История города К.

Почуяв слабину после истории с горшками, принялись какие-то нехорошие люди скупать акции процветающего гиганта. Скупали долго, но не скупили нужного количества. Оно и понятно: нужное их количество давным-давно было выведено куда-то в Словению или Словакию. Наскок незадачливых рейдеров был отражен играючи, и на румяном лице директора опять заиграла привычная улыбка. Как выяснилось – преждевременно, потому что при губернаторе из Москвы сюжет с акциями внезапно получил продолжение. Пришла беда, откуда не ждали.

Будучи, как видно из предыдущего рассказа, человеком предусмотрительным, генеральный директор (он же реальный собственник предприятия) решил прозондировать почву насчет следующих выборов. До них оставалось еще время, но уж очень хотелось незаслуженно обиженному капитану индустрии обелить свое доброе имя. И тут-то в кабинете, куда сунулся наш положительный герой, ему дали понять, что его кандидатура является нежелательной. Выйдя на свежий воздух, он просто не поверил услышанному. Тряхнул головой, отгоняя наваждение, постучался и попробовал зайти снова. Ему уже тверже было сказано, что ходить на выборы больше не надо. Почему? А потому. Есть мнение. Заодно поинтересовались, на чье имя оформлены некоторые фирмы в братских нам Словакии и Словении.

Законный собственник полыхнул, как газовая горелка. Окончательно уйдя из кабинета, он вернулся на завод, собрал ближний круг помощников и дал им команду готовить электорат. На вброс горшков накануне голосования уповать больше не стоило. Пахать на предвыборной ниве предстояло по-взрослому.

Пахота, однако, длилась недолго. На завод-флагман явилась следственная бригада. Бравые молодцы в масках и камуфляже заняли входы-выходы, и началась выемка. Из финансовой дирекции потянуло запахом лекарства. С боссом и собственником, между тем, общались вежливо и просто пригласили его в прокуратуру – побеседовать без протокола. В прокуратуре ему так же вежливо предъявили официальное постановление. «А вещи?» – только и смог спросить задержанный. «Вещи привезут», – успокоили его. Одновременно по телевидению давал интервью губернатор Нудеев. Он особо подчеркнул, что будет беспощадно бороться со всякого рода жульем, и что олигархам не место в Крыжовинске.

Оппозиция, как уже было сказано, при смене власти почти не проявила себя. Несгибаемые коммунисты не гнулись, но и не высовывались. В их рядах, к тому же, разгорелась фракционная борьба. Профессора Пришельцева, ставшего совсем редким пришельцем на малой родине, принялись теснить более молодые силы. Они прямо говорили, что кое-кто, сидя на Охотном ряду, оторвался и от первичной организации, и от здешних реалий в принципе. Первый секретарь обкома проморгал опасность и упустил момент, когда ее можно было погасить в зародыше. На сей раз ему отбиться не удалось. Хватка у стариков-партийцев была уже не та, знамя с кистями выпало из их рук, и должность лидера перешла к доктору философии Чудакову.

Познавший суть теории Маркса, тот был уверен, что от общего кризиса капитализму никуда не деться. А коли так, торопиться не надо. И суть политики обкома не изменилась, разве что была слегка подкорректирована форма. Меньше стало митингов и пикетов, больше дискуссий и совещаний. В депутатском собрании Чудакову милостиво дозволялось задать по одному вопросу за сессию, и нового первого секретаря даже стали приглашать на приемы к Нудееву. Из губернаторских покоев доктор наук выходил, сдвинув брови, и на подковырочки журналистов невозмутимо отвечал, что, дескать, мы с Елисеем Васильевичем обсудили тут широкий круг вопросов. Его предшественник Пришельцев с Охотного ряда, кстати, так и не съехал. На партийной конференции его провозгласили почетным первым секретарем, и он продолжил тихо заседать в комиссии по здоровому образу жизни.

Короче, классовых битв пока не предвиделось. Олигархи были укрощены, бюрократия выстроена по ранжиру, село не меняло привычной позы, а силовики приняли живое участие в наведении нового порядка. Оставалось, кажется, ждать бурного роста инвестиций и принимать победные рапорта. Увы, в вихре перемен на верхних этажах руки варяжского воинства как-то не дотянулись до того, что лежало совсем близко. Вне сферы интересов сплоченной команды Нудеева остался сам город Крыжовинск. А в нем за считанные месяцы, пока вершились преобразования, и губерния меняла свой облик, случилось кое-что интересное.

