Падение Кремля. Воспоминания о будущем

– Кругом!

Откуда-то сзади раздалась зычная команда, явно принадлежащая человеку, имеющему немалый опыт «общениями» с публикой «из мест, не столь отдалённых».

То, что не было похоже на строй, и поворот сделало нестроевой. Как и требовалось логикой.

– Отставить!

Недоумевая уже не только по поводу увиденного, но и услышанного, алкаши начали переглядываться друг с другом.

– Непонятно?

Настолько внушительно выглядела фигура «командира», настолько впечатляющим был его взгляд, не сулящий ничего хорошего, что толпа послушно повернулась лицом к вагонам.

– Кругом!

Не зря говорят, что повторение – мать учения: в этот раз команда была исполнена, если и не на «высоком идейно-художественном уровне», то для первого – точнее, второго – раза, вполне удовлетворительно.

– Смирно!

Большинство из алкашей в своё время прошли действительную службу в рядах армии: кто – Советской, кто – Российской. Поэтому с исполнением этой команды особых проблем уже не было. Не помешали ни жизнь вне строя, ни алкоголь по мозгам.

Подобие строя замерло в напряжённом ожидании.

– Граждане бичи, бомжи и алкаши!

Усиленный «матюгальником», голос «вэвэшника» разносился по «перрону», отражаясь гулким эхом от стен складов и мастерских.

– Родина даёт вам шанс вернуть себе человеческий облик, и вновь стать полезными членами общества.

«Вэвэшник» обвёл строй внушительным взглядом.

– Подчёркиваю особо: последний шанс, он же единственный! Вы будете трудиться не только на благо Родины, но и на своё же собственное благо! Сейчас со всеми вами будут заключены срочные трудовые договоры, и вы сразу же отправитесь к местам выполнения работ.

– А если кто не желает? – откуда-то с левого фланга раздался нетрезвый хриплый голос.

Натренированным взглядом «вэвэшник» моментально вычислил «отказника». Он медленно подошёл к ухмыляющемуся босяку, от которого разило не столько перегаром, сколько кислятиной и прочими «ароматами» помойки.

– Не желаешь? – на удивление доброжелательно спросил он, и даже подработал голосу взглядом, в котором не было ничего каннибальского. Пока не было.

– Не желаю! – не понял тот доброго к себе отношения. – Не имеешь права заставлять, начальник! У нас – демократия!

Начальник скорбно покачал головой, и, не оборачиваясь, махнул рукой в чёрной кожаной перчатке. Тут же к нему подбежал лейтенант, сопровождаемый парой автоматчиков. Начальник показал глазами на «отказника», вздохнул и скорбно развёл руками. Солдаты мгновенно «подхватили товарища под руки» и «конвоировали» его в сторону одного из складов. Лейтенант замыкал процессию, на ходу «зачем-то» извлекая из кобуры «макарова».

«Пугать будет» – решил строй. И не ошибся. Но только частично. Потому, что испугали только их. Громким хлопком где-то на задворках склада. Когда «вэвэшники» вернулись одни, строй понял, что «отказник» испугом не отделался.

– Начать оформление контрактов!

Как в кадрах документального кино про коллективизацию, или про запись в добровольцы времён Великой Отечественной, «жертвы оргнабора» мигом выстроились в затылок друг другу и потянулись к столам регистрации.

Процесс регистрации не занял много времени. Вскоре все «подписавшиеся на работу» вновь были выстроены перед вагонами.

– Кругом! – скомандовал «вэвэшник».

На этот раз повторять команду не потребовалось: дрожащие уже больше от осознания, чем от холода, «вольнонаёмные» выполнили команду едва ли не в соответствии с требованиями строевого устава.

Когда они повернулись, то увидели перед собой распахнутые чрева товарных вагонов, оборудованные «для временной перевозки людей и скота».

– По вагонам! – раздалась команда. И сотни людей, «дружески поддерживаемые» сзади прикладами «калашей», начали «загружаться». Через десять минут двери вагонов были наглухо закрыты, раздался протяжный гудок, лязгнули буфера – и состав покатил очередную партию «завербованных по оргнабору» прочь от родных мест, в неизвестное, но явно не близкое «будущее»…

…Через трое суток пути «трудящиеся-контрактники» прибыли на место свершения «подвига во имя Родины». Место было, хоть и знакомое по телерепортажам советской поры, но удивительно первозданное. Проще говоря, глухое и дикое.

– Тайга… Сплошная тайга…

«Контрактники» не хотели верить глазам своим, но приходилось.

– Где это мы?

Все старались разговаривать шёпотом, и от этого ещё слышнее было, как у «шептунов» стучат зубы. От «радостного возбуждения», наверно. Как же: в новую жизнь прибыли!

«Инженер», как и подавляющее большинство «добровольцев», впервые за многие ходы державший «сухую диету» уже почти четверо суток, мрачно усмехнулся.

– Похоже, что нам предстоит стать чем-то вроде «забайкальских комсомольцев» советских времён…

Подтверждения догадки ему оставалось ждать недолго…

… – Жить вы будете в общежитиях.

Свирепого вида мужик в армейском бушлате, только что представившийся комендантом стройки, медленно прохаживался перед строем. Переминаясь с ноги на ногу, «добровольцы» с непривычки мёрзли

на первом в их жизни сибирском морозе.

– Поротно. Нары… виноват: кровати – двухъярусные.

– Мог бы и не поправляться, – буркнул вполголоса «Инженер», ни к кому конкретно не обращаясь.

– Роты, как в армии, делятся на взводы. Каждый взвод – бригада. Во главе каждой бригады – бригадир. Бригадир назначается руководством стройки из числа осуждён… виноват, контрактников, имеющих… точнее, имевших хоть какое-то образование и опыт руководящей работы в прошлом.

Он с усмешкой оглядел затосковавших «будущих героев»: окружающие пейзажи из вековых многометровых елей и пихт впечатляли лучше всяких слов.

– Удивительно, но кого тут только нет: и офицеры до подполковника включительно, и инженеры, и педагоги, и прорабы, и спортсмены и даже парочка кандидатов наук!

Комендант перестал усмехаться.

– Здесь у вас у всех будет шанс вернуть себе не только здоровье, но и человеческий облик. Предупреждаю: режим… виноват: распорядок! – у нас – строгий. Подъём – в шесть ноль-ноль. Затем зарядка. Утренний туалет. Завтрак. С восьми до двенадцати и с тринадцати до семнадцати – работа. Обеденный перерыв – с двенадцати до часу. Ужин – в шесть вечера. С семи до восьми и с девяти до девяти тридцати – личное время. С восьми до девяти – политзанятия. В десять ноль-ноль – отбой.

Заложив руки за спину, Комендант фатовски покачался на носках сапог. Строй тоже качался на том, что имеется, но несколько иначе: с пятки на носок и обратно. Амплитуда колебаний при этом не выдерживалась.

– В субботу и воскресенье политзанятий нет. Рабочий день – короче на один час. После ужина – фильм. Баня – по субботам. Просмотр телевизора – по усмотрению заместителя по политработе.