иван Минаевич после долгого-долгого отпуска объявился в корпорации «Камышанский и сын». Экс-губернатора, а ныне пенсионера оформили советником на полставки. Его сорочки отличались той же ослепительной белизной, что и раньше. Шабашкин лихо крутил руль собственной иномарки и проносился по улицам Крыжовинска с абсолютно неунывающим видом.

Народно-патриотические силы, снова оказавшиеся в оппозиции, переживали состояние шока. Отдельные коммунисты из первичной организации предложили отобрать у Ивана Минаевича партбилет, но шок всех остальных (включая бюро обкома) был так велик, что предложение не заметили. На площадь по случаю различных красных дат теперь выходила только горсточка старушек с флагом.

Бывшего вице-губернатора Мокронизова, приговоренного крыжовинским судом, через несколько месяцев после выборов суд вышестоящей инстанции оправдал. Как было сказано, из-за недостаточности доказательной базы. На эту тему лишь в одной газете появилась коротенькая заметка – рядом с объявлениями о потерях и находках.

Сколько бы само по себе длилось это благостное для Григория Владимировича состояние, неизвестно. Но генерала-губернатора, по обычаю всех реформаторов, спустя некоторое время охватило одно очень сильное желание. А именно: прославить (а возможно, и обессмертить) свое имя каким-нибудь грандиозным проектом, который точно переживет своего автора. И по обычаю многих реформаторов (и некоторых генералов) Мироедов обратил свой взор на сельское хозяйство.

Эта сфера экономики до сих пор как-то практически выпадала из нашего повествования, а зря. Вообще, земли, окружающие этот замечательный город, во все времена отличались плодородием. Но после установления советской власти производительность труда на них стала неуклонно падать. Что только ни делали первые секретари всех обкомов – ничего не помогало. Никакие агитбригады и политинформации, никакие митинги и постановления, никакие разносы и разжалования не производили нужного эффекта. Всем, кто постарше, памятна фраза Егора Кузьмича Лигачёва, брошенная им здесь на заре перестройки: «Ну что, крыжовинцы, опять без урожая?»

Каким был ответ высокопоставленному гостю, история умалчивает. Потом забушевали иные страсти, и сельское хозяйство было надолго забыто общественностью. Однако люди в селах и деревеньках за пределами Крыжовинска продолжали жить. На месте колхозов и совхозов тихо и незаметно образовались акционерные общества и товарищества. Незаметно – потому, что существенных перемен в своей жизни их работники не заметили. Разве что зарплату им стали задерживать: на срок от нескольких месяцев до года. Бывшие директора и председатели поголовно стали генеральными директорами и остались сидеть в тех же креслах. А производительность, если верить отчетности, продолжала падать…

Генеральные директора при этом обзавелись всеми атрибутами цивилизованной жизни и посылали наследников учиться в Париж и Лондон. Сами же регулярно отдыхали на Канарских и Балеарских островах.

Григорий Владимирович, конечно, давно был в курсе происходящего. Папки с завязками хранили в себе достаточно фактов. Тут, кажется, и было самое время пустить их в ход, но… Завсегдатаи экзотических островов так клялись в верности, так добросовестно собирали народ на предвыборные встречи и, наконец, обеспечили такой высокий процент голосов «за»… Короче, всё вышло примерно так же, как с крепкими хозяйственниками от индустрии. Просто непорядочно было бы открывать гонения.

Поэтому генерал-реформатор решил начать с конструктивных шагов. Замысел был таким: создать образцовую экономическую зону, используя передовой европейский опыт. Власть покажет пример, а дальше за ним потянутся все отстающие. Осуществлять проект Мироедов поручил независимому специалисту – Зиновию Моисеевичу Барабулько.

Зиновий Моисеевич был математиком со стажем. До перестройки преподавал, после наступления свободы стал совмещать преподавание с операциями на бирже. Потом открыл свою фирму по оказанию финансовых услуг. Трудовую книжку, на всякий случай, из родного вуза не забирал. Обладая деятельной и кипучей натурой, доцент Барабулько скоро нашел себе и другое занятие по душе: занялся организацией предвыборных кампаний и референдумов. Разумеется, на возмездной основе.

