Три мушкетера

Не было больше сомнения, что Фельтон был предан ей, если бы ему явился во сне ангел и стал обвинять миледи, он не поверил бы ему.

Миледи улыбалась при этой мысли, потому что Фельтон был единственною надеждой ее, единственным средством спасения.

Но лорд Винтер мог подозревать его; за самим Фельтоном может быть наблюдали.

Около четырех часов утра приехал доктор; но рана уже закрылась, доктор не мог видеть ни направления, ни глубины ее, только по пульсу больной он узнал, что никакой опасности не было.

Утром миледи под тем предлогом, что не спала всю ночь и что ей нужно было спокойствие, отослала бывшую при ней женщину.

Она надеялась, что Фельтон придет к завтраку; но он не пришел.

Неужели опасения ее осуществились? неужели Фельтон, подозреваемый бароном, не придет в самую решительную минуту? Ей оставался только один день; было уже 22-е число, а лорд Винтер объявил, что 23-го она отправится. Несмотря на то, она ждала терпеливо до обеда.

Хотя она ничего не ела утром, обед принесен был в обыкновенное время; тогда миледи с ужасом заметила, что караулившие ее солдаты были уже не в таких мундирах как прежде.

Она решилась спросить, где Фельтон.

Ей отвечали, что Фельтон за час до обеда сел на лошадь и уехал.

Она спросила, дома ли барон; солдат отвечал, что барон дома и что он приказал доложить ему, если пленница пожелает видеть его.

Миледи сказала на это, что она была еще очень слаба и что она желает остаться одна.

Солдат, поставив обед, вышел. Фельтона отослали, матросы были сменены: значит, Фельтону не доверяли.

Эго был последний удар для пленницы.

Оставшись одна, она встала; постель, на которой она лежала для того, чтобы подумали, что она тяжело ранена, жгла ее как раскаленная печь. Она взглянула на дверь; барон велел заколотить форточку доской; без сомнения, боялся, чтобы ей не удалось через это отверстие каким-нибудь демонским способом соблазнить стражей.

Миледи улыбнулась от радости; она могла теперь свободно предаваться своим чувствам; за ней уже не наблюдали; она начала скоро ходить по комнате в сильном раздражении, как сумасшедшая или как тигрица, запертая в клетке. Если бы был у нее теперь нож, то, вероятно, она думала бы о том, чтобы убить не себя, а барона.

В шесть часов лорд Винтер вошел; он был вооружен с ног до головы. Этот человек, которого миледи до сих пор знала как простенького дворянина, сделался превосходным тюремщиком; казалось, он все предвидел, угадывал, предупреждал.

Ему довольно было одного взгляда на миледи, чтобы узнать все, что происходило в душе ее.

– Сегодня вы не убьете меня; – сказал он; – у вас нет уже оружия, и притом я принял все предосторожности. Вы начинали уже развращать моего бедного Фельтона; он подчинялся уже вашему адскому влиянию; но я хочу спасти его; он больше не увидит вас. Соберите ваши вещи, завтра вы отправитесь. Я прежде назначил ваш отъезд 24-го, но потом я решил, что чем раньше, тем вернее. Завтра в полдень я получу приказ о вашей ссылке, подписанный Бокингемом. Если вы скажете хотя слово кому бы то ни было, прежде чем войдете на корабль, сержант мой убьет вас; ему так приказано. Если на корабле вы скажете хотя слово кому бы то ни было без позволения капитана, то капитан велит бросить вас в море. До свидания, вот все что я хотел сказать вам сегодня. Завтра я приду к вам проститься.

Сказав эти слова, барон вышел. Миледи выслушала все эти угрозы с улыбкой презрения и с бешенством.

Подали ужин: миледи чувствовала, что ей нужно было подкрепить силы; неизвестно, что могло случиться ночью, которая, казалось, будет страшною, потому что густые тучи покрывали небо, и сверкавшая вдали молния предвещала грозу.

Гроза разразилась около 11 часов вечера; миледи чувствовала, какое-то утешение в том, что природа разделяла мрачное состояние души ее; гром гремел в воздухе как гнев в сердце ее; казалось, что порывы ветра касались лица ее; она стонала как ураган, и голос ее терялся в страшном голосе природы, которая, казалось ей, издавала тоже стоны отчаяния.

Вдруг она услышала стук в окно и при блеске молнии увидела за решеткой человеческое лицо.

Она подбежала к окну и открыла его.

– Фельтон! – вскричала она, – я спасена.

– Да, – сказал Фельтон; – но, тише, тише! надо еще перепилить решетки. Берегитесь только, чтобы вас не увидели через форточку.

– Это хорошо, – сказал Фельтон.

– Что же мне делать? – спросила миледи.

– Ничего, ничего; только закройте окно. Лягте в постель, хоть не раздеваясь; когда я кончу, я постучу в окно. Но в состоянии ли вы будете следовать за мной?

– О, без сомнения!

– А рана?

– Я страдаю от нее, но это не помешает мне идти.

– Будьте же готовы по первому знаку моему.

Миледи закрыла окно, потушила лампу и легла в постель, как советовал Фельтон. Среди рева бури она слышала звуки пилы и при каждом блеске молнии видела лицо Фельтона за окном.

Она пролежала целый час, едва дыша; лоб ее покрылся холодным потом, и сердце сжималось со страшною мукой каждый раз, когда, она слышала какое-нибудь движение в коридоре.

Этот час показался ей годом.

Через час Фельтон снова постучал.

Миледи вскочила с кровати и открыла окно.

Две перепиленные жерди решетки образовали отверстие, через которое мог свободно пролезть человек.

– Готовы ли вы? – спросил Фельтон.

– Да. Надо взять что-нибудь?

– Денег, если у вас есть.

– Да, к счастью, у меня остались деньги, которые я привезла с собой.

– Тем лучше, потому что я истратил все свои деньги на наем лодки.

– Возьмите, – сказала миледи, передавая Фельтону мешок, наполненный луидорами.

Фельтон взял мешок и бросил его вниз.

– Ну, идите, – сказал он.

– Я здесь.

Миледи встала на кресло и влезла на окно: она увидела, что Фельтон висел над бездной на веревочной лестнице.

В первый раз чувство страха напомнило ей, что она женщина.