Оценить:
 Рейтинг: 0

Захваченные территории СССР под контролем нацистов. Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945

Год написания книги
1957
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
5 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Эти изменения не повлияли на основной план Розенберга. Он продолжал настаивать на «далеко идущей дифференциации [Nuancierung]» оккупированных районов. Германия должна была говорить об «украинском народе и его свободе», о «свободе народов Кавказа», о «спасении эстонского, латышского и литовского народов». Однако ни в коем случае нельзя было говорить о «России или о российской территории».

План завоевания

В преддверии немецкого вторжения план Розенберга призывал создать центральное агентство в Берлине для руководства всеми делами на оккупированном Востоке, а также сформировать четыре крупных региона (за исключением северного района, отведенного для Финляндии):

рейхскомиссариат «Остланд» (РКО);

рейхскомиссариат «Украина» (РКУ);

рейхскомиссариат «Московия» (РКМ);

рейхскомиссариат «Кавказ» (РКК).

Несколько раз Розенберг пересказывал свои основные идеи, сопоставляя их с тем, что он называл «другой концепцией» Востока: будущим объединенным российским государством (также под руководством Германии). В обращении к своему штату за два дня до начала вторжения он отрекся от этого «другого» подхода, который (по его словам) предусматривал восстановление единой российской экономики после ликвидации большевизма и который стремился к возможному союзу между промышленной Германией и аграрной «национальной» Россией – как антикапиталистической, так и европейской по мировоззрению. Розенберг решительно отверг эту точку зрения. «За силой [западного] петербургского периода скрывалось первородное русское начало, которое всегда ненавидело Европу», – заявил Розенберг. Он согласился с Гитлером в том, что «мы совершаем этот «крестовый поход» не просто для того, чтобы навсегда спасти «бедных русских» от большевизма, а для того, чтобы внедрить мировую политику Германии и обеспечить будущее германского рейха».

Свой собственный лейтмотив Розенберг надлежащим образом сформулировал следующим образом: «Поэтому о войне с целью создания неделимой России не может быть и речи».

Врагом был не только Кремль, но и великорусский народ. Розенберг презирал Россию, но в то же время боялся ее. Следовательно, сажать на российский трон национального вождя было опасно, ведь тот мог мобилизовать все имеющиеся силы против рейха. Единственным элементом на Востоке, на чью поддержку Германия должна была полагаться, были «заключенные в тюрьму» народы.

«Поэтому цель нашей политики, – он подчеркнул в сводке, – по-видимому, заключается в том, что мы должны в разумной манере и с уверенностью в своей цели восстановить стремление всех этих народов к свободе и предоставить им определенную форму государственности, то есть вырезать государственные формирования из огромной территории Советского Союза и настроить их против Москвы, чтобы на многие столетия освободить германский рейх от восточного кошмара».

После того как россияне признают свой статус неполноценных, их можно будет оставить на произвол судьбы. Розенберг не хотел «ликвидировать» их, а просто сделал бы «возвращение русских – первоначальных москвитян – к их традициям и направление их обратно на Восток целью немецкого Ostpolitik». Учитывая, что «сибирское пространство было огромно», единственное решение он видел в «развороте российской динамики на Восток».

Правда, одна вещь все еще оставалась под вопросом. Если бы Прибалтика стала протекторатом, Украина – государством, а Кавказ – федерацией, как сделать так, чтобы все они оставались оккупированными районами под руководством рейхскомиссаров, так же как презренная и гнилая Московия? Сам Розенберг колебался между двумя точками зрения, не желая отрекаться от доведенного до предела сакрального эгоизма рейха, но также не желая отказываться от своей роли германского спасителя реальных или воображаемых национальных амбиций украинцев, кавказцев и народов Туркестана, которые были бы вечно благодарны архитектору их независимости.