Честный мэр Борис Минаевич Дрынников покинул партию выхухоли не в силу каприза. Он совершенно серьезно замахнулся на второй срок, но теперь не полагался на случай или простое везение. Все городские чиновники побожились ему в верности, и многолетний оппозиционер сам стал вождем партии власти. По крайней мере, так ему представлялось. Вышколенные дворники получили яркие плакаты для расклейки, а кроме того, под стяги Бориса Минаевича после временной размолвки воротился неуемный Волдырёв. Муниципальный советник обещал новых спонсоров и крутых московских пиарщиков. Положившись на обещания, Дрынников не стал менять привычный уклад жизни и распорядок дня. Разве что в список мероприятий, наряду с массажем и педикюром, добавил катание на лошадках.

Партия медведя, однако, на Бориса Минаевича ставить не спешила. Романтические воспоминания о ее первых днях не волновали современное поколение функционеров. Как сказал кто-то про мэра, «мало ли что он там и где основал». И после короткой, но жесткой подковерной схватки главным конкурентом Дрынникова был объявлен спикер городского Совета по фамилии Ухов. Как сообщила горожанам его первая листовка с нарисованной медвежьей тушей вверху, человек дозрел.

Во власть юного Колю Ухова призвал тогда еще довольно молодой Цап-Царапин. Призвал, конечно, оттуда, откуда вырос сам – из рядов комсомола. Коля тоже слыл любимцем женщин, и действительно был чернобров и статен. Когда старшие товарищи уставали, Николай легко подхватывал и песни, и тосты. Не пропускал ни больших, ни малых хуралов. Брался за любые поручения – как выражались в его родном районе, не отказывался и на шухере постоять. Старшим товарищам всегда нужны были такие ребята. По мере того, как рос Цап-Царапин, рос и Николай. С годами по устоявшейся привычке его продолжали звать запросто – Колей. Из круга посвященных эта манера просочилась на публику. И даже в роли спикера иначе, чем Колей Уховым, его, одного из отцов города, никто уже не называл.

Нагуляв аппаратный вес, Коля обрел и собственную социальную базу. То была тесная компания его одногодков, депутатов-предпринимателей. Друг друга они звали тоже запросто – Сеней, Лёвой, Сёмой. В ранний бизнес молодые люди попали разными путями: кто тоже из комсомола, кто с производства, забросив куда подальше опостылевшие железки, а кто даже из армии, как уже упомянутый Сеня, самый доверенный Колин сподвижник. Последний на заре перестройки лишился погон за то, что развернул бойкую торговлю дефицитом прямо в закрытом ракетно-космическом гарнизоне. Найдясь в бурном море дикого рынка, они образовали движение «Любимый город». Согласно их девизу, любимый город мог спать спокойно.

Движение было, разумеется, абсолютно общественным. На общественных началах собирались работники отдельных торговых предприятий и оптовых баз. На общественных же началах красили заборчики и ставили лавочки. На общественных началах, то есть даром, сгребали прошлогоднюю листву. Их тоже бесплатно снимали телевизионщики, и бесплатно же писали про них газеты. Любвеобильное движение росло и ширилось, и с его буклетов любвеобильно улыбался вечно молодой спикер. И во всех районах давно и основательно трудились целые штабы «Любимого города» – как вы правильно догадались, ни копейки за это не получая.

Любвеобильные депутаты уверенно побеждали в своих округах, в отчетах показывая всем и вся примеры экономии и бережливости. В ответ на инсинуации, что кому-то где-то наливали и давали закусить, они только разводили руками и грустно улыбались: мол, учитесь проигрывать достойно. Победы бурно, до утра отмечались в ночных клубах с бассейнами, водопадами и русалками, где рекой текла не только вода. Среди русалок мелькало и счастливое лицо Коли Ухова.

