напряжённо неся своё бремя,
им увязывать выпало вместе зато
расстоянье, пространство и время.
Но слева ветру нипочём,
всё ищет жертву где-то,
и пляшут бесы под лучом
уже под ближним светом.
И опять по кривой в белоснежной огне
проплывает зелёная птица.
Сотни верст за спиной, только хочется мне
до рассвета домой воротиться.
И ветер правый, боковой,
слабеет у залива…
И снова трассу по кривой
мы рубим торопливо…
Не горюй, мы с мотором всегда заодно,
мы умеем нести своё бремя,
просто связывать, видно, не всем суждено
расстоянье, пространство и время.
Предосенний туман робко тронул подножия сосен
Предосенний туман робко тронул подножия сосен
Их сейчас усыпит пелена потускневшей зари,
и они поплывут, невесомые, медленно в осень.
Только ты не спеши, ты постой, ты ещё посмотри.
В этом мире мы все, все мы птицы немного, по-свойму.
Ты прекрасна. Тебе высоко красоваться и петь.
Я бескрылый давно и болотом бреду беспокойно.
Мне идти и трубить, и уже никогда не взлететь.
За собой не позвать с высоты белорылую стаю.
И сейчас, созерцая, как сосны над миром плывут,
я клянусь перед миром, клянусь пред тобой, дорогая,
что взлечу лишь посмертно, к Олимпу, где боги живут.
Мне б ботфорты надеть и на рынке сидеть,
поторговывать,
да тесна в сорок обувь на вырост, как видно уже.
Несть свой крест, есть свой хлеб – что тут нового?
Разве что все мы птицы, по-своему, где-то в душе.
Я нарисую птицу
Елене
Я нарисую птицу,
не натюрморт – портрет.
Гордую, как орлицу,
быструю, как синицу,
птицу, которой нет.
Я нарисую птицу:
лебедя, журавля,
птицу, что с детства снится,
как в белосинем ситце
издалека Земля.
Певчую нарисую,
чтобы с холста и рам
песнь свою непростую
не налету, не всуе
пела мне по утрам.
Ну а когда парила
в два голубых крыла,
чтоб утончённой, милой
и превеликой силы
птица моя была.
Только, такое дело,
прямо из под пера,
выпорхнув, улетела
птица девочкой в белом…
снова пришла пора.
И не себе, отчасти,
тысячи лет, портрет
делаем в одночасье
той, что приносит счастье,
птицы, которой нет.
Когда раскрывалась душа
Когда раскрывалась душа,
как редко она раскрывалась,
и не наугад, не спеша,
вначале на самую малость,
и обожествляла собой
истоки и перворожденье…
И скалы, и моря прибой,
и даже что до сотворенья
собой окрыляла душа…
Как певчая из заточенья,
была она так хороша,