Сказки Белой Горы. Часть IV

Его объяснение почти не услышали, настолько были потрясены осознанием того, что в их простонародное общество затесался генерал. Старик был польщён, но будучи человеком честным, хотя обожал розыгрыши, признался:

– Не дрожите, не мой это мундир. Хотя мой, конечно, но подаренный вдовой генерала.

Таракан разочарованно поковылял к своей кровати, бормоча на ходу:

– Я-то думал…

Кучак был хитрее и потребовал подробностей. Юра высморкался с возможным изяществом и внёс ясность:

– В нашем элитном, в какой-то степени, доме проживают многие известные, или заметные личности местного масштаба. Генеральша вообще в одном подъезде со мной обитает. Я на втором этаже, она на третьем, но не над нашей квартирой, а по другую сторону от лифта. Раньше, когда мужик её жив был, мы едва здоровались, особенно до его отставки. Он пил, бывало, не меньше моего.

– Ты же не генерал, – влез неугомонный Кучак – нельзя пить наравне с полководцем.

– А чем я хуже? Всю жизнь или заведующий складом, или директор базы, или руководитель крупного автосервиса. На автомобильной почве мы и познакомились поближе. От генерала осталась «Тойота Камри» – небедный был вояка, царство ему небесное. Я с ремонтом помог вдовушке, так и подружились. Она затомилась к тому времени от одиночества, стала глазки в мою сторону скашивать, намеки делать: тяжело в постылую постель ложиться в одиночестве… Я плечи расправил, грудь выпятил от воодушевления – даю понять, что соответствую. Так и стал неофициальным приемником. Представляете, генеральша подмышки бреет…

Кучак не был бы сам собой, если промолчал, но он, разумеется, не сдержался:

– Только подмышки? А ещё?

Юра чуть смутился:

– Ну усы ещё.

Серёга с Костей разочарованно переглянулись, а я подмигнул Кучаку.

Колются они, – стал оправдываться старик, – никак нельзя женщине с усами расхаживать, потому и бреет. Да ладно, хватит о ерунде. Вот когда я во двор вышел в генеральской амуниции, наши раздолбаи, что играли в домино и заодно выпивали, бутылки попрятали на всякий случай при виде меня. Генерал-то пузатый был. Рост у нас одинаковый, зато мои плечи шире и живот, слава богу, не отрастил. На мне мундирчик – как влитой. Лишь когда приблизился и был узнан доминошниками расслабились, да рассмеялись нервно…

– Хм, любопытная история, – Костя побарабанил пальцами по перевернутому донышком вверх бокалу – скажи нам гражданин Туз, испытывал ли ты возвышенные чувства к вдовушке?

– Конечно, по-другому и быть не может, когда на полководиху взбираешься. Скажу так: нечто среднее между Суворовым и Сердюковым.

Я поразился нелепости сравнения, но Юра пояснил:

– Суворов брал Измаил, а Сердюков брал гарем в министерстве обороны…

Честно говоря, мне уже хотелось завершить посиделки – привычка поспать часок-другой днём прочно укоренилась за годы барачной жизни, но взгляды остальных уставились на меня требовательно, явно ожидая очередной новеллы. Я вздохнул поглубже и хотел было вспомнить глуповатый случай из позднеподростковой жизни, когда мы с братом приняли перевернутое корыто на дне пруда за крышку сундука с сокровищами и предприняли сдуру акт вредительства: почти подчистую спустили воду, причём перепачкались с головы до ног в иле и тине. Потом передумал и вспомнил давнишний случай из жизни своего друга Виталия, который произошёл с ним лет сорок назад, незадолго перед его разводом с легкомысленной женой:

– Виталик работал в ПЖДП при Казанском вокзале. Поясняю для тех, кто не в курсе, это крупнейшее предприятие связи в стране. Десятиэтажное здание почтамта (ПЖД) с дебаркадером и рабочей крышей, на которой расположены вертолётная площадка и хранилище почтовых контейнеров, значительно превышает по площади весь комплекс строений вокзала.

– Нельзя ли без ненужных подробностей, – подал голос Лёха Луноход, нам суть интересна.

