Три мушкетера

– Кажется, с жениной стороны? – лукаво спросил прокурор.

Портос не понял этой шутки, принял ее за наивность и посмеялся над нею внутренне. Госпожа Кокнар знала, что наивный прокурор – большая редкость, улыбнулась и покраснела.

При входе Портоса Кокнар с беспокойством взглянул на большой шкаф, стоявший против его дубовой конторки. Портос думал, что этот шкаф, хотя не такой формы, как виденный им во сне, был тот самый желанный сундук, о котором он мечтал, и радовался, что он был шестью футами выше, чем снился ему.

Кокнар прекратил свои генеалогические наследования и, обратясь к Портосу, сказал:

– Братец доставит нам когда-нибудь удовольствие пообедать с нами до отъезда своего на войну; не правда ли, госпожа Кокнар?

Этот вопрос нанес сильный удар желудку Портоса; да и госпожа Кокнар, кажется, почувствовала его, потому что сказала:

– Мой братец не придет больше к нам, если мы худо примем его; но он так недолго останется в Париже, что мы должны просить его провести с нами все свободное время, сколько у него будет, до отъезда.

– Ах, ноги мои, бедные мои ноги, что с вами? – пробормотал Кокнар и старался улыбнуться.

Слова прокурорши, сказанные очень кстати в ту минуту, когда его гастрономические надежды готовы были лопнуть, внушили мушкетеру глубокую признательность к ней.

Наступило время обеда. Все отправились в столовую, большую мрачную комнату напротив кухни.

Конторщики, познакомившиеся, кажется, в этом доме с непривычным для них комфортом, держали с военною аккуратностью табуреты в руках, готовые тотчас сесть. Казалось даже, что челюсти их заранее уже шевелились, выражая их страшный аппетит.

«Черт возьми, – подумал Портос, смотря на троих голодных, потому что недоросль не был удостоен чести сидеть за хозяйским столом. – Я на месте братца не держал бы таких обжор. Они похожи на людей, потерпевших кораблекрушение и не евших недель шесть».

Кокнар в креслах на колесах был ввезен в столовую женой; Портос помог ей придвинуть его к столу.

Подъехав к столу, он обнаружил такой же страшный аппетит, как его конторщики.

– Ого! – сказал он, – какой превосходный суп.

«Что они находят особенного в этом супе?», – подумал Портос при виде жидкого пустого бульона, в котором плавало несколько гренков, как острова в архипелаге.

Хозяйка улыбнулась, и по ее знаку все сели.

Прежде всех подали хозяину, потом Портосу, потом хозяйке, которая раздала гренки без бульона нетерпеливым писцам.

В это время двери столовой со скрипом отворились, и Портос заметил, что маленький конторщик, не могши принять участия в празднике, ел между столовою и кухней.

После супа служанка принесла вареную курицу; при виде этого роскошного блюда все бывшие за столом так вытаращили глаза, что они чуть не лопнули.

– Видно, что вы любите своих родных, госпожа Кокнар, – сказал прокурор, с улыбкой почти трагически, – вы заказали это блюдо, верно, из угождения вашему братцу.

Курица была худа и покрыта такой толстой кожей, что кости не могли прорвать ее при всем своем усилии, должно быть они долго искали такой курицы и нашли ее на шестке, где она собиралась умирать от дряхлости.

– Черт возьми! – подумал Портос; это очень неприятно; я уважаю старость, только не вареную и не жареную.

Портос посмотрел кругом, чтобы узнать, разделяют ли другие его мнение, но напротив того все жадными глазами пожирали эту превосходную курицу, возбудившую в нем презрение.

Госпожа Кокнар придвинула к себе блюдо, ловко отрезала обе большие черные ноги и положила их на тарелку своего мужа, потом отделила голову вместе с шеей и отложила для себя, и, отрезав для Портоса крылышко, передала остальное служанке, которая исчезла так быстро, что Портос не успел рассмотреть, какая перемена произошла в лицах конторщиков от обманутого ожидания.

