Библиотека. Повести

Время, даже, несмотря на потихоньку убывающую водку, для Владика тянулось болезненно медленно, хотя его нарастающее беспокойство и нетерпение выглядели совершенно натуральными. И Колибри, по-хозяйски поглядывающий время от времени на столик, с понятным сочувствием отнёс их на счёт не пришедшей на свидание к клиенту девушки. Динамистка, другим словом. Которая, похоже, даже и не позвонила. Но дальше размышлять о перипетиях мужской судьбы Женя не стал. Работы было много. Хотя и выпускать из вида Владика он не собирался. Обманутый в лучших чувствах клиент мог впасть в опасное состояние, то есть начать медленно, но верно надираться без закуски. Поэтому Колибри, видя уже несколько расплывшиеся черты покрасневшего лица Владика, был в полной боевой готовности, когда тот опять позвал его к своему столику.

– Не пришла ведь, зараза, – несколько утрируя, сокрушённо произнёс Владик, обращаясь к Колибри. Тот скорчил понимающую рожу.

– Не пришла, – повторил Скрепкин и сделал вид, что собирается ударить кулаком по столу. Колибри чуть дёрнулся, будто в попытке его удержать. Но только чуть. Это ведь было всего лишь представление, которое они разыгрывали друг перед другом.

– Водки ещё принеси, – мрачно потребовал Владик.

– А может, закажете себе что-нибудь покушать? – с фальшивой заботливостью предложил Колибри. – Чего водку зря переводить?

Скрепкин упрямо покачал головой.

– Нет. Неси ещё водки. А есть не хочу, – Владик неожиданно полез в карман и, покопавшись, вытащил из него два билета. – Смотри. Видишь? Хотел её, дуру, в театр сводить. На суперкрутого режиссёра. Спектакль на малой сцене. Только для своей публики. Знаешь, сколько билет стоит? Охренеешь.

При виде билетов у Колибри в глазах моментально мелькнул интерес. Он с разрешения взял их и с любопытством рассмотрел.

– Так это на театр Сердюка? – с ноткой зависти спросил он.

Владик безразлично кивнул.

– Сердюк, Пердюк… Да какая разница? – Скрепкин сокрушённо покрутил головой. – Разве в этом дело?.. Говорю, неси водку. И закуску какую-нибудь простенькую.

Водку он вскоре получил и продолжил её с кислым видом пить, кося хитрым глазом в сторону Колибри. А тот Владика-то самого хоть из головы и выкинул, но вот про пропадающие билеты не забыл. Уж так ему хотелось на этот спектакль попасть. Даже не смущало, что со смены пришлось бы сорваться. Но, видимо, не судьба. Никакой убедительной причины попросить Скрепкина продать ему билеты он не видел. Да и возможности пригласить кого-то с собой у Жени не было. С Ольгой он недавно вдрызг разругался. Надоело ему её нравоучения слушать: «Будь мужчиной да будь мужчиной!» Тьфу.

Наконец, Владик попросил счёт. Несмотря на выпитое, он выглядел на удивление трезвым и бодрым. И, уже протягивая купюры, набравшись храбрости, предложил:

– А может, если вы свободны, хотите присоединиться ко мне и пойти вечером в театр? Мне всё равно лишний билет продавать. А так, со знакомым человеком, оно вроде и веселее.

Колибри виду не показал, но чуть не подпрыгнул от радости. И стал копаться в карманах, чтобы отдать деньги за билет. Владик, естественно, отказался их брать, с оттенком иронии, называя невостребованную плату разновидностью чаевых. Мечта Скрепкина сбылась, он шёл на свидание с Колибри, хотя тот об этом и не знал.

…От Шекспира в пьесе остались только любовная интрига и главные герои, разнополые близнецы, но сделано всё было здорово. Динамично, остроумно, правда, сюжет был перенесён в наше время. И поэтому одна из героинь, в оригинале герцогиня, прекрасно знала, что влюблена в девочку, одетую мальчиком, а не путалась дура-дурой как у Шекспира, и вовсе не по ошибке спала с ней. А когда нашёлся, наконец, мальчик-близнец, обе девочки, старая и молодая, в развязке пьесы к всеобщей радости и безо всякого для себя ущерба сменили ориентацию. Вот такое торжество свободы нравов. Колибри от спектакля был в восторге. Он словно забыл, что практически не знает своего спутника, и по-мальчишески взахлёб делился впечатлениями, хватая в запале Владика за руки.