– Совсем без деталей нельзя – специфика работы, а она такова: Виталик развозил почту по стране в специализированных вагонах. Основной его маршрут назывался Москва -Джалал-Абад-Москва. И вот случилась заминка с людьми – в Тольятти некого стало послать, его и уболтали. С точки зрения работы – идеальный вариант. Туда ехать сутки и обратно такие же сутки, а весь рейс длится пять с половиной дней. Работа – не бей лежачего, в том смысле, что при поездке туда, четыре пункта выдачи посылок: Рязань, Ряжск, Пенза, Сызрань. Если следуешь в Тольятти, посылки только выдаёшь, а обратно, возвращаясь в Москву, исключительно принимаешь. Нет газет, журналов, простой, заказной и страховой корреспонденции. В Рязани выгружаешь штук двадцать посылок, в Ряжске не больше десятка, штук сорок в Пензе и около двадцати в Сызрани, где вагон отцепляется и стоит целый день. На обратном пути стоянка сызранская поменьше – часов пять-шесть, а самая большая на станции «Жигулёвское море». Железнодорожные пути проложены на самой плотине Волжской ГЭС, едешь и наблюдаешь в окно работу агрегатов… Летом – традиционное купание в Волге. Пляж километрах в полутора от станции «Жигулёвское море».

Нетерпеливый Кучак заёрзал задницей:

– Нам суть интересна, а не твои подробные пояснения. Не будь как профессор-зануда.

Его старческая суетливость действует на меня самым противоположным образом, и я, с ещё большей обстоятельностью, продолжил:

– Без объяснения некоторой специфики работы и самой личности Виталика будет сложно понять полную картину неординарного происшествия, в которое он попал. Не надейся, Александр Васильевич, что я безропотно покорюсь и поддамся на твою провокацию. Хочешь слушать дальше – пожалуйста, не хочешь – ступай, разомни суставы. Ага, молчишь! Тогда не перебивай, пожалуйста… Так вот, Виталик представлял собой личность противоречивую: человек простой, но далеко не ординарный, весь состоящий из противоречий. Он, например, легко подпал под чужое влияние, однако являлся в некоторых вопросах твердолобым ортодоксом. Всё это в нём чудесным образом уживалось. Математика давалась ему с лёгкостью необыкновенной, но с русским языком и литературой проблемы возникали регулярно. Ошибки ляпал штук по 10-12 на странице, а читая, постоянно перевирал слова. Помню, в девяностые годы он пристал ко мне с просьбой растолковать ему значение слова намедни. Я ему доступно объяснил, что как: надысь, давеча, днесь и т.д.

Костя состроил унылую гримасу и с показательно скучным видом направился в свой проходняк, демонстрируя полное нежелание слушать занудный рассказец. Туз мгновенно приземлился на освободившееся место, лишь печально скрипнула кроватная сетка под тяжелым грузом. Я сделал вид, будто ничего не произошло:

– А он мне, понимаешь, возражает: «Там корень – медь». Я посмеялся: какая, мол, медь, ты ещё скажи на латуни, а ещё лучше – на дубе. Он глазами хлопает: «На каком дубе?» За словом в карман мне залезать не требуется: «Забыл, что ли: златая цепь на дубе том»

А у нас в Егорьевске был тогда известный бандюган, бывший борец вольного стиля, ученик тренера Чернова, по кличке Дуб. Виталик мне менторским тоном, не поняв моей насмешки и не помня Пушкина, ляпнул: «Да уж, Дуб никогда медной дряни на себе не носил, только золото, в крайнем случае – серебро…

Но это я так, извините – отвлёкся, но лишь с целью показать его внутреннее содержание и характер.