На предвыборном поприще Зиновий Моисеевич быстро завоевал себе авторитет. Все в Крыжовинске знали, что с малобюджетными кандидатами он не работает. Рано утром доцент-биржевик приезжал в штаб, устраивал всем жесточайшую выволочку (неважно, по поводу или без повода) и моментально уезжал – на биржу, а затем на кафедру. Штабисты тут же развивали безумную активность. Поздно вечером Барабулько возвращался, менял носки, принимал доклады от бригадиров и устраивал новую выволочку. Клиента он с хода забрасывал таким количеством терминов, что тот оставлял всякую попытку возразить. Очередная смета утверждалась без дискуссий.

Строго говоря, положительным результатом увенчалась только одна кампания, проведенная Зиновием Моисеевичем (а именно, первая). Несколько последующих, несмотря на столь же напористый стиль работы, были проиграны вчистую. В этот почти критический момент и прибыли в Крыжовинск московские политтехнологи с ноутбуками. (См. главу «Народно-патриотический губернатор (окончание)» – Прим. автора). Один из них, как выяснилось, когда-то, на заре туманной юности, играл вместе с Барабулько в студенческом театре миниатюр. Так Зиновий Моисеевич оказался в группе поддержки генерала и отшагал с ним всю судьбоносную кампанию.

Словом, кандидатура доцента не вызвала у Мироедова ни малейших сомнений. Под реализацию новой аграрной политики из казны выделялась внушительная ссуда. И под казенные же гарантии Зиновию Моисеевичу дозволялось брать дополнительные кредиты и займы у банкиров-частников. Подписав соответствующее постановление, Григорий Владимирович повторно отбыл в Баден-Баден. Исполнять его обязанности остался верный Наум Сергеевич.

В Баден-Бадене было, как всегда, хорошо. Но с отъездом туда генерал несколько поспешил: на родине явно наметилось некое брожение. Назначение Барабульки произвело всяческие слухи и толки. В частности, остро встал еврейский вопрос. Никогда раньше в Крыжовинске он не стоял, и в «белом доме» подрастерялись.

Откуда взялось проявление мракобесия, определить было трудно. Едва ли Зиновия Моисеевича когда-нибудь знали в широких народных массах, да и о новом его амплуа (по крайней мере, сразу) узнало не такое уж большое количество крыжовинцев. Телевидение о нем скромно умолчало, а тиражи газет упали за последнее время еще сильнее. Так что налицо была чья-то злонамеренная активность. Чья? Это предстояло выяснить.

Косвенные улики отыскались очень быстро. На очередном заседании Думы группа депутатов потребовала включить в повестку дня вопрос о Барабульке. Вернее, о насущных проблемах реформирования агропромышленного комплекса. Едва прибывший из Баден-Бадена, генерал-губернатор выразительно посмотрел на спикера Карасина. Тишайший Михаил Алексеевич совершенно безмятежно смотрел куда-то мимо. Зал волновался, и пауза явно затянулась. Григорий Владимирович еще выразительнее поглядел на спикера.

– Ставлю вопрос на голосование. Кто «за»? – наконец откликнулся Карасин.

Желающих заслушать информацию оказалось большинство. Пришлось Григорию Владимировичу подняться на трибуну и сделать краткое сообщение. Не вдаваясь в специальную терминологию, губернатор напомнил интересующимся, что он (губернатор) не так давно получил кредит доверия от населения, а значит, вправе брать к себе в команду тех, кого считает нужным. «Я ему доверяю!» – закончил Мироедов свою речь в защиту Барабульки.

Всё время, пока в Думе шло выяснение еврейского вопроса, само это словосочетание «еврейский вопрос» ни разу вслух упомянуто не было. Говорили о недостатке знаний у претендента в Столыпины, о слабости законодательной базы, о необходимости обсудить кое-какие аспекты дополнительно… В курилке один из генеральных директоров со следами канарского загара на лице рубанул без церемоний: затея правильная, только вот вместо доцента надо бы назначить профессионала. «Да любого из наших», – добавил крепкий хозяйственник.