Скоро неформальная фракция «Любимого города» стала задавать тон в Совете. Не поладив с Сеней, Лёвой или Сёмой, нельзя было решить даже пустяковый вопрос. Уступать им, не любя, вынужден был и мэр Дрынников – то при сдаче в аренду какого-нибудь рынка сроком лет на двадцать и более, то при продаже с молотка непрофильных активов, как-то: бань, прачечных, кинотеатров, пристани для моторных и парусных судов, и прочая, и прочая. Материальное могущество клана, как его обозвали завистники, крепло год от года. И однажды на тайной вечере у бортика бассейна была одобрена резолюция – пора брать власть в полном объеме…

Кампания спикера против мэра выдалась не особенно яркой. Усреднение политической жизни, наверное, и здесь дало о себе знать. На встречах с народом Коля Ухов не пел, не танцевал, не играл на музыкальных инструментах и не дарил дамам цветы. Говорил он в основном какие-то банальности и вид обычно имел помятый – то есть, примерно среднестатистический для мужчины из народа. Надо отдать ему или его референтам должное: откровенных нелепиц подопечный не произносил. Главным консультантом Ухова сделался, кстати, доцент Карманов. Вовремя покинув стан губернатора Мироедова, он приискал себе нового подопечного. Запускать воздушные шары Карманов больше не предлагал, вместо этого знатный технолог занялся морально-психологическим врачеванием кандидата.

Пока шли встречи и произносились речи, по домам и подъездам тихо, как мыши, сновали агитаторы с оптовых баз. Обратно они выходили с похудевшими сумками. Само собой, навещали только знакомых, взятых заранее на карандаш. Борис Минаевич по-прежнему сладко дремал, надеясь на дворников и квартальных надзирателей. Спонсоры и пиарщики от Волдырёва никак не ехали, а когда, наконец, приехали (тоже помятые), то лишь развели руками. Приглашенные на аудиенцию к мэру, они отводили глаза и давали обтекаемые ответы, но от хорошего аванса не отказались. Дрынников, которому гадалка посулила успех, ничуть не насторожился. Мэр лишь опасался одну вечную смутьянку Галину Арчибальдовну. Та в обычной своей манере поливала помоями всех и вся, а когда ее отлучили от эфира, пошла с труппой помощников по дворам.

Конец честной власти был ужасным. С таким убийственным счетом не проигрывал никто и никогда в новейшей истории Крыжовинска. Галина Арчибальдовна произвела изрядный шорох, обогнав и Бориса Минаевича, и других соискателей – кроме одного. Любвеобильный спикер на рассвете проснулся новым мэром. Его разбудил шум водопада, из которого умывался социально близкий депутат.

Занятый проблемами стратегического значения, губернатор Нудеев не сразу обратил внимание на город с его новыми особенностями. Внимание, в конце концов, обратил и не он вовсе. Это сделали привезенные им эффективные менеджеры, когда всё губернское имущество было взято ими под неусыпный контроль. Далее простиралось имущество муниципальное, а его ни один городской чиновник отдавать не спешил.

Молодые завсегдатаи суши-бара оскорбились. Они не привыкли к такому поведению со стороны примитивных аборигенов. Надо было наказывать, и жестоко наказывать. И тогда заговорила тяжелая артиллерия.

В телестудии, украшенной цветами государственного стяга, опять появился Елисей Васильевич. Он подверг острой критике запущенное городское хозяйство и, не назвав имен, заявил, что время политических пигмеев миновало. Конечная заставка передачи сопровождалась тревожной музыкой.

После этого в «желтом доме» по примеру экс-губернатора Мироедова ждали парламентеров с белым флагом и даже выглядывали из окон с риском для жизни, но – не дождались. Специалисты по менеджменту, консалтингу и лизингу не поняли самого главного обстоятельства. Не затем друзья-приятели из «Любимого города» брали приступом свой любимый город, чтобы делить его с кем-то еще. Олигархи и доверчивые селяне сдались, а пигмеи дали бой.