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ПЛАНЫ ГЕРМАНИИ ПО ОБУСТРОЙСТВУ ВОСТОЧНЫХ ТЕРРИТОРИЙ

Подтекстом в рассуждениях Розенберга, хоть и редко озвучивающимся, было его осознание того, что необходимо завоевать симпатию восточного населения. В то время как большинство других ведомств – СС, партийные чиновники и экономические учреждения – напряженно готовились к эксплуатации и истреблению, он нашел в себе мужество настаивать, по крайней мере на бумаге, что для умиротворения Востока «наиболее важной предпосылкой является соответствующее обращение со страной и населением… Захваченная территория в целом не должна рассматриваться как объект эксплуатации, даже если немецкая продовольственная и военная экономика потребует обширных территорий…».

Однако хорошее обращение было не целью, а лишь инструментом. С удивительной проницательностью провозглашенная Розенбергом альтернатива была сама собой разумеющейся: «Худшее, что может произойти с политической точки зрения, – заявлял он, – это если люди в условиях нашей экономической эксплуатации придут к выводу, что нынешний [т. е. немецкий] режим доставляет им больше неудобств, чем большевизм».

Как это должно было уживаться с его крайним антимосковизмом, оставалось неясным.

Три концепции

К моменту начала Восточной кампании немецкие политики и верхние слои армии договорились об одних целях, однако решительно не соглашались друг с другом в других. Общим знаменателем был план свержения советской власти и большевизма, в некотором смысле – ослабление России, обеспечение экономических преимуществ для Германии и, возможно, аннексия какой-то части советской территории, в частности Прибалтийских государств. Не считая этого, политические цели разнились. На одном полюсе находились Гитлер и Борман, сторонники политики, которые можно было резюмировать как «против Кремля и против народа». На другом были те, кто выступал за призыв ко всему советскому населению присоединиться к борьбе с Кремлем и жаждал увидеть Российское государство членом европейского сообщества, где национальные меньшинства были независимыми, если бы того пожелали. Розенберг занимал промежуточное положение, признавая, что необходимы определенные формы политической войны, принимая определенные национальности в качестве потенциальных союзников, но поддерживая Гитлера в «антироссийском» вопросе.

Изменения этих точек зрения в ходе войны будут рассмотрены в последующих главах. По состоянию на июнь 1941 г. представления Гитлера и Розенберга были ясно и красноречиво выражены; и хотя конфликт между ними по-прежнему оставался скрытым, у каждой из них были внятные и влиятельные представители. Трудности в попытках заявить о себе испытывала третья группа, которую простоты ради можно было охарактеризовать как «пророссийскую». Помимо того что к ней не примкнул ни один из ведущих нацистов, а сама обстановка вторжения создала далеко не благоприятные условия для выражения ее мнений, люди, которые ее придерживались, в основном занимали слишком низкие должности, чтобы им позволили участвовать в планировании вторжения; либо – как, например, некоторые немецкие дипломаты в Москве – были сняты с должностей, когда в Берлине были приняты соответствующие политические решения.

Единственным эффективным выражением, которое эта школа нашла на первом этапе войны, были пропагандистские роты вермахта. Здесь была составлена краткая директива, которая при всей своей ограниченности сформулировала совершенно иной подход. Он состоял из двух элементов для немецкой пропаганды, простота которых могла сравниться лишь с их редкостью в немецком планировании:

1) Вогнать клин между советским режимом и советским народом;

2) Остерегаться настроить потенциально дружественное российское население против себя перспективой разделения Российского государства.

В конце концов, некоторые из пропагандистских чиновников утверждали, что Советский Союз – и, предположительно, Красная армия – как минимум наполовину состояли из великороссов. Более того, не было гарантии того, что большинство в каждой нерусской области было бы радо сепаратистскому курсу. В конце концов, из соображений политической осторожности следовало избегать явной пропаганды сепаратизма. «На данный момент не стоит открыто выражать стремление к разделению Советского Союза на отдельные государства». Генерал Йодль подписал и отослал эту директиву, явно не осознавая, какую странную точку зрения он этим поддержал.