… Поездка проходила в штатном режиме. Напарник, отставной вертолётчик Валера, тридцатисемилетний пенсионер-здоровяк, ростом более метра девяносто, налетавший стаж в полярной авиации, ужасающий бабник и интеллигент одновременно. При формировании состава скорого поезда «Жигулёвское море – Москва» с которым вагон следует до Сызрани, этот бойкий летун убедил своего начальника, а им был Виталий, проветриться в пассажирском составе. Из почтового вагона нет перехода в вагоны купейные и плацкартные, поэтому они закрыли его на ключ и трёхгранку, а сами попёрлись в соседний, покалякать с проводницами. Инструкции такое самовольство запрещено, но кто же её соблюдает…

Подруги проводницы оказались коротенькими нескладными хохотушками, по словам Валеры, типично колхозно-кооперативного вида, и он поскучнел, явно намереваясь под любым предлогом уйти в другой вагон. Тут появляется в открытом дверном проёме служебного купе эффектная, волнующей лёгкой полноватости дама и просит пару пустых стаканов. Минуту спустя, количество стаканов увеличивается до четырёх, а Виталик с Валерой тащат четыре посудины с подстаканниками в её уютное транспортное гнездышко, конвоируемые свежей знакомой. Дверь купе захлопывается с мягким щелчком, фиксатор поворачивается на девяносто градусов, исключая постороннее вторжение, а блондинистая мадам, с лёгким каштановым оттенком, симпатяга лет двадцати восьми, по имени Алла докладывает более старшей подруге: «Вот Нина Ивановна, привела, как ты просила».

Приятели переглянулись с недоумением. У Виталика даже ноги слегка задрожали в предчувствии волнения, смешанного со страхом – он был робкого десятка и побаивался всего непонятного. На откидном столике расположилась разномастная и разнокалиберная батарея бутылок. Отечественный пятизвёздочный коньяк соседствовал с кубинским ромом, а из-за виски выглядывала родная «Столичная». Под столиком стояла раскрытая сумка с нехилой закуской, количество и разнообразие которой определить на первый взгляд не представлялось возможным. Нина Ивановна, женщина миловидная и явно принявшая изрядную дозу алкоголя, сидела вольготно развалясь, одетая в смелый эротичный пеньюар. Виталик, кстати, даже слова такого не знал, по своей деревенской простоте. Он подумал: «Какая-то ловушка». Валера же сообразил мгновенно: «Так, выпивкой и бабами обеспечен».

Кучак, осознав наступление интересного момента, перестал ковыряться ватной палочкой в ушах и с любопытством их навострил. Сергей озабоченно полез в карман, как бы что-то в нём выискивая. Я, улыбнувшись, продолжил:

– Нина Ивановна, дама с претензией на богемность, в какой-то степени, оказалась старше Аллы на пятнадцать лет. Широким и плавным жестом она пригласила мужчин присесть на полку напротив. Они сели. Пристальным полупьяным взором изучала гостей противоположного пола более минуты, после чего уверенно заявила: «Волнующе-многообещающий типаж, я чувствую в вас бурлят эротичные флюиды высокого полёта». Слова её относились к Валере и тот засветился от греющего душу тщеславия и самомнения. Пару Виталику автоматически составила Алла. Выпили, потом ещё выпили, уже на брудершафт. В разговоре выяснилось, что Нина Ивановна направляется в столицу, выкупила купе, для собственного комфорта, а молодая подруга провожает её до Сызрани. Валера выразил удивление: «Я извиняюсь, к чему такое разнообразии крепких напитков?» Путешествующая дама ответила с пьяной томностью во взоре: «обожаю эклектику, не люблю окостеневшей традиционности, как в искусстве, так и во всём другом. Не могу без новизны впечатлений».

Осторожный Виталик пил в принципе мало, а тут, после второго брудершафтного стакана, решил на всякий случай воздержаться от дальнейших возлияний. Валера с Ниной Ивановной пили и целовались напропалую. Кавалер шарил ручищами в складках пеньюара собутыльницы, неуклюже пытаясь пробраться под одежду. Алла почти не отставала в выпивке от подруги, теснясь к Виталику, а он стеснительно обнимал её за далеко не осиную талию. Старшая подруга, перебрав полезла под одеяло. Валера хотел было наплевать на пристойность и нырнуть к ней под бочок, но могучий храп дал понять, что мадам явно выпала из коллектива. Он было попытался исправить положение, но получил неожиданный отпор словами и действием: ему дали по рукам и обозвали весьма нецензурно.

Ту4т и Сызрань подоспела. Проводницы с хитринкой переглянулись, наблюдая как пьянющая Алла с объёмной дамской сумкой на плече покидает вагон в сопровождении двух потенциальных ухажеров.

