Волчара

Я повернулся и с глупой улыбкой проговорил:

– Ложная тревога. Ошиблись номером.

– Ну и слава богу, – спокойно отреагировала Маша, внимательно глядя мне в глаза. Потом она вытащила свой мобильник и набрала какой-то номер.

– Куда ты звонишь?

– Да так, пустяки. Не обращай внимание. Надо же себя чем-то занять, – так же невозмутимо ответила она.

Я немного расслабился. Кажется, пронесло. Ведь и правда, незачем ей знать про этот звонок и снова нервничать, лучше от этого все равно не станет.

– Олег Андреевич! – услышал я ее голос и мгновенно встрепенулся. – Нам только что звонил Хлопотун, – сказала Машка.

Черт побери, подумал я, она ведь меня снова провела. А Маша в этот момент внимательно выслушивала ответ Скворцова.

– Так вы успели записать этот разговор? – спросила она. – И дело перешло от Пинхадзе к вам? Нет?

Я чувствовал себя полным идиотом.

– А, понимаю, – продолжала Маша. – Я уверена, что вы сделаете все, как надо. Спасибо.

Машка бросила мобильник на стол. Я сидел, притихнув, а она осуждающе на меня смотрела.

– Родик! Не надо больше мне врать. Сильнее меня уже не испугаешь. А я должна знать правду.

Я виновато опустил голову.

– Хорошо, – сказал я. – Ты будешь знать столько же, сколько и я. Просто мне не хотелось чувствовать, что я тебя добиваю.

Машка ласково провела ладонью по моей голове.

– Я догадалась, что ты хотел сделать, как лучше.

А у меня вдруг возникла мысль…

– Ты знаешь, – начал я, – я тут подумал и решил, что цель Хлопотуна, может, совсем не в том, чтобы тебя убить.

Машка с удивлением на меня посмотрела.

– Да-да, – с еще большей уверенностью продолжал я. – Давай рассмотрим все по-другому. Опираясь на голые факты. Мы имеем дело с человеком, у которого патологически перевернуто мышление. И человеческая жизнь для него вряд ли что-то значит. Это факт номер один. Факт номер два. Хлопотун ведет себя очень ловко и хитро, тщательно продумывая действия и заметая все следы. Факт номер три. У него есть какая-то редкая иностранная снайперская винтовка, которая уже дважды выстрелила. И тогда возникает вопрос. А что, собственно говоря, помешало такому умному и хорошо вооруженному человеку тебя убить? Простая случайность и отсутствие опыта стрельбы? Но разве не странно, что дилетант, якобы до этого не имеющий навыков убийства, имеет именно такое необычное оружие, а не какой-нибудь охотничий «Сайгак». Хлопотун, конечно, сумасшедший, но только в мироощущении, а не в практических действиях.

– К чему ты ведешь? – с нарастающим интересом спросила Машка.

– А к тому, что, если бы он действительно хотел убить, то давно бы убил. – Я на мгновенье задумался, чтобы сформулировать мысль получше. – Ему, если хочешь знать, нужно не твое мертвое тело, а твоя сломанная душа. За ней он охотится. Хлопотун хочет тебя сломать и подчинить себе.

– Бог ты мой! – с сомнением воскликнула Машка. – Ну ты и напридумал. Да на что это ему?

Я недоуменно пожал плечами. Я не был уверен, что Машка меня поймет.

– Маш! – проговорил я. – Я, наверное, тоже не совсем нормален, но мне кажется, что все очень просто. Хлопотун ведь в своем письме уже косвенно признался тебе в любви. Он как мужик возжаждал тебя. И добивается этого теми способами, которые подсказывает ему больной рассудок. Хочет, чтобы ты ему полностью принадлежала. Сломанного человека подчинить легко. Завтра, скажем, подойдет к тебе где-нибудь эдакий обаятельный мужчина и заговорит приятным голосом. Не жабьим, как у Хлопотуна по телефону, а ласковым. Как у Виктора Юрьевича.

Машка укоризненно на меня посмотрела.

– А ты и растаешь. А он и посочувствует, и дельный совет даст. Не то что я. А убить он всегда успеет, если выхода не будет, только ведь убийство – это необратимо.

