Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно

«Знал бы ты, с чьей подачи все закрутилось», – улыбнулся про себя Петрович.

– Но ведь была еще куча всяких светских и развлекательных мероприятий. Вообще то, как русская столица нас встретила, это незабываемо. Но вот тебе нюансик: Берта и один из ваших промышленников, Борис Луцкий, несколько вечеров провели в обществе только друг друга, практически никого и ничего вокруг себя не замечая. Сказать, что это многих удивило, – значит сильно поскромничать. Хотя, говорят, что они и раньше были знакомы, но тут что-то вроде сенсации наклюнулось, – рассмеялся Тирпиц.

– Да мне как-то без интереса чужая личная жизнь, мне сегодня интереснее пушки, – прищурился Петрович, а про себя подумал: «О-ля-ля! Это интересный поворот. Не было ни гроша, да вдруг алтын. Если такая неожиданная комбинация выгорит, то нам – сам черт не брат! Надо царю предложить Луцкому титулок какой дать завалящий, чтоб золотая рыбка точно с крючка не сошла…»

– Личная жизнь – это важно, что ни говори. Ты прости меня, Всеволод Федорович…

– Это за что еще?

– Понимаешь, еще в Берлине я очень просил экселенца договориться с государем о том, чтобы они дали нам побольше времени пообщаться. И видишь, как вышло… Тебе, вместо того чтобы заслуженно оказаться в объятиях любящей супруги, приходится снова мчаться с нами во Владивосток.

– Не кори себя, Альфред. Я ей обо всем отписал. Жены моряков – понятливый народ. Тем более что она сейчас счастлива возвращением старшего сына. И уже не сопляком, с выпоротой задницей домой приехавшего, а мужчиной, офицером с Георгием в петлице.

Что же до меня, даже и не знаю, как это состояние пациента у врачей называется, но я пока, наверное, не отошел от всего. Короче, «возлюбивший войну»

… – Руднев печально вздохнул, неуверенно повертел в пальцах опустевший бокал, после чего глубокомысленно выдал: – Эх! А давай еще по одной, что ли? За наших домашних…

* * *

К моменту, когда вторая пол-литра благородного вискаря окончательно исчерпала себя, Петровичу захорошело вельми. Принимающая сторона периодически поклевывала носом и пару раз уже роняла кусок языковой колбасы с вилки, но по-моряцки держалась. И это радовало. Настало то благостное время трепа по душам, когда дамский вопрос уже вчерне обсужден, не получив развитие исключительно за отсутствием этих самых дам в зоне уверенного целеопределения, но возвышенная душа поет и жаждет чего-нить эдакого, а физические кондиции пока еще позволяют телу не растекаться в горизонталь…

– Альфред, а вот все-таки… скажи: с чего это ты еще в Берлине задумал именно со мной все эти дела перетереть?

– Что значит «перетереть»?

– Ну, в смысле, обсудить. Есть же Степан Осипович. Начштаба Молас, наконец…

– Прикидываешься тугодумом? Или так понравилось звучание комплиментов?

– Честно? Приятно, конечно, – не стал скромничать Петрович.

– Я так и понял. Почему именно с тобой, спрашиваешь? Ну, твои «трюки на трапеции под куполом» в начале войны – это само собой. Это ты сам понимаешь. Однако я регулярно прочитывал не только ворох разных газет, но и донесения моих наблюдателей на ваших эскадрах. А они, мой дорогой, достаточно объективны. И меня заинтриговал не столько русский «новоявленный Нельсон», как о тебе трубили щелкоперы, но и то, как ты «чудил», приводя в чувство сонное царство во Владивостоке. И переставлял пушки на своих крейсерах.

– Ну, воевать-то мне надо было хоть чем-то, после того как Камимуру не удалось на минах поймать.

– Другой, получив прикуп в два броненосных крейсера, вряд ли помышлял бы о чем-то ином, кроме прорыва в Порт-Артур, под флаг к комфлоту… Я бывал во Владивостоке в 1897-м и думаю, что за эти годы там не слишком много поменялось. Все-таки ваши порядки я немножко знаю. Даже Чухнин не смог бы быстро привести порт как базу в должную форму для ведения войны, а он там и был всего-то год с небольшим. Да, конечно, там у тебя имелся док. Но вместо полноценного морзавода – лишь ущербные мастерские. Однако ты не ушел, а стал упрямо вытаскивать на себя Камимуру! И вот это, Всеволод, было уже неожиданно и чертовски интересно.

Но если хочешь совсем на чистоту, то после твоих первых блистательных побед в качестве командира крейсера, позже – в роли флотоводца, ничем особо выдающимся ты не отметился. – Организационные дела, все эти доработки на старых и новых кораблях, что в Кронштадте и Севастополе с твоей подачи делались, причем в неимоверно сжатые для российской традиции сроки, это меня магнитило к твоей персоне в первую очередь. Про торпедные катера – тут вообще отдельный разговор.