Народный мэр Куманёв на месте Коли Ухова со товарищи грохнул бы кулаком по столу, а то и запустил бы стаканом в телекамеру. Народный патриот Шабашкин призвал бы, пожалуй, земляков на демонстрацию протеста. Борис Минаевич взял бы больничный. Их исторические наследники в Крыжовинске поступили проще. Они сделали вид, что ничего не произошло. Вообще. И на людях вели себя так, как будто между домами по обе стороны площади имеют место нежнейшая дружба и полное взаимопонимание. Правда, бывший спикер, а ныне мэр чуть-чуть понервничал в комнате отдыха, но Карманов проделал над ним несколько пассов, и пациент успокоился.

Такая тактика оказалась для варягов сюрпризом. Раздувать скандал, придавая ему политическое звучание, было явно неудобно. Все-таки вечно молодой Коля Ухов принадлежал к одной с Елисеем Васильевичем партии. Наверху, откуда спикировал в город К. новый губернатор, Нудеева могли не понять. Чего доброго, могли и сказать, что ждали от человека стабильности, а он раскачивает лодку. После подобной оценки уповать на успешное возвращение в столицу не приходилось. Между тем, в Крыжовинске и прилегающей местности всё меньше времени оставалось до следующих выборов губернского депутатского собрания. Так стремительно летели и пролетали эти славные и сладкие годы!..

Обеспечить результат, и не просто результат, а результат с большой буквы становилось главной задачей Нудеева на ближайшую эпоху.

В очередной раз подведенный к прессе, губернатор выступил с программным посланием. Снова послав подальше всех пигмеев и случайный элемент, он поведал крыжовинцам о том, что только одна партия с одним лидером неминуемо приведет державу к процветанию. Понятно, символом партии могло быть только бурое животное, а главным кандидатом от нее здесь и сейчас, на крыжовинской земле – сам Елисей Васильевич. Оставалась сущая мелочь: определить поименно всех иных кандидатов, в порядке убывания. Так сказать, согласно рейтингу.

В послании Нудеев недвусмысленно подчеркнул, что грядет новая эра, депутатский корпус нуждается в обновлении, и пора уже дать дорогу молодым и перспективным. Люди из «желтого дома» не скрывали: на повестке дня – истинная кадровая революция. Местным наблюдателям и уцелевшим комментаторам чудилось, что предыдущие перестановки по сравнению с ней – цветочки, и старой крыжовинской знати из коттеджных поселков точно придется уйти со сцены. В кофейнях было жарко от споров и самых оригинальных предположений, но все сходились в одном: Нудеев – это голова.

Широкие же массы, как ни странно, остались спокойными. Или, может, безучастными. Выяснить это доподлинно было архисложно: с каждыми выборами, проносившимися над Крыжовинском, его обитатели делались всё более скрытными и немногословными, особенно если их подвергали какому-нибудь опросу. То ли почему-то не верили в перспективы суверенной демократии с нанотехнологиями, то ли опасались последствий нечаянной откровенности. Однако в телекамеры все выказывали преданность правящим силам и лично Нудееву.

Специалисты из «серого дома», привлеченные к исследованию общественного мнения, скептически хмурились. По их секретным данным, обстановка была не такой радужной. Обещания губернатора помогать всем подряд, включая обманутых пайщиков и кинутых дольщиков, не задевали глубинных струн народной души. На тот момент Первое Лицо государства не успело сообщить россиянам, что дно кризиса благополучно достигнуто, так что основания для уныния, прямо скажем, имелись… И согласно уже сверхсекретным данным, до сих пор существовали экстремисты, которые имели наглость говорить про Елисея Васильевича: «А что он сделал-то?»

Исходя из этого, победить с гигантским перевесом было не очень-то просто. Естественно, вождей местной оппозиции вызвали на ковер. Естественно, каждому из них убедительно доказали, что раскачивать лодку ни в коем случае не надо. Естественно, ни один из них и не рвался в ниспровергатели и бунтовщики. Все дружно пообещали сверить с «желтым домом» списки своих кандидатов, а сомнительных личностей оттуда нещадно выкинуть. Но что было делать с претендентами от основной партии? В их первых рядах красовались действующие или не очень действующие (или вообще бездействующие) депутаты, а их-то кандидатуры и вызывали больше всего сомнений у населения.