– Это ведь было круто. На самом деле круто, – повторял он и с удивлением думал, что современная интерпретация пьесы, возможно, по смыслу глубже, чем кажется на первый взгляд. Что для любви между людьми не так уж важен пол, потому что любовь беспола. Секс – это только физиологическое приложение, и вовсе не обязательное. Ведь любят же родители искренне своих детей. Но разве в этом чувстве есть что-то низменное, физиологическое?

Ну, а отношение к спектаклю Владика было и вовсе простое. Что хорошо для Колибри, было хорошо и для него. Впрочем, постановка в любом случае понравилась. Хотя и не наводила его ни на какие глобальные размышления. Так, ещё один стёб.

С тех пор они стали по-дружески встречаться. Владик скармливал Колибри билеты в театр и платил за это посещением спектаклей, смотреть которые он бы не стал и бесплатно. Но Женя, открытая душа, с неподдельным интересом и благодарностью воспринимал самые причудливые выкрутасы конкурирующих за зрителей режиссёров. И его отношения со Скрепкиным крепли. Тот был чуть старше, образованнее и умнее, а какому парню в глубине души не хочется иметь рядом надёжного товарища. И Владик им стал. Вскоре Колибри, сам не замечая, начал с нетерпением ждать, когда вечерком Скрепкин заглянет вроде бы мимоходом в ресторан и выпьет, болтая с Женей о пустяках, рюмочку коньяка с долькой лимона.

Знаете, иногда бывает, что, случайно встречаясь, люди, которые до того и знали-то друг друга не очень-то и хорошо, и не виделись много лет, вдруг на время объединяются по непонятной причине в общую компанию «не разлей вода», как будто чуть ли не родственники и ходили раньше на один горшок. Такие союзы обычно длятся не долго, но зачастую запоминаются своими вместе проведёнными и нескучными застольями. Однажды и у Скрепкина всплыли нежданно-негаданно какие-то знакомые знакомых со своими незнакомыми знакомыми и раз за разом стали зазывать его в гости. Владик поначалу отнекивался, но его новые друзья выглядели безобидно, похоже, никакой корысти в отношениях с ним не преследовали и были просто гостеприимны. И как-то раз он согласился поехать с ними на шашлыки, предупредив, что, возможно, приедет с другом.

Хозяином летнего домика, где они собрались, был грузин по имени Кахи. Он был традиционно хлебосолен и колоритен, работал кардиохирургом в престижном московском центре. И, бог ты мой, как здорово умел готовить шашлык. В общем, ни Владик, ни Колибри давно так вкусно не ели и сладко не пили. Когда же веселье улеглось и прилично выпившие гости разбрелись кто в дом, а кто по машинам, Колибри естественным образом оказался в «лексусе» рядом с Владиком, и тот неожиданно для себя самого поцеловал Женю в губы. Тот совершенно по-девичьи отпрянул и прикрыл рот ладонью. В его глазах читалось откровенное изумление и, трудно точно сказать, кажется, затаённое облегчение. Очень хотелось бы написать: и тут они, счастливые, бросились друг другу в объятия. Или же, наоборот: оскорблённый поведением Владика Колибри хлопнул дверцей автомобиля и пешком, но с гордо поднятой головой потащился на электричку. Но всё было не так. Возникла тяжёлая, буквально ощутимая своим весом пауза. Ни тот, ни другой не знали, что делать. У обоих возникли вопросы, требовавшие ответа, а сделать вид, что ничего не произошло, было уже невозможно. Но надо отдать должное Владику. Он сумел быть одновременно и тактичен, и настойчив. А дальше события развивались по сценарию любой другой любовной истории и вряд ли нуждаются в детализации.

