Три мушкетера

Миледи была прекрасна в эту минуту; религиозная восторженность, в которой она, казалось, находилась, придавала такое выражение лицу ее, что ослепленный Фельтон думал, что видит ангела, пение которого только что слышал.

– Да, да, – отвечал он, – вы беспокоите, вы приводите в волнение людей, живущих в замке.

И бедный безумец сам не замечал несвязности своей речи, между тем как миледи проницательным взглядом своим старалась проникнуть его тайны.

– Я перестану, – сказала миледи, опуская глаза со всей кротостью, какую могла придать своему голосу, со всею покорностью, какую могла выразить в своем взгляде.

– Нет, нет, – сказал Фельтон, – пойте, только не так громко, особенно ночью.

И с этими словами Фельтон бросился вон из комнаты, чувствуя, что не в силах долее выдержать строгости в отношении к пленнице.

– Вы хорошо сделали, поручик, – сказал солдат: – это пение потрясает душу впрочем, к нему можно привыкнуть, а голос у нее хорош!

VI. Третий день плена

Фельтон приходил к миледи, но нужно было сделать так, чтобы он оставался с нею подольше, или, еще лучше, чтобы он оставался с нею один; средство к достижению этой цели еще только смутно представлялось миледи.

Кроме того, нужно было заставить его разговаривать; миледи знала, что самое сильное обольщение было в ее голосе, так искусно принимавшем все оттенки от самого обыкновенного до восхитительного.

И, несмотря на это обольщение, миледи могла не успеть в своем намерении, потому что Фельтон был предупрежден относительно ее. С тех пор она стала следить за всеми его движениями, словами, даже за самыми незначительными взглядами, жестами и вздохами. Она изучала все как искусный актер, которому дали новую роль; к исполнению которой он не привык.

Не так трудно было миледи определить положение свое в отношении к лорду Винтеру; она еще накануне обдумала, как ей вести себя с ним. Быть молчаливой, сохраняя свое достоинство, в его присутствии; по временам раздражать его притворным отвращением, презрительным словом, вынуждать его к угрозам и жестокостям, которые составляли бы противоположность с ее покорностью, вот в чем состоял ее план. Фельтон заметит это; может быть, он ничего не скажет, но заметит.

Утром Фельтон пришел, по обыкновению, но миледи не сказала ему ни слова во все время, пока накрывали завтрак. В ту минуту, когда он хотел уйти, у нее блеснул луч надежды, не заговорит ли он сам с нею, действительно хотел что-то сказать, но удержался и он вышел.

Около двенадцати часов пришел лорд Винтер.

Был прекрасный зимний день и лучи бледного английского солнца, которое светит, но не греет, проникали сквозь оконные решетки.

Миледи смотрела в окно и притворилась, будто не слыхала, как он отворил дверь.

– А! – сказал лорд Винтер, – после комедии и трагедии мы принялись за меланхолию.

Пленница не отвечала.

– Да, – продолжал лорд Винтер, – я понимаю, вам очень хотелось бы быть на свободе, прогуляться по берегу моря: вам хотелось бы на хорошем корабле рассекать волны этого зеленого как изумруд моря; вам очень хотелось бы на суше или на море устроить мне засаду, которые вы так мастерски устраиваете. Потерпите? Через четыре дня вы будете на берегу моря, море будет для вас открыто даже больше, чем вы желаете, потому что через четыре дня Англия избавится от вас.

Миледи сложила руки и подняла прекрасные глаза свои к небу.

– Боже мой! – сказала она, – прости этому человеку, как я ему прощаю.

– Да, молись, проклятая, – сказал барон, – твоя молитва тем великодушнее, что ты в руках того человека, который никогда не простит тебя, клянусь тебе в этом.

И он вышел.

Когда он выходил, миледи быстро взглянула в полуотворенную дверь и заметила Фельтона, поспешно скрывшегося, чтобы она его не видала.

Она бросилась на колени и начала молиться.

– Боже мой, Боже мой! – сказала она, – ты знаешь, за какое святое дело я страдаю; пошли же мне силы страдать.

Дверь тихо отворилась; прекрасная молельщица притворилась, будто не слыхала этого, и продолжала жалобным голосом:

– Боже мститель! Боже милосердый! неужели ты допустишь исполниться замыслам этого человека!

Тогда она сделала вид, будто только что услышала шум шагов Фельтона, вдруг встала и покраснела, как будто ей было стыдно, что ее застали на коленях.

– Я не люблю мешать молящимся, – сказал серьезно Фельтон, – и потому умоляю вас – не беспокойтесь для меня.

– Почему вы знаете, что я молилась, – сказала миледи прерывающимся от рыдания голосом; – вы ошиблись, я не молилась.

– Неужели вы думаете, – отвечал Фельтон, также серьезно, но несколько мягче прежнего, – что я считаю себя вправе мешать кому-нибудь повергаться к стопам Творца? Сохрани Боже! к тому же виновные должны каяться, каково бы было их преступление; я считаю виновного неприкосновенным, когда он перед стопами Господа.

– Разве я виновна? – сказала миледи, с улыбкой, которая пленила бы всякого, – виновна! Боже мой! тебе это известно! Скажите, что я несправедливо обвинена – это так; но вы знаете, что Бог, любящий мучеников, иногда посылает испытания невинным.

– Преступны вы или невинны, – отвечал Фельтон, – во всяком случае, вы должны молиться и я помогу вам своими молитвами.

– Совершенно справедливо, – сказала миледи, бросаясь к ногам его: – я не могу больше скрываться перед вами; я боюсь, что у меня не достанет силы бороться за веру; выслушайте же просьбу женщины, близкой к отчаянию. Вас обманывают, но не об этом я хочу говорить; я прошу вас только об одной милости, и если вы мне окажете ее, я буду благословлять вас до последней минуты своей жизни.

– Поговорите с милордом, – сказал Фельтон: – мне не предоставлено права ни прощать, ни наказывать.

– Напротив, оно не предоставлено никому кроме вас; лучше выслушайте меня, чем содействовать моей погибели и унижению.

– Если вы заслужили этот стыд и унижение, вы должны покориться приговору, чтобы искупить свой грех перед Богом.

– Что вы говорите!.. Вы не понимаете меня. Когда я говорю об унижении, вы думаете, что я разумею какое-нибудь наказание: тюрьму или смерть! Сохрани Боже! Смерть и тюрьма мне не страшны.

– Теперь я вас совсем не понимаю, – сказал Фельтон.

– Или притворяетесь, что не понимаете, – отвечала пленница, с улыбкой сомнения.

– Нет, клянусь вам честью, не понимаю.

– Разве вы не знаете намерений лорда Винтера в отношении ко мне?

– Не знаю.

– Не может быть; вы пользуетесь его доверием!

– Я никогда не лгу.

– Но он вовсе не скрывает своих намерений, поэтому их трудно не знать.

– Я не стараюсь ничего разузнавать: я ожидаю, пока мне сами скажут; но кроме того, что лорд Винтер говорил мне при вас, он ничего особенного не говорил мне.

– Так вы не сообщник его! – сказала миледи с уверенностью; – так вы не знаете, что он готовит мне позор, который ужаснее всех наказаний в мире?

– Вы ошибаетесь, – сказал, краснея, Фельтон… – лорд Винтер не способен на подобное преступление…