Как и с кем обсуждалась данная проблема, мы не знаем. Уж больно бдительной была охрана на этаже с пилястрами и канделябрами. В кофейнях болтали, будто губернатору поступило предложение сместить мэра и разогнать к чёртовой матери весь «Любимый город». После чего горожане якобы должны были восхититься его борьбой против коррупции и триумфально поддержать «медвежью» партию на выборах. Более-менее трезвые аналитики возражали, что сейчас не девяносто третий год, и прикрыть такой акт хотя бы малейшей видимостью законности, увы, нельзя. К тому же, известно: есть у революции начало, нет у революции конца. Куда и на кого хлынет народная стихия после разгрома мэрии, предсказать с математической точностью было трудно.

Департамент анализов, между прочим, в преддверии выборов повторно пополнился группой бывших лекторов обкома КПСС. Раньше, после краха обкома всамделишного, эти честные профессионалы служили обкому подпольному, потом красному губернатору Шабашкину, потом спикеру Карасину, а потом, с точки зрения классовой борьбы, били баклуши. Они прямо посоветовали новому нанимателю избегать крайностей. В качестве обоснования приводилась библейская мудрость насчет того, что есть время разбрасывать камни и есть время собирать их.

Под их влиянием или нет, но Елисей Васильевич определился вполне в духе просвещенного консерватизма. Нескольким совсем уж бездействующим депутатам было предложено уйти на покой. Прочих попугали впрок, но не тронули. С вечно молодым мэром варяги, скрепя сердце, пошли на сделку. Коле Ухову дали понять, что не станут вмешиваться в процесс переизбрания городского Совета. А он с его социально близкими компаньонами обязывался поднять рейтинг Нудееву в городских кварталах. Применить собственные технологии без приставки «нано».

В итоге долгожданный губернаторский список составили преимущественно те же старожилы коттеджных поселков, против которых замышлялась вроде бы кадровая революция. Список же Коли Ухова сформировал сам Коля Ухов – неизвестно, в кабинете, комнате отдыха или у бортика бассейна, но точно после тесных консультаций с вождями «Любимого города».

Про новую эру в политике, дорогу молодым и тому подобное все мигом забыли. Клеркам из ДУРС было велено сменить пластинку и отныне пропагандировать устойчивое развитие. Упор как-то сам собой сделался на слово «устойчивое». В соответствии с предвыборными тезисами «бурой» партии, всемирного кризиса, во-первых, не было, а во-вторых, он был спровоцирован определенными кругами на Западе. Как уже говорилось в нашем повествовании, сплачиваться против происков Запада крыжовинцам было не впервой.

Для окончательного сплочения следовало еще разобраться с кучкой беспартийных претендентов. Толкуя закон буквально и в свою пользу, они имели наглость тоже выставить свои кандидатуры. Пришлось напомнить этим господам, что лихие 90-е безвозвратно миновали и российская демократия окрепла и возмужала. Строго в рамках установленной процедуры избирательные комиссии отказывали им в регистрации, приводя убойные аргументы. То в одном подписном листе, то в другом у этих горе-политиков не там стояла (или не стояла) запятая или даже точка, а то и почерк бабушки-старушки 1921 года рождения вызывал вопросы у криминалистов.

Под раздачу угодил и Борис Минаевич, который поборол депрессию и снова выдвинул сам себя. Напрасно он доказывал, что его подписанты – живые люди, а не мёртвые души, и предлагал привести их всех (восемьсот человек) с паспортами в кабинет к председателю окружного избиркома. Закон в лице председателя избиркома с добрым, усталым лицом был неумолим.

Захотел выдвинуться и сидевший в темнице крыжовинский олигарх, но изобразить из себя Ходорковского и Нельсона Манделу ему не дали: тюремное начальство без затей объявило карантин, а заявление о выдвижении выносить из камеры на волю запретило. Спохватившись в последний момент, кое-где по одному беспартийному кандидату на округ всё же оставили. Для проведения мониторинга должна была пожаловать какая-то делегация Совета Европы, и ей надо было что-то (и кого-то) предъявить.