В общем, идиллия в местном парламенте закончилась. Право губернатора подбирать себе исполнителей сомнению подвергать не стали, но постановили: заслушать лично Барабульку по итогам уборочной.

Чтобы решить, как реагировать на антисемитскую вылазку, Мироедов созвал ближайших советников. Генерала в том ведомстве, где он служил, воспитывали в духе интернационализма, так что требовалась глубокая и всесторонняя экспертная оценка. Мнения разделились. Победила всё-таки точка зрения начальника Крыжовинского телевидения. На этом посту он не так давно сменил самого Карасина и буквально рвался в бой за генеральский имидж. Григорию Владимировичу такой энтузиазм понравился больше, чем уклончивые рассуждения других экспертов.

И Крыжовинское телевидение приударило по антисемитам. И крепко приударило! Людей, развязавших грязную кампанию в Думе, громогласно заклеймили позором. За Барабульку и его передовой проект с голубого экрана выступали и доярки, и свинарки, и трактористы. Уверяли, что впервые за многие годы на селе забрезжила надежда. Требовали убрать руки прочь от смелого реформатора.

Так о существовании Зиновия Моисеевича узнало большинство крыжовинцев, доселе пребывавшее в неведении. Только слухи и толки после этого умножились в геометрической прогрессии. Рейтинг Мироедова медленно пополз вниз.

Сегодня, по прошествии ряда лет, мы можем оценивать ситуацию более спокойно, нежели основные участники тех событий. Нам легче окинуть взором все имевшиеся обстоятельства и сделать правильные выводы. Тогда, в ходе напряженной борьбы за лучшее будущее для крыжовинцев, не каждый, даже будучи в звании генерала, мог сделать абсолютно безупречный ход. Вот и в истории с Барабулькой, наверное, можно было проявить чуть больше хладнокровия, и ничто не вышло бы за рамки думских курилок. Ах, если бы каждый политик заранее знал свое завтра…

Доцент Барабулько очень рьяно взялся за дело. Один за другим брались займы и кредиты. Как по мановению волшебной палочки возник оборудованный по последнему слову техники офис. На закупку всего необходимого для свободной экономической зоны за рубеж устремились многочисленные представители с доверенностями и без. Сам Зиновий Моисеевич в комиссарском пыльном шлеме без устали мотался по селам и деревенькам, лично осматривал коровники и свинарники, давал интервью на фоне громадной кукурузы. Пару раз на том же фоне вместе с ним снялся и генерал Мироедов, подкрепив собственным авторитетом здоровое начинание.

Но отдельные депутаты всё равно не вняли голосу разума. Как только завершилась уборочная страда, преобразователя природы затребовали к ответу. Вернее, пока для отчета. Регламент есть регламент: вооружившись графиками и диаграммами, Барабулько отправился на думскую Голгофу. По такому случаю на места для приглашенных набилось немало крепких хозяйственников из сельской местности.

Зиновия Моисеевича слушали невнимательно, хотя красноречие его не знало границ. Генеральные директора откровенно давали понять, что графики графиками, а уж их-то на мякине не проведешь… Когда открылись прения, ораторы обращались в основном не к Барабульке, а непосредственно к Мироедову. В крайне деликатной форме они давали понять, что человек не вполне подготовлен к решению задач, и всеподданнейше просили усилить кадровую составляющую проекта.

Барабулько пытался отвечать и раз-другой допустил обидные намеки. Атмосфера мигом накалилась. В зале стало шумно. Тогда реформатор вынул портфель из-под трибуны и заявил, что не держится за него. «Да он депутатов не уважает!» – раздалось под сводами крыжовинского парламента. Спикер Карасин предложил устроить перерыв.