А потом – новое откровение! Появилась информация, что общий замысел операции «триединого боя», когда «Ослябя» прорывался, это не Моласа и его штабных задумка, а тоже твоя. После этого я готов был мчаться в Циндао, чтобы там как-нибудь исхитриться с тобой пересечься. Экселенц не отпустил…

– И был смысл так торопиться?

– Если бы японцы тебя утопили, я бы не узнал очень много интересного. Ведь как ты выкручивался и импровизировал… Это, знаешь ли, даже не талант. Это – дар. Именно про таких обычно говорят: человек, опередивший свое время.

– Вот оно как… – Петрович чуть не подавился очередным бутербродом. – Альфред, а ты не боишься, что я забронзовею и зазнаюсь окончательно?

– Ну, если я тебе и польстил, то, пардон, не слишком погрешив против истины.

– Чертовски приятно иметь дело с умным человеком. Так кто из твоих парней моей скромной персоне уделял повышенное внимание, если не секрет? – прищурился Руднев.

– Или сам не понял? Рейнгард, естественно, он же неотлучно при штабе твоем был.

– Я так уж, на всякий случай спросил, – рассмеялся Петрович. – Кстати, Альфред, на будущее: это выдающийся офицер. Без преувеличения могу сказать, что в успехе нашей осенней операции очень серьезная его заслуга. Он Хлодовскому, Гревеницу, Щеглову и Беренсу здорово помог. Собственно говоря, с его неофициального к ним подключения штаб мой и заработал наконец как добротный Локльский хронометр…

Про дело у Шантунга ты в курсе, конечно? Как там Шеер «наблюдал» за ходом последнего часа боя у нашей кормовой восьмидюймовки, оставшись втроем с одним раненым комендором и одним подносчиком. Жаль, сам я этого тогда не видел, ибо валялся после тяжкой контузии в обнимку с покойниками в боевой рубке. Но после сражения вскрылся некий момент, о котором ты, возможно, не знаешь. Это мы от пленных японцев услышали…

– И в чем он? Именно?

– Что Камимуру и нескольких его штабных перед самым потоплением его флагмана упокоил наш восьмидюймовый фугас. По нему тогда такими фугасами бил только мой «Громобой», у которого на подбойном борту была боеспособна одна-единственная большая пушка. Вот и делай выводы. Хотя в японских официальных книженциях и понаписано, что командующий Второй боевой эскадры Соединенного флота в самых лучших самурайских традициях совершил сэппуку вместе с группой своих офицеров… Пусть себя этим утешают, болезные, если им от того легче. Ради бога, оспаривать не собираемся. Они же не ставят под сомнение нашу версию, что «Николай» и «Нахимов» подорвались на «гирляндах» плавучих мин, – усмехнулся Руднев. – Но, как ты понимаешь, Георгия третьей степени сразу так просто государь не дает.

– Значит, это не каюткомпанейские байки?

– Все на полном серьезе, не сомневайся. Надо бы нам это дело вспрыснуть, как смотришь? Как-никак, а первый после китайской кампании случай русско-германских союзнических действий в бою. Не подлежащий разглашению, правда…

– В-возражений не имеется.

– Хм… Ну и?.. Так кто у нас топает за третьей?

– Яволь! Всеволод, пожалуйста, сиди… С-сейчас все будет… – Акцентировано икнув, немец с шальной ухмылкой начал выбираться из-за – стола…

«Молодец, однако. А как держит вес, как держит! Ха! Талант… Самородок. Ну, просто хватай и беги. Думаю, мы с тобой, друже Альфредо, скоро таких делов понаворочаем, что мало на хитропопом туманном острове никому не покажется… – расслабленно мурлыкал про себя Петрович, сладострастно прислушиваясь к тому, как гремит стеклом в барном шкафчике его новый lieber Freund

. – Таких, блин, делов натворим… Если только наши «государи-анператоры» под ногами мешаться шибко не будут. Или какой-нить отморозок-бомбист не грохнет сдуру, как вон Вадика летом чуть не шандарахнули. Хотя, – и Петрович глубокомысленно почесал затылок, – скорее уж Вася мне бошку буйную раньше скрутит. Как прознает, змей, про эту дурацкую самурайскую железяку и несоблюдение его инструкций.

Ну а в чем, собственно, прокол? Ну да… Перебрал немножечко. И что такого? Закуска прекрасная, себя-то я бдю вполне, лишнего не болтаю. А поводов сколько накатило? Я же с легендарным человечищем закорешился! И здесь мои скромные мореманские желания совпали, Васенька, с твоими глобальными гэрэушными хотелками.

