Абрикосовый пирог

Абрикосовый пирог
Александр Бурлаков

В книгу вошли произведения разных лет, главную идею которых подсказали курьёзные случаи из жизни.

Белый юмор – это когда смеются от счастья, чёрный – когда от горя, злости или безысходности; цветной смех, как правило, беспричинный: на деле оказывается самым весёлым; зелёный – после пятой рюмки, грязный – когда потешаются над тобой; серыми можно назвать нервозные, сдавленные смешки. Бесцветный – если чувство юмора тебя покинуло… ну а прозрачным становится юмор, когда на бутылке портвейна исчезает твоё отражение и на её донышке открывается истина!

Александр Бурлаков

Абрикосовый пирог

Фельетоны

Бутылочка пива

Большинству ростовчан всё-таки верится в чудо! В этом, по всей видимости, виновна атмосфера озорного южного города. Толяну – например – когда он вечером шагает домой, непременно кажется, что вот подойдёт он сейчас к очередному магазинчику, глянет на цены – а они все ему доступны неоднократно. Тут Толя берёт себе и колбас, и сыров, и разных консервов, и печенья, и – конечно же – вин и напитков.. пир горой!!

Мечта вожделенна! Поэтому Толя – молодой ростовский рабочий, исправно заходит в каждую лавочку. Сегодня в его кармане чуть больше чем на бутылку среднего по качеству и крепости пива – то есть, он почти богач!

В гастрономе, что у остановки, пиво всевозможных сортов: начиная с классической «Балтики» и «Золотой Бочки»… в лавочке за углом стоят те же бутылки, но стоимость их округлилась в большую сторону.

Постояв возле прилавка, Толян решается пройти ещё полквартала: вдруг там – чудо!!

Издевательство! Чудо обмануло! И огорчённый Толя взирает на витрину, где цена подросла ещё на пару рублей. «Неужели придётся возвращаться к остановке? Или не мелочиться?!»– мозг в постоянном напряжении, никакой расслабухи: жизнь дорожает непрерывно. «Да – а ведь за трамвайными путями недавно открылся в цокольном… идём!– приказывает он сам себе,– ведь – кто ищет – тот и находит!»

Почти Победа! Цены здесь на тёшку ниже! Теперь поиск главного Чуда можно отложить до завтра. Приятно звучит отсчитываемая мелочь, ладонь трепетно сжимает бутылку с яркой этикеткой. Сознание тешило то, что это ещё не самое дешёвое пиво – среднепенистое утешение для средне имущих граждан.

Толян снимал комнату с протекающей крышей и создать семью не представлялось возможным. Домой он вернулся перед программой «Время».

– Послушаем, что там брешут,– с таким вступлением Толик включил телеприёмник, а сам поставил вариться картошку.

Странное дело: те, кто находился по ту сторону телеэфира: то ли холёные парламентарии, то ли церковники с лоснящимися ликами, то ли ведущие политологи – каждый день пытались достучаться до ума Толяна, толдычили, перебивая друг друга о чём-то судьбоносном, но все они были будто с другой планеты. А Толяну надо было как-то выжить и остаться человеком: допить бутылочку пива с горьким привкусом победы, а не кислой безысходности!

Серпантинка Николая Бульцева

Николай Бульцев был экскаваторщиком всю сознательную жизнь. Более того: когда призвали в армию, он служил оператором на сапёрном экскаваторе. Работал на всех видах этих нужных машин: на шагающих, на колёсных, на гусеничных; тросовых и гидравлических, скребковых и роторных; то на карьерных, то на траншейных, – даже на железнодорожном грейферном пришлось потрудиться. Разве что на водяном – обычно называемом земснарядом – не довелось, а космических пока не изобрели.

Бульцев всегда первым приезжал на любые стройки: с его почина зарождались м плотины, и мосты, и заводы, и дворцы! И уезжал – зачастую, последним он! Заканчивал траншеями к зданиям, убирал мусор, разбивал площадки и подъезды, ровнял дорожки,– всё до мелочей, доводил до полного ажура!

На своих мощных машинах Николай прошел не только половину канувшего в Лету Советского Союза, но и целый ряд стран, которым он – считавшийся нерушимым, помогал. Многое повидал Бульцев: открытие нефтескважин, возведение могучих электростанций, прокладку оживительных каналов; множество краёв продемонстрировали ему свои щедроты: камчатские вулканы, азиатские пустыни. Однако осесть посчастливилось в Ростове-на-Дону. То ли богатое на солнце и фрукты лето, то ли роскошная донская рыбалка, то ли хмельной и задорный Дух Приазовья пришлись ему по сердцу – трудно сказать точно. Тем не менее – живёт он сейчас здесь и эмигрировать не собирается. На жизнь не жалуется, ибо на кусок хлеба всегда зарабатывал своими мозолями. Никому не завидует, поскольку привык гордиться собой и, если поклоняться, то лишь Богу – духовную чистоту соблюдал.

Этот микрорайон Ростова-на-Дону Николай Бульцев принялся осваивать одним из первых. С группой учёных приехал брать пробы глубинного грунта под фундаментами будущих высоток. А после – понеслось-поехало: когда заканчивали дом, Коля, зачастую, просто переезжал через недавно проложенные улочки квартала и снова рыл, рыл, рыл… копал в любую погоду, утром и вечером, иногда даже ночью – если обстоятельства торопили, при свете прожекторов. Делал котлованы под жильё, магазины, школы, детские сады, трансформаторные будки…

И вот наступил миг – он непременно должен был наступить, когда в этом микрорайоне не осталось строек. Массив кирпичных или железобетонных зданий мощно врезался в утёсы похожих соседних частей города и убегал по молодым, обрамлённым свежей зеленью проспектам к границе самого Ростов-Дона – Батюшки! Упираясь в сумасшедшие дали Донских степей.

