СТАЛИН ЖИВ! Пятьдесят третий… и дальше

Итак, хор звучал в унисон. Даже «фальшивые герои» не фальшивили. Но в этом многоголосном хоре «разоблачителей и заверителей» прозвучали и искренние голоса. Один из них оказался голосом Первого секретаря ЦК Компартии Грузии Мгеладзе. Акакий Иванович, известный в руководстве партии своей давней «нелюбовью» к Берии, которую он не скрывал даже при личных встречах с «объектом», привёл несколько фактов, впечатливших аудиторию. Касались они, в основном, характеристики моральной и реже политической сторон личности Берии.

– Приходит ко мне недавно, – «давал Кавказ» с трибуны Мгеладзе, – Миша Чиаурели…

Кто такой Чиаурели, никому из сидящих в зале объяснять было не надо. Народный артист Советского Союза, кавалер ордена Ленина, лауреат нескольких Сталинских премий 1-ой степени, и прочая, и прочая, и прочая. Запросто был вхож к Хозяину: в отличие от Геловани, исполнителя роли Сталина во всех фильмах Чиаурели, которого за недостоверность образа Сталин презрительно именовал «красивым болваном», Иосиф Виссарионович всегда с удовольствием «снисходил» до режиссёра.

– … и говорит: «Понимаешь, Акакий, звоню сегодня утром товарищу Берии, чтобы посоветоваться с ним по поводу сценария нового фильма о товарище Сталине, а он как заорёт на меня: «Забудь навсегда об этом сукином сыне! Он был негодяй, мерзавец и тиран!»

«Кавказ» уже переливал в Мгеладзе через край.

– Сказать такое о человеке, который вознёс это ничтожество на такую высоту!

От избытка чувств Акакий Иванович «перегибал палку»: Берия не был «ничтожеством». Напротив, он был очень талантливым человеком. Талантливым во всех делах: и добрых, и злых. Он был не просто незаурядным человеком – он был Личностью. С большой буквы. Пусть даже отрицательного плана. Что-то вроде Того, о котором один древний товарищ, по должности пророк, а по имени Иезекиль, сказал: «печать совершенства, полнота мудрости, венец красоты… ты совершен был в путях своих со дня сотворения своего… от красоты твоей возгордилось сердце твоё, от тщеславия своего погубил ты мудрость свою».

Да и не мог дурак попасть в окружение Сталина. Воистину сказано и спето: «В наш тесный круг не каждый попадал…». Вон, даже Ежов, до того, как надеть рукавицы «имени самого себя» и начать «выполнять и перевыполнять», был мягким, обходительным и интеллигентным человеком. Это уже потом он «свернул, сбился и попал» под им же заточенный топор.

Так и Берия. Оставаясь на позициях объективности, надо скрепить сердце, унять матерки и признать: Лаврентий Палыч был «самой яркой звездой в созвездии Сталина». По сумме наличных – и личных – достоинств он превосходил любого из своих коллег. Даже невероятно кичившегося умом Вознесенского, считавшего, что в экономике в Советском Союзе разбираются только два человека: он и Сталин. И он – на первом месте, а Сталин «от него набрался».

Так что по части критики Берии Акакий Иванович был «не вполне». Но зато он был «вполне» в отношении фактов, изобличающих связь Берии с его сторонниками в Грузии.

– Арестованный Шария – ну, все вы знаете этого многолетнего холуя Берии – показал, что не так давно Берия в присутствии Шария и Рапавы, тогдашнего министра госбезопасности республики, кричал о товарище Сталине «Кто он такой? Никто! Это мы с вами подняли его, кацо!» И обвёл рукой присутствующих, начав, разумеется, с себя!

Мгеладзе дошёл уже до градуса кипения.

– И таких, как Шария и Рапава, у Берии в Грузии было, да и сейчас есть, немало! Недаром же он направил в Тбилиси с секретной миссией самого Деканозова!

Вот тут зал немедленно обратился во внимание: пошла уже не пропаганда, а оперативная информация. Чести прослушать её даже члены ЦК удостаивались редко, хотя бы на уровне своих областей, краёв и республик. Что, уж, тут говорить об информации государственного значения. Поэтому сейчас все слушали Мгеладзе так, как и полагалось слушать хоть сколько-нибудь стоящее: раскрыв, затаив и во все «принимающие устройства».

– Деканозова мы задержали: спасибо товарищам из Москвы, которые вовремя «обрадовали нас», – продолжал добросовестно «представлять Кавказ» Мгеладзе. – Конечно, Владимир Георгиевич – «крепкий орешек»: всё-таки – бывший замминистра госбезопасности СССР! Но мы и его «раскололи»! И он сдал нам все напутствия Берия: и то, что скоро Хозяину конец, и то, что близятся новые времена, и даже то, что Владимир Георгиевич является соискателем портфеля министра внутренних дел Грузии! А, самое главное, в чём признался Деканозов, это то, зачем его послал Берия в Тбилиси!