* * *

Колибри переехал жить к Владику, благо места в купленной на папины деньги квартире было более чем достаточно. Работу официантом он бросил и лишь иногда соглашался подзаработать на карманные деньги и покрутиться на элитных фуршетах. Целиком ушёл в изучение гостиничного дела и засел за изучение английского языка. А вечером с нетерпением ждал, когда придёт Владик, и придёт ли он вообще. Его «библиотечный» бизнес отнимал много времени, и он частенько не приходил ночевать, хотя честно отзванивался и предупреждал об этом. Секретов между Женей и Владиком не было, и Колибри, конечно, знал об основном предназначении библиотеки. И не раз беззлобно и от души смеялся над наивной и безвредной Валентиной Викторовной. Он даже встречался с ней лично, когда как-то заезжал к Владику на работу. Она ему понравилась, но навеяла на грустные мысли. Ему вдруг стало обидно, что не она, а грубоватая и беспардонная проводница была его мамой. Ревновать Владика к кому-либо из сотрудников или клиентов ночной «библиотеки» Колибри даже и не думал. Такая мысль ему не приходила в голову. Ведь у него с Владиком была любовь.

А, следовательно, существующий в теории шанс Насти Кравчук захомутать Скрепкина был равен нулю. Анастасия была вполне хорошей девочкой из совершенно благополучной семьи. Она росла достаточно современной, в меру избалованной и взбалмошной, но в серьёзных вопросах прислушивалась к мнению родителей и добросовестно, тщательно скрывая отвращение, отучилась в МВТУ, получила ради мамы и папы заветный диплом. Но когда встал вопрос о работе по специальности, о необходимости «тянуть лямку», упёрлась рогом. И, так сказать, ушла в поиски себя. Родители поскрипели зубами, поскрипели – и заткнулись. Впрочем, Настино непослушание ничем, по сути, ни ей, ни родительским чувствам не грозило. Их девочка, их принцесса прожила слишком спокойную и гладкую жизнь. И для того, чтобы решиться на что-то «из ряда вон», ей просто не хватило бы нахальства. У неё не было авантюрной жилки, чтобы пойти в модели или актрисы, стать дорогой шлюхой она брезговала. И её поиски себя вылились в основном в простое сидение сиднем дома. Но тут подвернулся Владик, который в первую очередь привлёк её внимание тем, к чему она, в общем-то, не привыкла, – полным равнодушием к её женским прелестям. Он Насте понравился, хотя и не до такой степени, чтобы её стала волновать его сексуальная ориентация. А затем выяснилось, что с ним легко дружить, он тот редкий человек, которому можно без лишних слов в плохую минуту уткнуться в жилетку. И когда Владик, мучаясь сомнениями, предложил ей взять на себя роль «мадам» в борделе для геев, Настя открыла от удивления рот, но согласилась. Она только не понимала, почему не кто-то другой, а именно она – традиционной ориентации женщина, а не мужчина, на что Владик безапелляционно заявил, что все геи втайне хотят быть в подчинении у женщины, эдакой мамы с большой буквы. Хотя бог его знает, откуда он это взял. Вот так у Вэвэ и сформировался штат сотрудников, а главное, значительно улучшились условия работы.

Деловые отношения Насти и Владика не всегда были безоблачными. И всё из-за конопли, проклятого канабиса. Если по порядку, дело было так. Поначалу подвал здания графской конюшни Владик использовал только как склад. Туда от посторонних глаз в часы обычной работы библиотеки прятали роскошные напольные матрасы, постельное бельё и ширмочки, создающие клиентам необходимое уединение, hermitage, так сказать. А не менее нужные для хорошего времяпрепровождения закуски и напитки загружали в пресловутый, мозоливший Вэвэ глаза запертый холодильник в коридоре. Но в дальнейшем Скрепкин решил оборудовать внизу пару номеров класса «люкс» для VIP-клиентов, однако это, беспроигрышное на первый взгляд, начинание оказалось убыточным. В роскошных апартаментах клиентам было скучновато и не так прикольно, как среди стеллажей с книгами и портретом Ильича. Однако Скрепкин не уставал экспериментировать. Ему в голову пришла довольно рискованная идея выращивать в подвале коноплю, ни в чём неповинную, но когда-то попавшую под запрет сельскохозяйственную культуру. Тепла там было большую часть года достаточно и так, а провести освещение было сущим пустяком. Проблема заключалась в очевидном утяжелении ответственности партнёров по бизнесу перед УК РФ. Настя была категорически против. И они поссорились. До этого даже при всём своём доброжелательном отношении к Владику Настя в глубине души знала, что, если запахнет жареным, сумеет свалить вину на него, сведя свою роль к функции наёмного служащего, а ни в коем случае не организатора. Но если приплетут ещё и наркотики… Скрепкин же, наоборот, весь загорелся. Он утверждал, что риск невелик. Круг клиентов и мальчиков у них был не только узок и респектабелен, но и прошёл строгий отбор. Производить марихуану он собирался не на продажу, а только для своих, так сказать, для внутреннего пользования. Стоимость услуг заведения, конечно, возросла бы и, соответственно, возросли бы и доходы. В конечном итоге его точка зрения восторжествовала, и в подвале теперь стоял специфический запах. Но, как ни странно, он Насте, несмотря на то, что ей и в голову бы не пришло затянуться косячком, нравился. Скрепкин же на запах внимания не обращал. Он тоже вообще не курил, не нюхал, не кололся и внутрь никакую гадость не принимал. А клиенты были довольны.