Гитлер эту позицию проигнорировал. Он до сих пор не требовал соблюдения Розенбергом своих собственных принципов. Фюрер для себя уже все решил и менять своих взглядов не собирался. «Малые суверенные государства больше не имеют права на существование», – заявил он. Следовательно, о «государственности» в каком-либо смысле в восточных регионах не могло быть и речи. Даже автономия или самоуправление были недопустимы. Как сказал Гитлер своим сподвижникам: «Путь к самоуправлению ведет к независимости. Нельзя удержать демократическими институтами то, что было взято силой». И эта сила была в высшей степени обязана выполнять цели, которые он кратко сформулировал на первой конференции на тему будущего немецкого Востока после начала вторжения. Даже несмотря на то, что не стоило делать из народа врага «неоправданно и преждевременно», немецкое руководство «должно железно держать в уме, что мы никогда не покинем эти регионы». Хотя цели и методы Германии должны быть скрыты от мира в целом, «все необходимые меры – расстрелы, изгнание и т. д. – все равно могут быть приняты и будут приняты». Порядок был следующим:

1) завоевать;

2) править;

3) эксплуатировать.

Глава 4

Лицом к лицу: первые шесть месяцев войны

Периоды войны

Немногим более трех лет немецкие войска сражались на советской земле. Еще в течение почти одного года разваливающийся Третий рейх имел дело с восточной проблемой в виде солдат, рабочих и заключенных из Советского Союза. Что касается немецкого Ostpolitik, то эти четыре года от вторжения до капитуляции можно разделить на несколько удобных периодов.

1. Месяцы с начала вторжения в июне до неудачи в конце 1941 г. были периодом, за который немецкие армии изначально планировали покорить советского противника. Если бы машина работала не так гладко, как того ожидало руководство, общественность увидела бы лишь победное наступление, которое к началу декабря привело бы вермахт к вратам Ростова-на-Дону, Ленинграда и Москвы.

Позднее политика Германии должна была быть в какой-то степени адаптирована к изменившимся условиям войны, ко внутренней междоусобице и к волнениям местного населения на оккупированных территориях. Но в первые месяцы немецкие цели в чистом виде основывались на двух аксиомах быстрой победы и полного пренебрежения к народам Востока. Немецкая политика была необратимо запятнана после крупномасштабного геноцида военнопленных и проводимой айнзацгруппами кампанией по систематическому истреблению евреев и других. Однако, как это ни парадоксально, именно в этот период отношение к немцам местного населения на захваченных территориях было наименее враждебным. Активной оппозиции не было, а откровенное сотрудничество было широко распространено. Это происходило скорее вопреки, нежели благодаря политике захватчиков.

2. К декабрю 1941 г. сформировались два четких, но не связанных между собой процесса. Понеся тяжелые потери, немецкая армия была вынуждена отступить. А население оккупированных территорий все чаще обращалось против захватчиков. Начался новый период, охватывающий примерно весь 1942 г.: от немецких неудач в декабре 1941 г. до кризиса в Сталинграде в декабре 1942 г.

Хотя многие аспекты политики Германии оставались неизменными, основная ориентация изменилась в двух важных отношениях. Экономические трудности выдвинули на первый план потребность рейха в сырье, еде и рабочей силе с оккупированных частей СССР. С другой стороны, необходимость установления modus vivendi[9 - Образ жизни (лат.).] среди населения за линией фронта, на территории, оккупированной немецкими войсками, даже с сугубо эгоистичной и прагматичной точки зрения, принуждала к некоторым коррективам и определенным «уступкам» требованиям общественности.