Сейчас эти дали уже простирались за вагончиками монтажников.

– Не беспокойтесь: в нашем городе ещё строить да строить,– заверил прораб подчинённых, заговоривших было о бессрочных отпусках.

Но некоторое волнение всё же улавливалось. Последний башенный кран сиротливо возвышался над крышами, а за ним споро приехали техники и атокраны, чтобы водрузить на платформу могучего тягача, где он сразу превратится из великана – повелителя процесса, в цыплёнка табака, которому кухонным топориком хозяйка сноровисто приладила все суставчики. Герой нашего повествования в этот момент заканчивал грузить на «Мазы» кучу отходов, портившую свежевыкрашенный салатный фасад многоэтажки.

«А что?» – Задумался он, уверенно манипулируя рычагами,– «А ведь это заключительный дом в этом районе! И на тебе: ни газетчиков, ни оркестра?! Мы же заработали хотя бы по куску торта?! … вот о всяких клоунах из элитных слоёв, о новых русских – склизких, словно черви или пиявки; о террориста и короновирусе – ту и там день-деньской балаболят!»

– Ну и чёрт с ними! А водочки по-русски хряпнуть бы надо! Для людей с только домов отгрохали: заслужили – сам себя только и похвалишь!– решил Коля вслух и посигналил бульдозеристу.

– Вадик! У тебя добавить будет?

– Да, если подумать – найдётся.

– Тогда вот – держи. И свистни там дорожникам. Они на дальнем углу бордюры свои тягают. Ну – маякни им: у кого есть что – пусть скинутся: обмоем одно дело!

– А что, если не секрет?

– Да вот, подумалось мне, последний дом тут возводим – всё-таки событие?!

– Хм! Ведь верно! Суета – паника кругом, а мы вот: район отгрохали, всем чертям на зло! Ну – добро! До обеда…

Кран благополучно закрепили на платформе, но вывезти до перерыва всё равно не успели. «Может он сам не торопится уезжать не обмытым?– с грустинкой пофантазировал Николай,– хочет ещё часок постоять на бывшей стройке?! Не скоро здесь опять появятся краны, ведь лет двести-триста должны выстоять наши дома. А тогда будут роботы… что будет тогда?!»

В Приазовье царствовала Весна! На тополях, что обрамляли соседние, возведённые раньше, кварталы чётко наметилось позеленение, а жердёлки приоделись в молочные сорочки.

– Что гуляете? Дорожники!– заглянули на шум штукатуры.

– Да вот. Коля заметил: бляха муха! Последний кран в районе провожаем!

– Ага! Так что ж не позвали?! И точно: муха – бляха! Щас организуем!

– Эй! Работяги?! Давай на свежий воздух – хоровод вокруг крана! Качай кранового…

Откуда-то прилетела задержавшаяся с зимы новогодняя, ёлочная серпантинка и повисла на кране. По радио, как по заказу полилась музыка именно та, что надо. А с Небес вдруг обрушились потоки какого-то особенного света и тепла: когда люди счастливы – Небеса улыбаются! В конце концов нашёлся и писака, черкнувший пару абзацев по данному случаю.

– Теперь всё чином!– скупо улыбнулся Николай,– всё-таки последний… ну – трогай, родимый!

Тягач тронулся, и кран медленно поплыл дальше в Донскую степь. Обалдевшие новосёлы, кто уже прибрёл квартиру, повысыпали из дома и вместе со строителями провожали… «Ещё один район в этой стране поставили, несмотря ни на что!»– подумал Бульцев, но промолчал. Да, наверное, и многие так подумали, он сказать не решились: «Потеплело на Душе – и хорошо!»

Фау-Вита

На очень далёкой и влажной планете Фау-Вита обитали студенистые фаувитяне, слегка похожие на земных осьминогов. Еды у них было достаточно, любимой сырости тоже – сколько угодно, так что жили фаувитяне припеваючи: прыгали по болотным кочкам и мигали всеми сорока восьмью глазами от восторга. Тело у каждого фаувитянина имело свою индивидуальную окраску, переливающуюся множеством оттенков от счастья. Ведь утонуть в болотах они ничуть не боялись – у них даже жилища обустраивались здесь же – из сплетения упругих стеблей гигантских кувшинок и лиан.

Но однажды на эту планету залетел удивительный цилиндрический объект, на борту которого было нарисовано два любопытных многозначительных прямоугольника. С одной из сторон горделиво красовался прямоугольный символ из тринадцати красных и белых полос, а верхнем левом углу изображался кусочек звёздного неба; с противоположного бока загадочного объекта виднелся не менее интересный геометрический символ – только с тремя жирными полосами: белой, синей и красной.

Фаувитяне немного помигали своими глазками и сразу поняли: это же долгожданный космолёт с весёлой планеты Земля! И стали подпрыгивать от неописуемого счастья.

А в это время в самом космическом аппарате происходило важное совещание:

– Так, – заявили американцы русским, – Ваня, твоя половина – слева, а наша – справа!

– Дудки! – ответили русские, подозрительно прищурившись, – Это наша справа, а твоя – Билл – слева!

– О-кей! – тот час согласились американцы, ибо они всё ещё стояли друг к другу лицом.