Как и ничего не подозревающие рядовые читатели. Естественно, по другим причинам. Пополнять фонды Владик не забывал, да и об интересах книгочеев заботился. Всё было компьютеризировано, и в случае отсутствия нужной книги можно было не только узнать, у кого она в настоящий момент и когда должна вернуться, но и прочитать её, если приспичило, в электронном виде.

А у ночного заведения не было только вывески, хотя название, пускай шуточное, всё же было. «Жемчужный порт». Или просто порт. Так его прозвал Владик. А клиентов почему-то – японцами. Колибри съедало любопытство. При чём здесь Япония и море? И насмешил однажды Скрепкина этим вопросом.

– Не море, а океан. Фильм такой голливудский есть. «Pearl Harbor». Жемчужный порт. Болезненная тема для янки. Место, где во вторую мировую войну японцы вставили американцам. Мужчины мужчинам, – рассмеявшись, пояснил он. – Хотя вообще-то название получилось случайно и без скрытого смысла. Красивое просто. Мирное. А «библиотеку» надо же как-то среди своих называть. Не Хиросимой же.

Понятно, что ни Владик, ни Настя вдвоём не могли потянуть обслуживание «порта». Первые недели они ещё как-то крутились, но при необходимости в дневные часы выполнять хотя и несложную, но всё-таки работу и просто находиться на рабочем месте быстро поняли, что долго не выдержат. Да и реноме заведения требовало, чтобы всё было организованно идеально. И штат «порта» начал расти. Поначалу появился охранник Дима, школьный учитель физкультуры, который, как вы помните, здоровался по вечерам с Вэвэ. Он привёл сменщика Костю, мрачноватого и страшненького с виду парня, в той же школе работающего учителей музыки. Парами прилетали на ночь помочь тщательно отобранные девчонки с филфака МГУ. Стоит отметить, что ни у кого из вышеназванных лиц не возникало мысли, что они участвуют в чём-то дурном. Ни продажная однополая любовь, ни курение «плана» их не смущали, были для них абсолютно личным делом каждой из участвующих в процессе сторон. Страха засыпаться, в общем-то, ни у кого особенно тоже не было. Все были свои. Деньги капали исправно, никто никого не обижал, клиенты тоже не оставались внакладе. Хотя понятно, клятвы верности никто никому не давал, и давать не собирался. И если бы Фемида случайно или по глупости взяла кого-то за цугундер, то этот некто сдал бы всех без малейших колебаний и угрызений совести. К всеобщему удовлетворению «Жемчужный порт» процветал и оставался закрытым успешным клубом для избранных.

* * *

Дед, с облегчением вздохнул, увидев, что, наконец, Колибри вышел из библиотеки и сел в свою «мазду», и завёл автомобиль. В последнее время Женя всё чаще стал заезжать туда после учёбы, объясняя это тем, что ему там удобнее заниматься. Причина же, конечно, была не в этом, ему просто хотелось быть поближе к Владику, который, в свою очередь, вроде бы и радовался, а, с другой стороны, самого себя, стыдя за это, злился. Уж очень ему не хотелось, чтобы Настя или Вэвэ заподозрили истинную природу их взаимоотношений. Впрочем, Женя вёл себя совершенно обыденно и старался ничем не отличаться от других посетителей. Правда, не бросать время от времени далеко не индифферентные взгляды на Скрепкина всё же не мог. А кто такой Дед, Колибри вообще не знал.