Ведь это сам Альфред! Гений, исхитрившийся построить шикарный флот, который не просто оказался не по зубам английскому, но еще и понавешал раздушевненьких люлей хваленому Гранд Флиту у Ютланда. И если бы не досадные мелочи при конструировании капитальных кораблей типа кучи совершенно бессмысленных торпедных аппаратов или неоптимального расположения башен на двух первых сериях кайзеровских дредноутов, накостылял бы он господам Битти и Джелико гораздо больше.

Теперь мы посмотрим, что после наших сегодняшних толковищ Альфред делать будет. Тем более что напрячь немцев на усиленное «бревноутостроительство» в наших же шкурных интересах. Зачем, в самом деле, гордым германцам вся эта досужая мелочь: самолетики, подлодки, хитрые мины или люди-лягушки? Хе-хе… Или что-то не так?

А я, между прочим, может, всю здешнюю жизнь мечтал об этой встрече. И тут вон оно как вышло: он – пока только вице, а я уже – адмирал… Круто? Что, не заслуженно, скажешь? Чья бы мычала, Васенька. Да и нализался-то я чуть-чуть совсем. И что теперь, обгадиться и не жить? В конце концов… ик… мне тут виднее, что льзя, что нельзя. Короче, все пучком будет, Василий. Ик… Ага, вот и Альфредушка мой возвращается…»

* * *

Статс-секретарь Имперского военно-морского ведомства, вице-адмирал и генерал-адъютант кайзера Альфред фон Тирпиц придавал «тайной вечере» с адмиралом Рудневым огромное значение. В этом с ним были солидарны начальник военно-морского кабинета кайзера Вильгельма II вице-адмирал Зендан-Бибран, начальник Адмиральштаба вице-адмирал Бюксель, принц Генрих Прусский, да и сам гросс-адмирал – император.

Заполучить себе в союзники «русского Нельсона», отколов его от банды этих господ-франкофилов типа Алексеева, Скрыдлова, Макарова, Небогатова или Григоровича, было крайне важно. Собственно говоря, во время проработки общего плана действий на визит в Петербург с последующим вояжем в Циндао через Владивосток пункт «адмирал Руднев» неспроста переместился с девятого места в общем перечне их приоритетов на почетное четвертое. А для него, Тирпица, как ответственного исполнителя, вообще на первое.

Когда стало ясно, что запланированная беседа с Рудневым может состояться с часу на час, Вильгельм, уверенный в дипломатических талантах своего протеже, был не столь многословен, как обычно, хотя нервическая его натура и давала себя знать.

– Альфред, не сомневаюсь, ты – сможешь! Ты, безусловно, способен очаровать этого русского. Ведь, в конце концов, адмирал Руднев, как и ты, показал себя человеком, искушенным в вопросах работы с флотским «железом». Он – наш парень! Я уверен, что общих тем вы с ним найдете массу. Эскизы Рудольфа, как мы договорились, тоже покажи ему. Но только варианты А2 и В1 для начала. Его мнение может стать решающей каплей в нашем торге с царем. Мы просто обязаны дожать его, чтобы полученными за несколько килей от русских галльскими деньгами помочь нашим корабелам расширить верфи.

Главное, учти, мой дорогой: он должен с первого взгляда почувствовать твое самое искреннее к нему расположение, восхищение и даже восторг. Для русских лесть, как они сами говорят, «бальзам на душу». Ну, не мне тебя учить, как не переборщить с этим. Как верно говорится, именно дозировка микстуры определяет эффект от нее: или вылечишься, или обгадишься! – Вильгельм коротко хохотнул. – К возлияниям подготовься, как положено.

Да, перепить русского не просто! Это не швед, не француз и не англичанин. В рукав не выльешь, смотрят они за этим рефлекторно. Это их конек. И как увидишь, что он вознамерился тебя споить, держи ухо востро. Не хочу напоминать, чем закончилась дружба твоего хорошего знакомого Герберта фон Бисмарка с графом Шуваловым. Но то, что бедняга стал конченым алкоголиком, сущая безделица в сравнении с тем, что русские узнали через этого слабака о многих наших замыслах. А привело это в том числе и к разладу в межгосударственных отношениях. У нас сегодня задача эти черепки склеить! И чем прочнее, тем тверже станет наше положение, наша мировая политика.

Не забудь, как обычно: обязательно сто грамм виски часа за три до его появления. И непременно оленинки. Побольше и пожирнее. А перед самыми посиделками – еще пару бутербродов со шпигом. Хотя что я тебя буду учить? Помолюсь-ка лучше за твою печень. Помнишь, как на Кильской неделе развозили дядюшкиных «сивулфов» по их посудинам? И мы всем флотом потешались над этими слабаками…