Хотя эти два требования являлись взаимно противоречивыми, были предприняты попытки реализовать оба. В результате путаница была усилена ростом разногласий внутри германского руководства. Некоторые немцы после того, как их взгляды подверглись испытанию в ходе непосредственного контакта с Востоком, яро уверовали в нацизм. Другие вынуждены были искренне пересмотреть свои взгляды и вступить в ряды тех, кто выступал за более «разумную» политику. Зачастую этот новый подход порождался чистой необходимостью и осознанием того, что нынешняя политика приводила к гибели целей немецкой оккупации. Порой новый подход возникал из-за сострадания к миллионам людей, населявших восточные пространства. Чаще всего это было неразличимое сочетание обеих причин. В этот период как в Берлине, так и на фронте наблюдалась растущая поляризация политики и мнений.

3. Если уже зимой 1941/42 г. возникли сомнения в способности Германии победить Советский Союз, сокрушительное поражение под Сталинградом год спустя, а также высадка войск антигитлеровской коалиции в Северной Африке резко обозначили поворот в ходе войны. Возможно, Берлин еще этого не понял, но он уже фактически проиграл войну как на поле битвы, так и на захваченных территориях.

В третьем периоде, начиная со Сталинграда и заканчивая летом 1944 г., немецкая политика в отношении советского населения претерпевала изменения по масштабу, но не по форме и развивалась зигзагообразно, предвещая лихорадочный поиск новых решений в четвертый и последний период. В 1943 г. произошел значительный скачок в эксплуатации Востока, с массовым вывозом рабочей силы, беспощадным преследованием реальных и предполагаемых партизан и решительными мерами по увеличению производства. В то же время был предпринят ряд нерешительных и запоздалых попыток прийти к компромиссу с населением, которое окончательно настроилось против Германии. Некоторые из этих мер, порожденные внутренним перетягиванием каната, например, в области сельского хозяйства, имели право на жизнь; другие же, такие как попытка поставить бывшего советского генерала А.А. Власова в политическое руководство российских перебежчиков на немецкой стороне, провалились под тяжестью изжившего себя нацистского идеологического балласта. Во всяком случае, такие полумеры не могли изменить ход событий: они были предприняты слишком поздно, были слишком очевидно «утилитарными» и были проведены в то время, когда боевая обстановка и напряженность в рейхе приближались к кульминации.

4. К июлю 1944 г. война перешла к заключительному этапу. Равно как и немецкая Ostpolitik. Колеблющаяся и противоречивая, она преодолела весь путь от германского сверхчеловека до терпящего поражение воина, питающего последние надежды на чудесное спасение. Вслед за отчаянным отступлением немецких армий из России, высадкой западных союзников на берегах Франции и неудачным антигитлеровским переворотом 20 июля решающий момент был не за горами.

Четвертый период, начиная с высадки в Нормандии 6 июня 1944 г. и заканчивая капитуляцией Германии, был отмечен лихорадочным поиском «выхода». На еще оставшихся сотнях тысяч квадратных километров оккупированных земель это привело к крайней беспощадности; внутри нацистского руководства это вызвало внезапное и неожиданное изменение тактики. Гиммлер, грозный владыка СС, теперь был согласен на проведение «политической войны». Будто бы действуя в вакууме, конкурирующие фракции в этот поздний час продвигали свои любимые группы антисталинских изгнанников. Самообман и истерия были предвестниками гибели. Третий рейх шел на дно, оставляя за собой разоренный континент, опустошенные и разрушенные Германию и ранее оккупированные районы СССР, и Советский Союз в зените мощи.

На крыльях победы

Через два дня после начала боевых действий немецкие войска захватили Гродно, Вильнюс и Каунас; к концу июня они были во Львове, столице Западной Украины, а в Белоруссии они провели первую из многочисленных операций по масштабному окружению сил Красной армии. В июле группа армий «Север» стремительно продвигалась по Прибалтике в направлении Ленинграда, группа армий «Центр» разгромила противника в Смоленской области[10 - Смоленское сражение, в ходе которого советские войска наносили чувствительные контрудары, продолжалось с 10 июля по 10 сентября.], в то время как более медленное продвижение румынских войск на юге вскоре было скомпенсировано наступлением немецких танковых и моторизованных соединений к Умани и Черному морю.