Владик же, наверное, узнал бы в нём одного из нечастых, но щедрых клиентов «порта», хотя никакой особой информацией о нём не обладал. Знал только, что тот руководит фирмой по поставке и обслуживанию холодильных установок. Дед же среди «своих», то бишь клиентов «Жемчужного порта», был фигурой не совсем обычной. В миру Степан Андреевич Хвыля, он уже несколько недель присматривался к этой, с позволения сказать, библиотеке и её сотрудникам. Вначале его интересовала только фигура босса, Владика, с которым он намеревался в дальнейшем завести деловые отношения. Но, основываясь на солидном прежнем опыте, справедливо полагал, что его предложение о сотрудничестве не вызовет у того восторга. Хотя кого волновало его мнение? Дед умел быть убедительным. Но случилось нечто непонятное, и некоторые личные соображения заставили его отказаться от прежней идеи. И Дед, если точнее – Дед Мороз, не стал на Владика наезжать. Более того, начал по-тихому «крышевать» это учреждение, удивляя корешей незаинтересованностью в каком-либо «наваре». То есть делать это «безвозмездно», как сказала Сова в известном мультике.

Своё странноватое «погоняло» Дед получил на зоне, когда какой-то чересчур продвинутый начальник по воспитательной работе решил показать своим подопечным фильм «Морозко». А роль Деда Мороза в нём сыграл то ли народный, то ли заслуженный артист Хвыля, известный всесоюзный Дед Мороз, которому, естественно, было и невдомёк, что он имеет честь быть однофамильцем тогда ещё мелкого криминального авторитета. Смеху на зоне, понятно, было много, но в результате Стёпа, вполне уважаемый человек, своё прежнее, довольно заурядное «погоняло» Колода потерял и обзавёлся новым, которое со временем превратилось из иронично сказочного во вполне респектабельное – «Дед». О своём прежнем криминальном прошлом Степан Андреевич вспоминать не любил и настоящие безотказно действующие связи не афишировал, так как всем сердцем стремился к «натурализации» среди современной, пережившей смутные времена, внешне законопослушной элиты.

В «библиотеку» он попал случайно. По зову тела, но случайно. Ему рассказал о ней один из его новых знакомых, немолодой, покрытый вислыми морщинами развратник, бывший инструктор райкома партии, отвечавший за работу с молодёжью. Прямо-таки вибрируя от распиравшей его новости, он нашептал на ухо, что есть, мол, такое местечко с хорошими, ещё не затисканными и не затасканными мальчиками. Оазис, так сказать, в пустыне. Да ещё и с необычным антуражем. И Дед это заведение посетил. Остался доволен. Не побрезговал и выкурить косячок. Но только на треть. Оставшуюся часть аккуратненько положил в карман и затем отдал на исследование своим ребятам в лабораторию соответствующего подразделения ФСБ. Очень ему хотелось узнать происхождение «травки». Выяснилось, что это «самосад», не совпадающий по составу ни с каким из известных источников. Его пацаны потом чуть лоб не расшибли, пока выяснили, откуда идёт конопля. И только по чистой случайности, заглянув в мусорный бак «порта» и обнаружив остатки сухой, не пошедшей в дело травы, догадались, что библиотека-то сама и занимается растениеводством. И Дед понял, что напал на золотую жилу. То, что до сих пор на них никто ни из братков, ни из ментовки не наехал, было вообще чудом. Вот уж воистину новичкам везёт. И, как уже было сказано, Дед поначалу возымел к «библиотеке» чисто деловой интерес. Захотел, как нормальный человек, за приличную плату стать её «крышей». Но не стал. По двум соображениям. Первое, как ни странно, он их пожалел. Уж больно они были необычными. Дед, как никто другой, прекрасно понимал, что «крышевание», несмотря на свои преимущества, может запросто «спалить» подопечного. В этот требующий определённой организации процесс приходится вовлекать большое число разных людей. Надо делиться с ментами, прикрывать точку от конкурентов, пожарных, санэпидемстанции и прочих халявщиков. Неминуемы риски утечки информации и конфликты денежных интересов. Кончилось бы всё заурядным образом, заведением уголовных дел или, хуже того, членовредительскими разборками. В результате пострадали бы не только материальные интересы Деда, но и, самое главное, «Жемчужный порт», который бы наверняка прикрыли. Конечно, его можно было бы потом и восстановить, и доходы он снова начал бы приносить. Но разве дело только в деньгах. Это был бы уже не настоящий «порт», а так, имитация. Не тот «Мулен Руж», в котором сидел Тулуз-Лотрек.