– Родик! – довольно серьезно спросила Машка. – Ты когда-нибудь у психиатра был?

Я засмеялся и отрицательно покачал головой.

– Можешь иронизировать сколько хочешь, но я не исключаю, что прав. Думаю, вообще нужно рассказать об этой идее Скворцову. – Я перешел на более серьезный тон. – Кстати, о чем ты с ним чирикала?

Машка неопределенно хмыкнула.

– Я, в отличие от тебя, врать не стану. Я выясняла, не перешло ли к нему дело твоего начальника. Но он ответил, что пока нет. Это произойдет только в том случае, если совпадет пуля, убившая Тимура Арсеньевича, с той, которой стреляли в меня. А пока он сказал, что добился усиления моей охраны еще на двух человек.

– А про пушку Хлопотуна не спрашивала? Может, удалось что-то откопать?

Маша пожала плечами.

– Да мне и в голову не приходило этим интересоваться.

На следующий день я не мог не пойти на работу. В принципе, мне нужно был явиться еще вчера, но я провел почти целый день в милиции. А мне надо было принять дела Тимура и, пока не поступило иных указаний, начать выполнять его обязанности. Кроме того, я не хотел возникновения ненужных толков и предположений. Сотрудники не знали об истории с Машкой и не понимали подоплеку моего отсутствия в предыдущие дни. А если бы я и после убийства босса перестал появляться на работе, это без сомнения породило бы кучу вредных слухов. У меня не было сомнений, что тот же «доброжелатель» или «доброжелатели» уже распространил по фирме версию о том, что в преступлении мог быть замешан и я.

Сесть в кабинете Тимура я не рискнул, хотя основная часть телефонных звонков шла к нему. Я, как обычно, расположился у себя и через некоторое время схватился за голову. Телефон трезвонил не переставая, и это учитывая то, что звонки проходили сортировку у Генриетты. Я тонул в череде бесконечных вопросов, соболезнований, разговоров о процедуре похорон и т. п. Наконец, я взмолился и попросил Генриетту полчаса меня ни с кем не соединять.

Минуту я просто сидел, тупо глядя на дверь напротив, а потом набрал номер Скворцова. Тот обрадовался, услышав мой голос.

– Родион Николаевич! – бодро начал он. – Вам совершенно невозможно дозвониться. Ни на городской телефон, ни на мобильник.

А я действительно выключил мобильник. Он тоже трезвонил без перерыва. Вначале я еще как-то пытался отвечать, думая, что меня ищет Машка или Нинка, но это были те же сочувственные звонки разных знакомых и малознакомых людей, за которыми скрывался вполне деловой и холодный интерес, кто займет еще теплое место Тимура, и будут ли как-то меняться приоритеты фирмы.

Я объяснил Скворцову ситуацию, и он понимающе причмокнул губами.

– Родион Николаевич! – продолжил он разговор. – У меня есть новости, хотя не знаю, хорошие они или плохие. Имеющиеся у нас пули даже при не очень тщательном сравнении выглядят идентичными. Поэтому существует высокая вероятность, что и в этот раз жертвой преступления должна была стать Мария Витальевна.

– Так что же в этом хорошего? – удивился я.

Скворцов усмехнулся.

– Для Маши, думаю, ничего, – грустно сказал он. – А для вас, может, наоборот. По крайней мере, Пинхадзе почти перестал вас подозревать в убийстве вашего босса. Очень вы ему не понравились. Он, знаете ли, у нас физиономист. – В голосе капитана послышалась насмешка. – Он говорит, что вы напомнили ему гидропонный овощ. С виду красивый и вкусный, а внутри – вода и антибиотики, чтобы привкус гнили отбить.

Я не очень весело засмеялся.

– Я не физиономист, но его лицо мне тоже не шибко понравилось. Типичный оборотень в погонах… Значит, мне правильно показалось, что ему не терпелось меня арестовать?

– В общем, не без того, – согласился капитан. – Но Пинхадзе – не оборотень и хороший сыщик. И знает свои слабости. Поэтому, если факты с его версией не совпадают, он их подтасовывать любой ценой не будет.

– Так он будет и дальше вести это дело? – с тайной надеждой на отрицательный ответ поинтересовался я.