– Ступайте же к своей прекрасной герцогине, – а вас не удерживаю.
– А, вы, кажется, не будете в отчаянии от этого.
– Скажите в последний раз, господин Портос, любите ли вы меня?
– Увы! сказал Портос таким грустным голосом, каким только умел, но скоро будет война, на которой я буду убит, как говорит мне предчувствие…
– Ах, не говорите этого! сказала прокурорша, рыдая.
– Что-то мне говорит, что будет так, сказал Портос, притворяясь еще более грустным.
– Скажите лучше, что у вас есть новый предмет любви.
– Откровенно скажу, что нет. Никакой новый предмет меня не занимает, и я даже чувствую, что в глубине сердца что-то говорит в вашу пользу.
Но знаете ли вы, что через две недели начнется война и я ужасно озабочен своею экипировкой. Поэтому я еду к родным в средину Бретани, чтобы достать сумму, необходимую для приготовления к войне.
Портос заметил, что она колебалась между скупостью и любовью.
– А так как имение герцогини, которую вы видели в церкви, продолжал Портос, смежно с моим, то мы поедем вместе. Вы знаете, что дорога кажется гораздо короче, когда едешь вдвоем.
– Разве у вас нет друзей в Париже, господин Портос? спросила прокурорша.
– Я думал, что есть, отвечал Портос задумчиво, но вижу, что я ошибался.
– У вас есть друзья, господин Портос, есть, сказала прокурорша с каким-то восторгом, которому сама удивлялась; приходите завтра к нам. Вы сын моей тетки и потому мой двоюродный брат; вы приехали из Нойона в Пикардии, у вас много процессов в Париже, но нет стряпчего. Запомните ли вы это?
– Непременно.
– Приходите к обеду.
– Очень хорошо.
– И не уступайте ни в чем моему мужу, потому что он еще молодец, несмотря на то, что ему 76 лет.
– 76 лет! чудесный возраст!
– То есть преклонные лета, вы хотите сказать, господин Портос, так что бедный старикашка каждую минуту может оставить меня вдовой, продолжала прокурорша, бросив значительный взгляд на Портоса. К счастью, по нашему свадебному контракту все имущество укреплено за тем, кто останется в живых.
– Все? спросил Портос.
– Все.
– Вы, я вижу, осторожная женщина, любезная госпожа Кокнар, сказал Портос нежно пожимая ей руку.
– Ну, вот мы и помирились, любезный господин Портос, сказала она с жеманством.
– И навсегда, отвечал Портос таким же тоном.
– Так до свидания, мой изменник.
– До свидания, моя ветреница.
– До завтра; мой ангел!
– До завтра, жизнь моя.
XIV. Миледи
Д’Артаньян следил за миледи так, что она его не заметила; он видел, как она села в карету и слышал, как она приказала кучеру ехать в Сен-Жермен.
Карета, запряженная двумя сильными лошадьми, быстро промчалась. Д’Артаньян видел, что невозможно следовать за ней пешком и поэтому возвратился в Ферускую улицу.
В Сенской улице он встретил Планше, остановившегося перед лавкой пирожника и рассматривавшего с восторгом пирожки самой соблазнительной наружности.
Он приказал ему оседлать двух лошадей из конюшен де-Тревиля и привести их к Атосу.
Де-Тревиль позволил д’Артаньяну однажды навсегда брать лошадей со своей конюшни.
Планше пошел в улицу Голубятни, а д’Артаньян в Ферускую. Атос был дома и печально допивал бутылку того знаменитого испанского вина, которое он привез из поездки своей в Пикардию. Он сделал Гримо знак, чтобы подал стакан для д’Артаньяна, что тот исполнил с свойственным ему послушанием.
Тогда д’Артаньян рассказал Атосу все, что случилось в церкви между Портосом и прокуроршею и каким образом их товарищ в эту минуту, вероятно, уже имел все нужное для экипировки.
– Что касается до меня, отвечал Атос на этот рассказ, я совершенно уверен, что не женщины примут на себя мои расходы по вооружению.
– А между тем ни княгини, ни королевы не устояли бы, любезный Атос, против вашей красоты, ловкости и знатности.
– Как молод этот д’Артаньян! сказал Атос, пожимая плечами, и велел Гримо принести другую бутылку.
В это время Планше скромно просунул голову в полуотворенную дверь и доложил своему господину, что лошади готовы.
– Какие лошади? спросил Атос.
– Две лошади, которые одолжил мне де-Тревиль для прогулки; я поеду на них кататься в Сен-Жермен.
– А что вы будете делать в Сен-Жермене? спросил Атос.
Тогда д’Артаньян рассказал ему, как он встретил в церкви и узнал ту женщину, которая вместе с господином в черном плаще и с рубцом на виске, составляла для него мучительную загадку.
– То есть вы влюбились в нее так же, как прежде в госпожу Бонасиё, сказал Атос, пожимая презрительно плечами, как будто сожалея о слабости человеческой.
– Вовсе нет! Мне любопытно только разгадать таинственность, с которою она всегда является мне. Не знаю, почему мне кажется, что эта женщина имеет влияние на мою судьбу, не смотря на то, что я ее не знаю и она меня тоже.
– Признаюсь вам откровенно, сказал Атос, – что я не знаю женщины, которую стоило бы отыскивать, если она пропала. Госпожа Бонасиё пропала, тем хуже для нее; пусть кто хочет, отыскивает ее.
– Нет, Атос, вы ошибаетесь; я люблю несчастную мою Констанцию больше чем прежде, и если бы я знал, где она, я поехал бы на край света, чтоб исторгнуть ее из рук ее врагов; но что же делать, когда все поиски мои были напрасны и я не знаю, где она; поневоле нужно развлекаться.
– Так займитесь этой миледи, мой любезный д’Артаньян; желаю вам от всей души развлечься ей, если это может доставить вам удовольствие.