Второй же причиной того, что оазис продажной однополой любви остался нетронутым, как ни парадоксально, оказался Колибри. Дед увидел его случайно вечером у библиотеки. Женя вышел вместе с Владиком и, прощаясь, окинув быстрым вороватым взглядом окрестность, легонько чмокнул того в губы. И Дед вдруг возжаждал заполучить этого юношу себе. Он стал за ним следить и скоро понял, что Колибри – совершенно чистое неиспорченное создание и никакого отношения к мальчикам «порта» не имеет, что живёт он вместе с Владиком, и у них самые настоящие серьёзные отношения. А проще говоря, любовь. И когда Дед это осознал, то понял и другое, нечто новое для себя: ему не просто хочется Женю, а он в него влюблён. И был уверен, что достоин взаимности. А что же делать со счастливым соперником? При опыте и связях Деда вопрос в принципе решался легко. Скрепкин мог попасть в аварию, на него могли напасть бандиты, его можно было просто сдать ментам за содержание притона, вовлечение в проституцию, в производство и сбыт наркотиков. Но всё это было как-то не «по понятиям». Колибри сам должен был сделать правильный выбор. Хотя об этом пока ничего не знал.

* * *

Настя тоже обратила внимание на знакомого Владика Женю. Тот был такой забавный. Небольшого роста, шустрый и улыбчивый, он одним своим появлением благоприятно влиял на атмосферу читального зала. В его присутствии каким-то мистическим образом становилось хорошо. Да, есть такая категория людей, которым достаточно появиться, чтобы стало спокойнее, чтобы вдруг спало висевшее до этого напряжение, и те, кто ещё минуту назад хотели поубивать друг друга, находили причину повременить и даже, возможно, совладать со своим низким желанием. Колибри был таким. Хотя ничего особенного для этого не делал, был самим собой.

Каждый раз, размахивая сумкой с учебниками, он вольно вваливался в библиотеку и, бросив эту сумку на ближайший стул, кланялся, громко приветствуя присутствующих. Что заставляло тех, кого с улыбкой, кого с недоумением, оглядываться, а Вэвэ или Владик, как всегда, делали ему замечание. На этом ритуал заканчивался. Когда Колибри не грыз гранит науки, он с восторженно распахнутыми глазами болтал о чём-нибудь с Настей. Та безошибочной женской интуицией распознав, что у Владика ей ничего не обломится, вначале от скуки, а потом не без интереса обратила взор на Женю, которого Скрепкин представил как двоюродного брата и друга, поселившегося у него на время учёбы. Колибри, которому, несмотря на роман с Владиком, не могло не льстить внимание хорошенькой девицы, начал с ней всё более заигрывать, чем запутал до того абсолютно невинные взаимоотношения сотрудников библиотеки. Слава богу, хоть Вэвэ ни в кого не была влюблена, но, на беду, и та желала поучаствовать в регулировании их личной жизни. Она же ведь мечтала сосватать Настю за Владика, и никакой Женя, который вообще, может, безродная «лимита», в расчёты не брался. А Кравчук вместо того, чтобы, как хотелось бы Вэвэ, грамотно повести кампанию по завоеванию Скрепкина, повелась на всё более явное «охмурение» Колибри. Что не могло не поставить на повестку дня терзавший Владика вопрос: кто мог дать гарантию, что лживая и переменчивая человеческая природа не потеснит его образ в сердце Жени? И Скрепкин начал самым постыдным образом ревновать и даже мелочно придираться к Колибри. Тот же, верно догадавшись о причине такого поведения Владика, и зная, что страхи того беспочвенны, вместо того, чтобы просто объясниться, то ли из шалости, то ли по глупости продолжал кокетничать с Настей. А та, в свою очередь, всё больше принимала эти их отношения всерьёз.

