За сто шагов до Кале, лошадь д’Артаньяна упала, и не было возможности поднять ее на ноги; кровь шла у нее из носу и глаз; оставалась лошадь Планше, но она остановилась и никак не хотела идти дальше.
К счастью, это было в ста шагах от города; они оставили лошадей на большой дороге и побежали к пристани. Планше показал своему господину дворянина, ехавшего с своим слугой не более как в пятидесяти шагах перед ними.
Они живо догнали его; казалось, он был очень занят. Сапоги его были в пыли и он спрашивал, может ли он сейчас же отправиться в Англию.
– Ничего нет легче, отвечал шкипер судна, готового к отплытию; – но сегодня утром пришло приказание не пропускать никого без особенного позволения кардинала.
– У меня оно есть, сказал дворянин, вынимая из кармана бумагу; вот оно!
– Прикажите прописать его у губернатора порта, сказал шкипер, и поедемте со мной.
– А где мне найти губернатора?
– На его даче.
– А где его дача?
– В четверти мили от города; видите, при подошве холма, черепичную крышу?
– Очень хорошо! сказал дворянин.
И он отправился со своим лакеем по дороге к даче губернатора.
Д’Артаньян и Планше следовали за ним в пятистах шагах.
За городом д’Артаньян прибавил шагу и догнал дворянина при опушке леса.
– Господин, сказал д’Артаньян, вы кажется очень спешите.
– Как нельзя больше.
– Очень жаль, сказал д’Артаньян, потому что я тоже очень спешу и хотел просить вас оказать мне маленькую услугу.
– Какую?
– Позвольте мне проехать первому.
– Невозможно, сказал дворянин, я сделал шестьдесят миль в сорок восемь часов и завтра в полдень должен быть в Лондоне.
– Мне очень прискорбно; но как я приехал первый, то я и войду первым.
– Мне очень прискорбно; но я приехал вторым, а войду первым.
– Я еду по службе короля! сказал дворянин.
– А я по своим делам! сказал д’Артаньян.
– Вы, кажется, ищете ссоры?
– А вы что думали?
– Чего же вам нужно?
– Хотите знать?
– Конечно.
– Хорошо, мне нужно позволение на выезд, которое у вас есть; у меня нет его, а оно мне нужно.
– Вы, кажется, шутите?
– Я никогда не шучу.
– Пустите меня!
– Не пущу.
– Милый молодой человек, я размозжу вам голову. Любен, подай пистолеты!
– Планше, сказал д’Артаньян, справляйся с лакеем, а я справлюсь с господином.
Планше, ободренный первой удачей, кинулся на Любена, и, как он был очень силен, то повалил его спиной на землю, и стал ему коленом на грудь.
– Делайте свое дело, барин, сказал Планше, – а я свое сделал.
Видя это, дворянин обнажил шпагу и бросился на д’Артаньяна; но он имел дело с хорошим противником. В три секунды д’Артаньян нанес ему три удара шпагой, приговаривая при каждом:
– Это за Атоса, это за Портоса, это за Арамиса.
При третьем ударе дворянин упал без чувств. Д’Артаньян думал, что он умер, или по крайней мере лишился чувств и подошел к нему, чтобы взять приказание кардинала; но в то время, как он протянул руку за ним, раненый, не выпускавший из рук шпаги, нанес ему удар острием в грудь, говоря:
– Вот и тебе!
– А вот это за меня! последний и лучший! закричал взбешенный д’Артаньян, прикалывая его к земле четвертым ударом.
В этот раз дворянин закрыл глаза и лишился чувств.
Д’Артаньян видел, в который карман было положено позволение на выезд и взял его оттуда. Оно было написано на имя графа Варда.
Потом, бросив последний взгляд на красивого молодого человека, лет двадцати пяти, которого он оставил лежащим на земле, может быть, мертвым, он вздохнул о странностях судьбы, заставляющей людей уничтожать друг друга для выгоды других, совершенно им чуждых людей, не знающих даже о их существовании.
Но он скоро был отвлечен от этих мыслей Любеном, кричавшим во все горло и просившим помощи.
Планше положил ему руку на горло и сжал его изо всех сил.
– Барин, сказал он. – пока я буду его держать так, он не будет кричать, в этом я уверен; но как только я его отпущу, он закричит снова. Я узнаю в нем Нормандца, а это преупрямый народ.
И точно, как ни было стиснуто горло Любена, он все-таки старался издавать звуки.