На своей территории события развивались гораздо резвее. Пока Валера приканчивал умыкнутую бутылку, Виталик закрылся в купе с жаждущей любви дамой. Возможности оказались явно не равны, и если вначале он возомнил, что силы его беспредельны, то реальность скоро вернула его на землю. Перегретый спиртным Валера поспешил на выручку начальнику. Когда он неуклюже ввалился в купе, раздался голос Аллы: «Ой, ну и жеребец!» В ответ послышалось вежливое, контрастирующее с медвежьей внешностью: «Как можно? Я же джентльмен!» Последнее, что услышал Виталик перед стонами и ахами: «Ну иди скорее сюда, джентльмен без штанов».

Спустя полчаса в проёме показалась голая задница Валеры, который с извинениями, явно неуместными в данном случае, пятился медленно, но настойчиво, в сторону канцелярии. Пришлось Виталику, как бывшему спортсмену, собраться с силами, сконцентрироваться и спасать положение. Вторую серию он продержался дольше, тем не менее пал от переутомления и потери сил. Напарник, несмотря на любвеобильность, в этот раз оказался не в форме, и после фиаско хотел было от стыда ретироваться в своё купе, но опомнился и горячо зашептал в начальственное ухо: «Виталий Михайлович, надо срочно от неё избавляться! Мало ли чего! Вдруг она нас заразит! Он в панике даже не сообразил, что в худшем случае, он уже заразился, чего, к счастью, не произошло. Это я говорю, опережая события.

Виталик тоскливо подумал: «Зачем мы попёрлись в чужой вагон?», и отправился в купе, как на каторгу. В мучительной третьей попытке он (увы!) потерпел, выражаясь спортивным языком, разгромное поражение и уселся на соседнюю полку напротив с удрученно-извиняющимся видом. Алла его подбодрила: «Успокойся, ты всё равно молодец, не то, что этот кабан здоровенный. Ну иди, я приведу себя в порядок. У вас душ имеется?» Виталик кивнул.

Как им показалось, ждали они долго, на самом деле минут пятнадцать, пока дама занималась собственным туалетом. Валера барабанил пальцами по полировке пластикового стола от нетерпения. Наконец раздался голос из купе: «Я готова, давайте прощаться». Валера подтолкнул Виталика: «Иди ты, мне с ней целоваться не в масть». Тот обреченно двинулся на зов. Алла окинула его пьяным и умным взглядом: «Может мне с вами до Москвы прокатиться?» Бледный Виталик неуверенно пробормотал: «Что ты! У нас строго с этим. Никак нельзя». Она скептически ухмыльнулась: «Я заметила. Ох, наивные вы ребята. Ладно, будем друг другу верны». Дальше произошло неожиданное: Алла стащила с себя золотую побрякушку на массивной цепочке с изображением католической мадонны и повесила на его шею страстно поцеловав. Виталик дальновидно спрятал подарок под рубашку и застегнул верхнюю пуговицу. Алла легкомысленно устремилась на улицу, по рассеянности забыв сумку, но кавалер её был порядочным человеком и догнал, вручив недостающий атрибут. Как ни странно, но у Валеры пробудилась совесть, и они втроём тронулись на привокзальную площадь. Виталик озаботился: «Надо посмотреть расписание электричек». Алла ответила с долей презрения: «Не парься!» Твёрдым шагом, уверенным и властным, она направилась к скоплению таксистов и проституток…

Юра Туз скривился в усмешке:

– Лишнего не набоматывай. Какие ещё проститутки в то, советское время?

Не успел я открыть рот, как опередивший меня Кучак выпалил:

– Тузик, он прав, проститутки всегда лепились к гнезду таксистов, по крайней мере, в тех городах Центральной и курортной России, где мне доводилось побывать.

– Не обзывайся, – Юра недовольно шмыгнул носом, – я серьёзный козырь, а не какой-нибудь…

– Ну ладно, ладно Тузище, извини. Ты, небось, членом партии был?

– Был.

– А теперь скажи мне как коммунист коммунисту, ты что, жене ни разу не изменял?

Некоторое замешательство появилось на лице Туза, но он взял себя в руки и твёрдо ответил: