Литургия в краю волков. Повесть из сборника «Шрамы»

– Занемог наш отец Дорофей. Холодов ещё не было, а он успел уже схватить воспаление лёгких. Возраст! Третью неделю прикован к одру болезни. Вроде идёт на поправку, но… Короче, по поручению епископа, – тут отец Леонид на секунду осёкся, – э-э-э… ну, то есть, в смысле… уже архиепископа. Никак ещё не привыкну к новому чину нашего Вятского… ну, то есть, в смысле… пока ещё Кировского предстоятеля…

Усмехнувшись над путаницей собственной речи, отец Леонид подытожил:

– В общем, болящего требуется навестить, гостинцы ему передать, по хозяйству, может, чего подмогнуть – жена-то его, Зинаида Петровна, хоть и шустрая попадья, но ведь тоже в летах преклонных.

– Когда благословите с гостинцами ехать? – батюшка Михаил весь подтянулся. До поездок он был охоч, поездок в последнее время ему не хватало. Тем более, что приобретённый всего лишь полгода назад подержанный «москвич» был первой личной его машиной, и накататься всласть батюшка Михаил ещё не успел.

– Погодь, погодь. Гостинцы – это не главное. Ты в курсе, что в тех краях глухоманных отец Дорофей – единственный священник на сто вёрст окрест? Получается, пасомые остались без пастыря. Временно, я надеюсь. Вот архиепископ Хрисанф и благословил молодёжь нашу на ратный подвиг, – глаза отца Леонида озорно блестели. – Короче, нужно будет там отслужить литургию. Даже две литургии. Одну – в поселковом храме, другую – в колонии тамошней. Отец Дорофей и тут, и там успевал; ну, а мы вас двоих добрых молодцев посылаем.

– Хорошо, в дороге вдвоём сподручнее. Слыхал я, что места там глухие…

– Ну да. Было дело, волки однажды лесника растерзали.

– Жуть! И кто мой напарник?

Тут раздался очень мягкий стук в дверь, словно кошка погладила лапкой с той стороны. Священники повернулись к двери.

– О! Вот и он, твой напарник. Узнаёшь ли смиренный нрав сего велеучёного отрока по столь деликатному стуку? – отец Леонид подмигнул Михаилу и, возвеселясь своей шутке, громко позвал:

– Заходи, отец Лука!

Дверь отворилась, и ласковый голос пролепетал:

– С праздником вас, отец Леонид.

В кабинет через порог плавно шагнул Лука – самый молодой (пожалуй, подойдёт слово «юный») священник епархии. Завидев, что у отца Леонида есть посетитель, Лука замер слегка ошарашенный. Улыбка сползла с его благообразнейшего лика. Поджав губы, Лука кивнул Михаилу.

Встреча эта стала неожиданностью и для батюшки Михаила – и неожиданностью не самой приятной. Уж с кем бы он меньше всего желал отправиться на задание – так это с Лукой. А происходи то в Афгане, в разведку идти с ним – ни за какие коврижки.

Хоть они и были мало знакомы, эти два молодых клирика (пути их редко пересекались), но при этом в отношении друг друга оба испытывали странную неприязнь. И вроде бы взяться антипатии неоткуда, но слишком уж разными были два молодых человека. Объединяло их только одно – обоих во священный сан рукоположили недавно. Впрочем, тут отец Лука (хоть и был на пару лет младше) всё-таки несколько опередил батюшку Михаила.

Вообще в глубине души батюшка Михаил почитал отца Луку отъявленным карьеристом, маменькиным сынком, не нюхавшим пороху; хоть и начитанным, образованным, но не в меру высокомерным. И при том ещё почти ребёнком, у которого детство в одном месте играет. Лука же считал Михаила твердолобым мужланом, лишённым необходимой для понимания красоты Евангельских строк поэтической утончённости, читающим акафисты на церковнославянском чуть ли не по слогам. И странное дело – оба молодых человека, каждый оценивая другого со своей колокольни, по-своему были правы.

Отец Лука, лицом походящий на киношного Арамиса из «Трёх мушкетёров», являлся полной противоположностью батюшки Михаила. Роль бороды на елейном лике Луки выполнял аккуратненький пучок ухоженных волосков, чудом выросших на изящном подбородке. Ниже среднего роста, не слишком физически развитый, отец Лука голос имел тонкий, высокий, почти девичий. Вообще в нём присутствовали некоторые едва уловимые женские черты и манеры; возможно, из-за того, что рос Лука без отца, мать же слишком уж нежила парня в детстве. С матерью жили они вдвоём и поныне. Мать Луки – дама очень воцерковлённая, очень деятельная; в Кировской области знаком с ней был каждый священник. Она ведала епархиальной бухгалтерией и, до сих пор опекая сына, как могла карьеру его продвигала.

В армии Лука не служил даже срочную – вроде как плоскостопие, но слухи ходили, что мама его, задействовав все свои связи в высоких церковных кругах, сумела сыночка от службы отмазать.

У батюшки Михаила дома бегали детки: сын пятилетний и дочка двух лет. А ещё и жена пребывала на сносях – третьего ребёночка ожидали супруги, и останавливаться на этом они не планировали. Отец же Лука был «отцом» лишь по принятому в церковных кругах обращению. Вся семья его – он да мамаша, упорно толкающая сынка вверх по служебной лестнице. Приняв священный сан неженатым, Лука в двадцать восемь лет отказался от создания собственной семьи на всю жизнь.

Таков православный устав: женатый клирик может стать священником или дьяконом, но безбрачному церковнослужителю после рукоположения в сан жениться уже запрещается. Неженатый священник должен до гроба хранить безбрачие – соблюдать целибат. Для молодого парня полное воздержание – нелёгкое испытание, но для карьеры – большое подспорье. Целибат – это серьёзный шаг к монашескому постригу, а ведь лишь чёрному духовенству доступны самые высокие церковные должности.

Про отца Луку вообще много слухов ходило. Один из них – будто во время учёбы в Московской духовной академии встречался он с красивой девушкой, племянницей ректора. В церковных кругах парни с девушками просто так не «встречаются»; естественно, дело шло к венчанию, к браку. О помолвке собирались объявить сразу после сдачи выпускного экзамена. Но до помолвки дело так и не дошло, ибо, сдав все экзамены на отлично, Лука уступил наставлениям матери – сделал-таки выбор в пользу карьеры.

Вот опять же и диплом МДА, которую Лука сумел так блестяще окончить, являлся ещё одним камнем в фундаменте его служебного роста. Ну а батюшка Михаил мог похвастаться лишь аттестатом Духовного училища, который сумел получить со второй попытки и лишь благодаря тому, что преподаватель патрологии[1 - Патрология – наука, изучающая биографии и произведения древних авторитетных христианских учителей (т. н. Отцов Церкви).] милостиво прикрыл глаза на экзамене. Впрочем, ни о каких начальственных должностях батюшка Михаил не мечтал, карабкаться по карьерной лестнице не пытался. На самую высокую из всех доступных ему ступеней он взошёл уже, став священником. К месту же будущего своего служения относился с по-военному простой философией: куда прикажут – туда и последую.

Но всё же напарник в поездке (пусть даже не слишком долгой – всего-то на три денёчка) имеет большое, порой и решающее значение – это старший прапорщик батюшка Михаил чётко усвоил в Афганистане. Отец же Лука ни о каких таких значениях вовсе не думал, но было видно, что и для него весть о напарнике в лице батюшки Михаила – сюрприз не из самых приятных.

Довольный как кот, объевшийся свежей сметаны, отец Леонид посмеивался в свою рыжую с проседью бородищу. А синие глаза его были добрые-добрые. Наблюдая, как молодые священники, натянув дежурные улыбки на постные физиономии, вяло обмениваются приветствиями, отец Леонид радовался в душе тихой радостью: план его начинал воплощаться. Ведь именно он надоумил архиепископа послать в поездку к болящему этих двоих. Отец Леонид давно уже наблюдал и за Лукой, и за Михаилом, примечал их достоинства и недостатки.

Оба молодых священника были по-своему симпатичны отцу Леониду, и он специально придумал отправить их вместе, чтобы в дороге они дополняли друг друга. Он надеялся, что в совместной поездке два молодых человека притрутся и сблизятся. А там, начав общаться, станут брать друг у друга положительные черты, которых каждому из них не хватает. Лука возмужает, окрепнет, станет проще, открытей. Михаил же захочет вникнуть в некоторые неудобоваримые аспекты богословской науки, в которые он до сих пор не желал вникать.