Акакий Иванович качественно выдержал театральную паузу. Зал оценил мастерство: напрягся ещё больше.

– Он приехал освобождать тех, кто был арестован по делам пятьдесят первого-пятьдесят второго годов! Ему, на одной из явочных квартир сообщников Берии, нужно было лишь дождаться звонка из Москвы о смерти товарища Сталина, чтобы начать действовать. Представляете: лица, скомпрометировавшие себя и органы в предыдущие годы, вновь намечались этим негодяем на руководящие посты – и по тому же адресу! Всё у этого человека было продумано! Всё подготовлено!

Признанием этого факта Акакий Иванович невольно опровергал свои же слова о «ничтожности» Берии. Но в горячке он не обратил на это внимания. А, если бы и обратил, то обратил бы себе на пользу. Хотя бы в таком формате: «Какое ничтожество: всё продумал!»

– По плану Берии, его сторонники должны были немедленно сместить руководство, а мне устроить «оказание сопротивления при аресте» со всеми вытекающими – из меня – последствиями.

Аудитория бурными аплодисментами проводила Акакия Ивановича с трибуны: его выступления оказалось не только самым артистичным, но и с самым насыщенным «легкоусвояемыми» примерами.

Дальше работа Пленума катилась по накатанной колее: ораторы дружно «клеймили и заверяли», варьируя только количество и качество «выражений» – в адрес неудачливых заговорщиков, и верноподданных клятв – в адрес «великого учителя всех народов нашего дорогого Иосифа Виссарионовича Сталина».

В заключительной стадии работы Пленум ЦК постановил исключить Берию, Маленкова, Хрущёва и Игнатьева не только из состава Президиума ЦК, но и из рядов партии. Этим, правда, он «слегка» нарушил Устав. Ведь, по Уставу, исключение должно производиться только решением той первичной организации, на учёте в которой и состоят «нарушители».

Но никто из присутствующих и не подумал вносить в «общую бочку» «персональную ложку»: дураков нет. Только последние хранят верность не живому человеку, а бумажке.

Анастас Иванович Микоян, подвергнутый на Пленуме «по-товарищески беспощадной» критике за «чрезмерную гибкость», местами переходящую в беспринципность на грани с двурушничеством, также был освобождён от обязанностей члена Президиума ЦК.

Характеризуя Микояна, один из членов ЦК прямо с трибуны повеселил коллег анекдотом «в тему». «На улице идёт дождь, а Микоян – без зонта. Один из сердобольных товарищей и говорит ему: «Анастас Иванович, как же Вы теперь?» А тот отвечает: «Не беспокойтесь за меня, товарищи: я – между струйками, между струйками!»

Товарищи участники посмеялись – и дополнительно к уже принятому решению «по товарищу Микояну», «решили» также и вопрос о целесообразности использования его на посту министра внутренней и внешней торговли: вопрос был оставлен на усмотрение Высшей Инстанции.

Отдельно Пленум отметил, что вопрос о партийности Булганина, Николая Александровича – пока ещё так: с именем и отчеством – будет решён по окончании следствия, а в случае необходимости, и судебного разбирательства по делу.

Заключительным пунктом «вопроса о персоналиях» было решено передать дело Берии-Маленкова-Хрущёва-Игнатьева – именно такого «почётного наименования» оно удостоилось – для расследования Следственному управлению Генеральной прокуратуры. Одновременно с этим ей поручили тщательно проверить всех «отсиживающих» – но не «отсиживающихся» – дружков Берии на причастность к событиям, чуть было не ставшим драматическими. Ну, чтобы «никто не забыт – и ничто не забыто».

На этом Пленум закончил свою работу…

Глава тринадцатая

Браилов, не касавшийся ЦК ни членством, ни даже кандидатством, «чести участи» – посредством участия – не был удостоен. Но, даже если бы и был, с благодарностью бы «откланялся»: настало время вплотную заняться Хозяином. Не в смысле «вплотную заняться», а заняться лечением.

То есть, не в терминологии МГБ и его клиентов, а в терминологии Минздрава. И не само настало: Хозяин его «настал». Как только ему стало лучше, он, как капризное дитя: все занемогшие старики – дети, тут же отказался от услуг профессоров. Кроме улучшения, в «приговоре» активно поучаствовало и многолетнее недоверие к врачам.