Выборы прошли в целом гладко. Выдвиженцы от правящей партии громили в своих речах нерадивых дворников и управдомов, которые одни мешали поступательному ходу реформ. Других объектов для критики у них не было. Тем временем дворники методично разносили по почтовым ящикам газетки с медведем и Нудеевым, а гонцы от «Любимого города» разносили кое-что еще. Правда, на эти выборы явилось не больно много дорогих крыжовинцев – но кого это смутило? Закон теперь не требовал хоть какой-нибудь явки, а при демократии закон превыше всего.

Не узрели существенных нарушений и делегаты с растленного Запада. Приняв на посошок в одном из охотничьих домиков, они еще раз обняли приветливых хозяев и по мартовскому снежку отбыли обратно в Европу – писать свой умный доклад.

Глава тринадцатая

Губернатор-варяг (продолжение)

Спустя примерно год после приезда и заселения в апартаменты власть губернатора Нудеева упрочилась чрезвычайно. Если раньше допускались комментарии в духе «Нудеев – это голова», то отныне и подобное вольнодумство кануло в Лету. И это, с точки зрения новых идеологов, было совершенно правильно. Ведь даже сама констатация факта, что Нудеев – голова, потенциально несла в себе вероятность чего-то иного, а при упоминании о голове кто-нибудь, чего доброго, мог сравнить губернатора с какой-нибудь другой частью тела. Так что жанр комментария в городе К. приказал долго жить, окончательно уступив место шершавому языку пресс-релиза.

А пресс-релизы выпекались в ДУРС по несколько раз на дню. Стоило губернатору Нудееву выехать куда-нибудь из «желтого дома» или даже перейти с этажа на этаж, мигом сочинялся развернутый пресс-релиз. Публикация каждого из них без сокращений и исправлений стала святой обязанностью абсолютно всех газет. Избежали этой участи только глянцевые журналы, писавшие о женском белье и модных вечеринках. Курьеры и клерки из ДУРС, невзирая на плотный график службы, за отчетный период отъелись и округлились. Видя их в костюмах и строгих галстуках, уже трудно было предположить, что эти люди когда-то писали что-то еще.

Пал и последний оплот либерализма – «Крыжовинский привратник». К тому времени он считался таковым весьма условно. Пресс-релизы, славившие Нудеева, здесь исправно ставили в номер и лишь эпизодически, крайне редко, позволяли себе мелкие статейки с предположениями, что не всё пока идеально в государстве Российском вообще и в Крыжовинской губернии в частности. Разоблачать или бичевать кого-то персонально «Привратник» и не думал, но это не спасло его от переформатирования. Начали, как водится, с профилактической беседы. Редактора вызвали в дом с подсветкой и ласково напомнили, за чей счет побелены потолки в редакции и подлатан умывальник. Дальнейший упрек тоже был стандартным: «А вы у себя такое пишете… Непорядок!» Редактор сообщил, что был в отпуске, но пообещал разобраться и наказать.

– А не надо наказывать, – еще ласковее сказали ему. – Есть мнение, что вам надо отдохнуть дополнительно.

Либеральный редактор хотел выступить в защиту свободы слова, но ему было сообщено, что после второго отпуска его ждет новое ответственное назначение – директором казенного предприятия по выпуску открыток и подарочных наборов, с окладом вдвое больше прежнего.

Внутренняя борьба за свободу длилась минут десять. Из «желтого дома» редактор вышел, подписав заявление о переводе. Последних либералов-журналистов разжаловали в корректоры.

Переформатирование «Привратника» породило бурную дискуссию на местном Интернет-форуме. Ее участниками явились сами сотрудники отрегулированных и управляемых СМИ, предусмотрительно взявшие себе вычурные псевдонимы. Те, кого отрегулировали раньше других, с остервенением набросились на последних либералов, яростно доказывая, что свобода прессы – это миф, и коли платят, надо писать то, что велят. Этой железной логике последние либералы смогли противопоставить только жалкий лепет про какие-то никому не ведомые общественные интересы…

Дискуссия оказалась сколь бурной, столь и непродолжительной. Общество за пределами виртуального форума ее никак не развило и не поддержало.

Построение информационной вертикали было завершено. Имиджу региона ничто уже не могло повредить, и пора было пожинать плоды в виде расцвета экономики. Тем более, что усердные агитаторы создали и как следует подогрели атмосферу соответствующих ожиданий.