Хуже всего было то, что эти безвредные божьи создания и не подозревали, что Дед Мороз уже пришёл и нашёл свою «Снегурочку».

* * *

Степан Андреевич припарковал свою «ауди» невдалеке от «мазды» Колибри и потянулся за сигаретой. Свою машину он любил, и любил управлять ею сам. Он давно прошёл этап, когда разъезжал с шофёром в окружении телохранителей и машин охраны. И совершенно сознательно от всего этого, вызывающего раздражение окружающих, отказался, поняв, что никакого выигрыша во времени эти кортежи не дают. А охрана лишь создаёт иллюзию безопасности. Доверяющий ей подобен ребёнку, который утыкается в ноги матери, прячась от воображаемого врага. Дед не сомневался, что, если кто-то захочет его убить, защитить его, кроме него самого, никто не сможет. Вопрос заключался не в том, насколько профессиональна или нет охрана, а в том, насколько сильна мотивация недругов. Если она окажется достаточной, то рано или поздно чьими-нибудь руками, неважно – профессионала или любителя, цель будет достигнута. Так зачем суетиться? Придя к такому фаталистическому заключению, он предпочёл не столько защищаться от врагов, сколько их не наживать. Но, если требовали обстоятельства, не отказывался и от войны. И вёл её жёстко. Но при этом всегда повторял своим бойцам, что всю жизнь играть мускулами и ухилятися (ему нравилось это украинское слово) от пуль бесперспективно. Надо заниматься каким-нибудь нормальным делом. Десять или одиннадцать классов были у всех, а значит, необязательно только уметь махать кулаками. Вон Билл Гейтс какое состояние нажил, а даже высшего образования не получил. Поэтому все его пацаны были пристроены при легальных делах, хотя он, конечно же, всячески поощрял посещение ими спортивных залов. В общем, был сторонником здорового образа жизни.

За годы, проведённые на зоне, Дед не только многому научился, но и многое понял. И многое в себе самом невзлюбил. Начиная с разукрашенного наколками тела. Особенно недолюбливал эти последние, в духе моды, художества в виде православных церквей с луковками и крестов. Слава богу, ему хватило ума оставить чистыми кисти рук и шею. И то случайно. Он тогда ещё только вышел из категории малолеток и, естественно, хотел поскорее стать таким, как все серьёзные люди. Но один старый вор ненавязчиво намекнул ему:

– Колоть себе на пальцах перстни или прочую дребедень – это всё равно что на воле ходить с плакатом «Смотрите все, я только откинулся».

Но даже и сейчас Дед страдал, что не может сходить в сауну с приличными людьми, и вынужден придумывать, что плохо переносит жар. Да и не каждая дама, или не совсем дама, а, так скажем, партнёр, приходили в восторг, увидев его во всей красе. Был, кстати, в этой нелюбви к наколкам и странный посторонний элемент. Дед родился в Тамбове, куда как русском месте, и вырос русским среди русских, хотя и носил украинскую фамилию. Уже, будучи авторитетом, неизвестно почему, в результате какого-то витка самоидентификации стал считать себя украинцем и всячески поддерживать бандеро-мазеповские националистические идеи Малороссии. Более того, некоторые из его наколок стали раздражать его не столько фактом своего существования, сколько православной направленностью. Дед, в принципе абсолютный безбожник, стал вдруг считать себя униатом, а значит, ни больше ни меньше, как подчинённым Папе Римскому.

Женя зацепил его крепко. Так крепко, что Дед сам себе диву давался. Как и собственному бездействию, отсутствию со своей стороны какой-либо инициативы. Всё-то про Колибри он уже знал, и про его мать, и непутёвую сестру, и про учёбу в университете, и, главное, про любовь с Владиком. Для завоевания Жени не видел никаких значимых препятствий. Мог просто грубо наехать и силой или шантажом добиться своего. Но ни о каком таком он и не думал. Деда замучили сомнения другого рода. Может, постарел. Или стал сентиментален. Не так уж много, в конце концов, на его жизненном пути попадалось людей, у которых всё было хорошо. Просто хорошо, и всё. Безо всяких заморочек. А Дед, похоже, увидел в отношениях Владика и Жени некую гармонию и не решался её нарушить. Он когда-то, давным-давно, ещё маленьким пацаном ездил единственный раз в жизни на море с родителями. Это был короткий, никогда больше не повторившийся в его судьбе момент счастья. Но отпуск кончился, и Стёпа, грустный, но счастливый, стоял на приступке в коридоре вагона, выглядывая в окно в ожидании отправления. А невдалеке, напротив, на лестнице перехода между перронами, стоял другой мальчик, постарше, и с любопытством его разглядывал. А когда Стёпа, переполненный любовью ко всему миру, ему улыбнулся, тот расчётливо и точно плюнул ему в лицо. И поезд тронулся. Этот плевок Дед так и продолжал на себе носить в течение всей своей жизни. Но с тех пор возненавидел тех, кто из зависти или ради собственной прихоти осмеливался нарушить принадлежащую другим гармонию или красоту.