В перерыве доцент бросился к Мироедову. Григорий Владимирович был хмур и зол. В родном ведомстве его не учили торговаться. Возражений и обсуждений там вообще не терпели, поэтому генералу было дико наблюдать этот разгул демократии. Встать и по-военному четко подать команду Мироедов не мог (не имел права), а старший над этой гоп-компанией почему-то помалкивал. По-хорошему следовало бы достать папочку с завязками, и самые оголтелые оппозиционеры сделались бы шелковыми. Однако теперь, когда всё стало достоянием гласности, это выглядело бы расправой за критику.

– Григорий Владимирович, а может быть, лучше… – начал было доцент.

– Нет, Зиновий, – веско произнес генерал-губернатор. – Иди и работай!

В общем, как-то невзначай дискуссия о Барабульке превратилась чуть ли не в вотум доверия Мироедову. Далее на сессии Григорий Владимирович без обиняков рубанул, что проект – его собственное детище, и сомнений в его значимости (как и в действиях Барабульки) быть не может. После чего предложил народным избранникам определиться. Избранники приняли отчет аграрника-политтехнолога к сведению и этим ограничились.

Придя домой, Мироедов дал волю чувствам. Не поехав на любимую рыбалку, он ходил взад-вперед по комнате и мысленно прокручивал перед собой характернейшие думские сцены. По мере прокручивания всё яснее проступала предательская роль спикера Карасина. Наконец Григорий Владимирович хватил кулаком по столу. Адъютанту было велено срочно вызвать начальника контрольного управления и шефа Крыжовинского телевидения.

Назавтра в бухгалтерию телецентра явилась проверка. Из шкафов были извлечены все бумаги, касавшиеся периода работы Михаила Алексеевича.

Второй фронт против генерала Мироедова открыл крыжовинский градоначальник. Как уже было сказано, Яков Александрович плохо воспринял назначение своего предшественника главным уполномоченным по водопроводу и канализации. А тут еще Цап-Царапин стал позволять себе всякие замечания на планерках у губернатора… Куманёв на планерки ходить перестал и откомандировал туда зама по коммуналке. Григорию Владимировичу, само собой, это тоже не понравилось.

Не нравился ему (с самого начала) и стиль работы мэра. Куманёв, едва заняв бывший кабинет Цап-Царапина, сменил всех квартальных надзирателей и управляющих городскими рынками. Свою первую планерку он провел на крыжовинской свалке, куда пригнал чиновников прямо в лакированных штиблетах. Пресса зашлась от восторга и едва успевала записывать за Яковом Александровичем.

Потом градоначальник испортил отношения с вице-губернатором по инвестициям и новациям. Хваткий Наум Сергеевич дал понять ему, что с рынками-то можно было бы обойтись и помягче. Яков Александрович в ответ дал ему громкий отлуп на публике. Из слов Куманёва ясно вытекало, что в городе со всеми делами он как-нибудь разберется сам, а некоторые артисты разговорного жанра могут отдыхать.

Подобное заявление означало войну. По крайней мере, так его оценили на экспертном совете у Мироедова. Тон на нем, как и на заседании, посвященном Барабульке, задавал новый начальник телевидения. Солидарность с ним выразил и сам Зиновий Моисеевич, также входивший в состав совета. Телевидение изо всех сил обрушилось на Куманёва, отмечая его непредсказуемость и волюнтаризм. По городу начали ездить съемочные группы, отыскивая всевозможные недостатки.

Как ни странно, рейтинг Якова Александровича от этого ничуть не пострадал. Более того, подрос на несколько пунктов. Эксперты и политтехнологи не учли одну из важнейших особенностей народной психологии в Крыжовинске. В этом городе, как мы помним, всегда с сочувствием относились к бунтовщикам и смутьянам. А претерпевших от высокого начальства даже увековечивали в устном творчестве.

Крах политической стабильности показал, что крыжовинцам надо готовиться к затяжному противостоянию. Готовились и опытные турнирные бойцы. Самый неординарный ход сделал Куманёв. В свои пресс-секретари он произвел Георгия Выручаева – человека, давно и скандально известного в Крыжовинске.