И вот следующим утром молодые священники, наскоро помолившись, прыгнули в белый «москвич». Батюшка Михаил прогазовал аппарат, перекрестился, щёлкнул по носу Вертера «на удачу» и вырулил со двора. Так и отправились в путь-дорожку. Денежки, выданные «на горючее», грели карман рулевого. В бардачке лежали ещё ни разу не пользованный фотоаппарат «Смена-8М» и чёрно-зелёная картонная коробочка с плёнкой «Тасма 32». В багажнике чуть покачивался на поворотах объёмистый рюкзак, доверху набитый гостинцами: рожками-макарошками, крупами, подсолнечным маслом… да кагором «для служебного пользования».

Хрипел приёмник. По «Маяку» транслировали шлягер Михаила Муромова.

– Опя-я-ять эти яблоки-и-и! Сколько можно? – стонал Лука. – Целый год уже слышу из каждого утюга, как они медленно замерзают.

– Ты чё? – удивился Михаил. – Песня нормальная.

– Нормальная? Тогда скажи мне, о чём она?

– Ну-у…

Михаил сам не знал тогда, чем ему нравится эта песня. Просто слушал, особо не вдумываясь, как и все.

– Вот тебе и ну! У нормальной песни должен быть смысл. А тут…

Но только лишь выехали за черту города, как слабенький «Альбатрос» перестал ловить радиоволны, благодаря этому спор о музыкальных вкусах затих. Ехать предстояло, как выразился накануне отец Леонид, «до посёлка Кирс и ещё чуток». Вместе с этим «чутком» до пункта назначения получалось две с половиной сотни вёрст, причём километров через сто (сразу после Белой Холуницы) и без того невысокое качество дороги опустилось до нулевой отметки.

Пробовали общаться. Честно пытались, но…

– Слышишь, звук этот? – спросил Михаил и, видя недоумение на лице Луки, пояснил: – Ну, вот двигатель вроде подстукивает, чуешь?

Лука лишь пожал плечами. Двигатель подстукивает? Да пусть хоть подпукивает, ему-то по барабану.

– Я по весне его брал, когда в Быстрице ещё дьяконствовал. Подержанное авто, конечно. Но на спидометре сто тыщ всего было, – вздохнул Михаил. – Однако, владелец бывший извозом на нём занимался. Похоже, скрутил он километраж-то. Видимо, скоро движок капиталить придётся.

Лука на исповедь автолюбителя не реагировал. Техникой он не интересовался в принципе, поэтому о машине, о ремонте и запчастях говорить не мог, да и не желал. Скучая, он случайно открыл бардачок и, обнаружив там «Смену», с ехидцей спросил:

– Ты что, на фотоохоту собрался?

– Да вот, прикупил недавно, всё пытаюсь освоить, да времени нет, – немного смутившись, ответил Михаил. – Просто иногда в таких местах оказываешься, в таких ситуациях… Думаешь: жаль, фотика нет под рукой, чтоб на память заснять. Столько стоящих кадров уже упущено!.. Ну а теперь вот он, есть под рукой.

– Но это же «Смена», – повертев аппарат, Лука сунул его обратно. – Это фотик для детей школьного возраста!

– Ну и что? Я в этом деле как раз ученик, мне чем проще, тем лучше.

– Да уж… Знаю, что ты не любитель сложного, – Лука повёл по салону взглядом и, плавно соскочив с фотографической темы, принялся разглагольствовать: – С тем, что в машине православного священнослужителя нет ни одной завалящей иконки, ещё как-то можно смириться. Пусть так, ладно. А как быть вот с этим чёртиком под лобовым стеклом? Епархиальное руководство, полагаю, не в курсе.

– Во-первых, иконка будет! Вот только произведу чин освящения сей колесницы… – увидев округлившиеся глаза собеседника, Михаил чуть не выпустил руль, но тут же крепче вцепился в оплётку да и себя в руки взял. – Да! Освятить драндулет сей пока не успел. У семейного человека дел, знаешь ли, ежедневно по горло. Впрочем, некоторым умникам этого не понять!

– За полгода времени не нашёл?! – возмутился Лука. – Да этот самый «некоторый умник» сегодня же вечером «москвича» твоего освятит, ежели дел у тебя по горло. И надо-то десять минут от силы…

– Стоп! Стоп! Инициатива наказуема, – пресёк порыв Михаил. – Сам купил, сам и освящу. Это во-первых…

– А во-вторых? – не унимался Лука.

– Во-вторых, это не чёртик, а робот Вертер, – на полном серьёзе дал ответ Михаил.