* * *

Последнее время Женя заскучал. Долбить пособие Кабушкина по гостиничному менеджменту поднадоело, да и не было в нём, на его взгляд, ничего такого уж мудрёного. Знания давались Колибри легко, и можно было только пожалеть, что раньше никто не привил ему ни тяги к получению их, ни привычки учиться. Поэтому он, на лету схватывая суть, на уровне деталей начинал вязнуть и скучать и, не вникая в дальнейшие подробности, частенько предмет изучения бросал. По этой причине ему больше всего нравилось то, где результаты обучения сказывались быстрее всего, например, иностранные языки.

В личной жизни наступил период некоторого застоя. Чувства к Владику не изменились, но мужская сущность Жени начала протестовать против роли верного супруга при общем хозяйстве. Ему захотелось, чтобы в тихой гавани их взаимоотношений хотя бы иногда дул штормовой ветер, напоминая, что абсолютная стабильность бывает только в гробу. Шутки ради, он начал дразнить Скрепкина заигрыванием с Настей, а затем, хоть это и грешно, не мог не забавляться, видя, как тот вдруг заревновал. Что, к удовлетворению Колибри, несколько обострило и освежило их переживавшие застой отношения. Но и Настя не могла стать решением проблемы. Она была слишком близко, и рано или поздно ей пришлось бы понять, что никакого серьёзного интереса у Колибри к ней нет. И, вероятно, это её очень бы обидело. Женя не желал этого. Во-первых, потому что Настя ему действительно нравилась, а во-вторых, не хотелось ставить интересы бизнеса под угрозу из-за возникновения между партнёрами личной неприязни. Работая и дружа с геями, заподозрить, что совместное проживание Жени и Владика не просто любезность, оказанная одним кузеном другому, было не так уж сложно. Если женщины и так не очень любят соперниц своего пола, то, что же говорить о ситуации, когда «соперницей» становится мужчина. Жене вовсе не светило стать клином, вбитым между Скрепкиным и Кравчук.

* * *

Вечер был хмурый и промозглый, как и ничем не примечательный до него день. Владик припарковал машину рядом с домом и, бросив взгляд на окна квартиры, с облегчением вздохнул. Был виден свет, значит, Колибри дома. Через пару часов Скрепкину надо было отъехать на важную встречу, а пока ему хотелось немного покоя и отдыха, и он намечтал, что проведёт время с Женькой. Он позвонил в дверь раз, потом другой, но никто не открыл. Чертыхнувшись и подумав, что Колибри плещется под душем и ничего, как обычно, не слышит, Владик полез за своими ключами и, с минуту поковырявшись, открыл дверь. К его удивлению, из-под двери в ванную не выбивался свет, в квартире стояла полная тишина. «Спит он, что ли?» – подумал Владик и, аккуратно поставив, дипломат и повесив, стараясь не шуметь, плащ, неслышно двинулся в сторону спальни. Она была пуста. У Скрепкина сразу испортилось настроение. Этот поганец не только куда-то, не предупредив, смылся, но и так торопился, что не выключил свет. Владик плюхнулся в кресло и от скуки включил телик. Почти по всем каналам показывали очередные серии бесконечных сериалов. С досады цыкнув, Владик полез в бар и с неудовольствием отметил, что, как назло, и коньяк тоже кончился. Зато в холодильнике была водка, и, поколебавшись секунду-другую, Скрепкин направил свои стопы на кухню. Там, как-то неестественно свернувшись калачиком, в луже крови лежал Колибри.