Нет, разумеется, Иосиф Виссарионович не был настолько зол на медицину, чтобы всерьёз полагать, будто врачи собирались – и до сих пор собираются – лишить его жизни. Берия же вполне обошёлся без их помощи: наглядный довод против былых предрассудков. А таковые имели место быть. Но даже тогда в виновности «врачей-палачей» из процессов тридцатых годов Сталин был… ну, не то, чтобы неуверен – не совсем уверен. Как минимум, он сомневался в том, что, что досрочный исход его соратников под ножом хирурга являлся следствием злонамеренных действий «людей в белых халатах». Но при этом он не исключал того, что к ним – к смертям – эти «люди» всё же приложили руки. Вместе с ножом. А также вместе с непрофессионализмом, безграмотностью, халатностью, верностью штампам и прочему достоянию «вечных троечников».

И примеры были прямо перед глазами. Живые примеры неживых соратников. «Например, пример» Жданова, Андрея Александровича. Впоследствии «разоблачённая разоблачительница» Лидия Тимашук постфактум, как и положено, оказалась права. И тогда выяснилось, что она разоблачала не только по долгу службы, как честный коммунист, который не может «пройти мимо», но и по линии медицины. Ведь ещё за два дня до летального исхода она информировала руководство Лечсанупра о том, что врачи, наблюдавшие Жданова, «не тем лечат». Потому, что «не от того»: виноваты диагноз и тот, кто его поставил. И Андрей Александрович подтвердил её слова, правда, уже постфактум. Но он оставил судебным медикам вещественное доказательство: своё тело. Аутопсия показала: инфаркт миокарда, замеченный Тимашук и почему-то незамеченный врачами Жданова, действительно «имел место быть»! А его обошли всем, чем можно: и вниманием, и лекарствами!

Ну, как после этого верить и вверить: им и себя?! И как в таких условиях не скатиться «на скользкую дорожку» самолечения? В крайнем случае, всегда можно «назначить крайним» охранника: не то купил. Или провизора близлежащей аптеки: не то подсунул…

Отставленные, но со словами благодарности за проделанную работу, Мясников, Лукомский и Тареев ушли, чтобы больше никогда не встретиться с Хозяином ни здесь на даче, ни в Кремле, не говоря уже о больнице Лечсанупра. За прозекторскую говорить ещё было рано.

Лечением отныне занялся Семён Ильич. «Не своим хотением, но государевым велением». Уж, таков был Хозяин: раз поверив человеку, доказавшему и проявившему себя в отношении него лично, он уже не отказывал тому в доверии. Исключения лишь подтверждали правило.

Так и теперь: почувствовав, как вследствие манипуляций Браилова ему действительно полегчало, Хозяин «приговорил»:

– Я бы хотел, Семён Ильич…

Впервые Сталин назвал по имени-отчеству «всего лишь охранника»: честь – сродни той, какой царь Пётр удостаивал купцов в верительных и прочих грамотах.

– … чтобы с этого дня моим здоровьем занимались только Вы, лично. Считайте это блажью, прихотью, недоверием, доверием, но я так решил.

Как-то сразу догадавшись по тону и выражению лица Хозяина, что отказ «чреват», Семён Ильич не стал испытывать судьбу. Но, как облечённый доверием и высоким званием, он отважился на условия.

– Хорошо, товарищ Сталин: я готов заниматься Вашим здоровьем лично. Но только вместе с Вами.

Хозяин – умный человек – обошёлся без вопроса в глазах, и всего лишь тяжело вздохнул: понял Браилова. И Семён Ильич понял, отчего Хозяин вздохнул так тяжело. Понял – и пошёл ещё дальше «по линии отваги»: рассмеялся.

– Товарищ Сталин, здоровье и нездоровый образ жизни несовместимы. То, что Вы бросили курить – это хорошо. То, что Вы не пьёте «по-русски» – тоже. Но этого мало!

Будто сожалея о «недостаче», Браилов развёл руками.

– Мало! Взгляните, товарищ Сталин, на себя «последней редакции»! Это же, чёрт знает… то есть, никуда не годится! Вы сидите… нет: Вы живёте сиднем! Никакого движения! А ведь ещё древние говорили: «via est vita!»

Сталин поморщился.

– Правильно, товарищ Сталин: «дорога есть жизнь»! – не смутился Семён Ильич, и «зарядил» указательный палец. – Дорога, уважаемый пациент! То есть, движение! «Состояние стояния не в состоянии помочь Вашему состоянию»!

Хозяин вынужден был слабо улыбнуться. Не под воздействием агитации – потому что смешно. Ещё никто не мог позволить себе в его присутствии такой абракадабры. Позволившие её позволяли бы дальше уже в других местах, и в отношении другого контингента.