В течение первой недели кампании немецкое радио умалчивало об успехах армии. Затем 29 июня Берлин нарушил молчание, обнародовал двенадцать коммюнике, объявлявших о стремительном продвижении немцев. В официальных кругах нарастал оптимизм, и среди населения распространялся заразительный восторг, не чуждый после почти двух лет непрерывных побед.

Гитлер твердо верил, что Восточная кампания завершится в течение трех месяцев. Когда генерал Кёстринг, последний военный атташе в Москве, отчитывался перед фюрером, тот подвел его к карте и, указав на Россию, заявил: «Ни одна свинья меня отсюда не вышвырнет». Осторожный Кёстринг лаконично ответил: «Надеюсь, что нет». Военачальники были в восторге. Генерал Варлимонт, до этого настроенный более скептически, чем большинство его коллег, теперь признавал, что переоценил русских; Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, ожидал, что они будут в Москве уже к августу, и даже заявил 3 июля с поразительной самонадеянностью: «В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 недель». Далее Гальдер все же отмечает, что, «конечно, она [кампания] еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель».

Еще 8 июля он решил подготовиться к расквартированию немецких войск в зимний период, причем в качестве не боевых, а оккупационных сил. На следующей неделе сам Гитлер заявлял, что «военное правление Европой после завоевания России допускает существенную демобилизацию армии». Гитлер уже планировал масштабный двойной охват из Восточного Средиземноморья через весь Ближний Восток, и Верховному командованию с большой неохотой пришлось отложить эту кампанию до весны 1942 г. Однако по-прежнему считалось, что шестьдесят дивизий – треть от числа немецких в России – было бы достаточно, чтобы «усмирить» Восток.

Победоносное продвижение на Востоке продолжалось. В сентябре разгром сил Красной армии в Киевском котле принес немцам около 500 тысяч пленных; на центральном участке фронта Орел пал в начале октября; немецкие войска в октябре заняли Харьков и Белгород. Впечатленный успехами своих солдат Гитлер в напыщенной речи 3 октября объявил: «Теперь я могу сказать вам то, чего до сих пор сказать не мог, – враг был повержен и больше не встанет».

Через неделю доктор Отто Дитрих, статс-секретарь министерства пропаганды, заявил на пресс-конференции, что исход войны решен. Таково было опьянение от победы. Оно порождало благоприятные условия для самой крайней точки зрения: если война закончилась и восточные народы покорены, можно безопасно переходить к следующему этапу эксплуатации.

На Востоке

В скором времени немецкое Верховное командование было поражено тем, что, несмотря на сокрушительные поражения, советское сопротивление время от времени было невероятно искусным и сильным. В то время как в одних секторах русские солдаты выходили навстречу продвигавшимся немецким войскам и сдавались без лишнего шума, в других их упрямая стойкость заставила немецкое командование осознать, что оно недооценило своего противника. Хотя подробный анализ советской военной морали еще только предстоит провести, можно смело заявлять, что в рядах советских войск присутствовали элементы как сильного патриотизма, так и пораженчества. Большая часть солдат, оказавшись в боевой обстановке, сражалась, и часто сражалась хорошо; даже некоммунисты в Красной армии зачастую забывали свои прошлые обиды, бросив все силы на выполнение безотлагательной задачи – изгнания «внешнего врага». В то же время захват немцами масс военнопленных свидетельствовал о наличии трещин в советской лояльности – вне зависимости от того, была ли капитуляция вызвана изначальным недовольством советским режимом, военными обстоятельствами или стремлением найти легкий способ выйти из войны. Эта начальная реакция, по-видимому, была полностью предусмотрена советским Верховным командованием, приказавшим сформировать специальные заградительные отряды с целью предотвращения отступления военнослужащих РККА, а также ввести военный трибунал для «ненадежных» элементов.

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
5 из 6