После курицы явилось огромное блюдо с бобами, между которыми виднелось несколько бараньих костей; поэтому можно было бы подумать, что там есть и мясо; но эта хитрость не обманула конторщиков и печальные лица их вытянулись еще больше.

Госпожа Кокнар наложила молодым людям этого кушанья с умеренностью хорошей хозяйки.

Дошло дело до вина. Кокнар налил из маленькой глиняной бутылки по трети рюмки каждому из молодых людей, почти столько же себе, и затем бутылка перешла к Портосу и госпоже Кокнар.

Молодые люди долили рюмки водой, потом, отпив половину, опять доливали водой, и так делали во все время обеда, так что под конец они вместо красного вина пили белое.

Портос осторожно ел крыло курицы и вздрогнул, почувствовав, что колено прокурорши касается его ноги. Он выпил полрюмки этого береженого вина, и узнал в нем отвратительное монтрельское. Кокнар с ужасом увидел, что он пьет неразбавленное вино, и вздохнул.

– Не угодно ли вам бобов, братец Портос? – сказала госпожа Кокнар таким голосом, который давал ему понять, чтоб он отказался.

– Ни за что в свете, – пробормотал Портос, и потом прибавил вслух: – Благодарю вас, сестрица, я уже сыт.

Наступило молчание. Портос не знал, что сказать. Прокурор несколько раз повторил.

– А, госпожа Кокнар! благодарю вас: ваш обед сегодня самый роскошный! Да ел ли я что-нибудь?

Кокнар ел суп, черные ножки курицы и единственную из бараньих костей, на которой было немножко мяса.

Портос думал, что над ним шутят, и начал крутить усы и хмурить брови; но госпожа Кокнар сделала ему знак, чтобы он имел терпение.

Это молчание и остановка в обеде, непонятные для Портоса, имели ужасное значение для конторщиков; повинуясь взгляду прокурора, они медленно встали из-за стола, лениво сложили свои салфетки, поклонились и вышли.

– Пойдите, молодые люди, – сказал с важностью прокурор, – займитесь делом: это полезно для пищеварения.

Как только вышли конторщики, г-жа Кокнар встала и вынула из буфета кусок сыру, пирожное и пирог собственного ее печенья, с миндалем и медом.

Кокнар нахмурил брови, оттого, что увидел много кушаний, а Портос досадовал, что нечего было есть. Он посмотрел, не тут ли еще блюдо с бобами, но его уже не было.

– Решительно, пир, – сказал Кокнар, шевелясь на своем стуле. – Решительно, пир, epulae epularum; Лукулл обедает у Лукулла.

Портос взглянул на стоявшую подле его бутылку: он надеялся пообедать хлебом и сыром с вином, но вина в бутылке не было, а хозяин и хозяйка не замечали этого.

Портос съел ложечку пирожного, попробовал пирога госпожи Кокнар и подумал:

«Теперь жертва кончена. О, если б я не надеялся вместе с г-жей Кокнар заглянуть в шкаф ее мужа».

Кокнар, насладившись обедом, который он называл слишком сытным, почувствовал желание отдохнуть. Портос надеялся, что он останется в этой комнате, но прокурор не хотел об этом и слышать: принуждены были отвезти его в его комнату, и он кричал до тех пор, пока не поставили его кресла против шкафа, в который он из предосторожности уперся ногами.

Прокурорша отвела Портоса в соседнюю комнату, и они начали переговоры.

– Вы можете приходить к нам обедать три раза в неделю, – сказала г-жа Кокнар.

– Благодарю вас, – сказал Портос, – я не люблю употреблять во зло гостеприимство; притом же я так занят своею экипировкой.

– Правда, – сказала прокурорша, вздыхая, – эта несчастная экипировка – большая забота.

– Именно большая, – сказал Портос.