Возможно, авторитет Нанси так на меня подействовал.
Возможно, дело было в его ауре.
В любом случае: я смотрел на него и видел кита, реку, степь.
Поэтому я уже не мог произнести ни слова и не слышал, что говорилось вокруг.
Изабель обращалась ко мне по-русски, но я её не понимал.
Вообще, она пыталась играть роль переводчицы: Нанси не говорил по-русски, а я по-французски знал два десятка слов.
Перейти на английский никому не пришло в голову.
Но мне язык вообще не понадобился – никакой, начиная с того, что был у меня во рту.
Я его, что называется, проглотил.
Возникло то же самое, что в Алма-Ате, когда я, десятилетний, наблюдал чужую игру в асыки: максимум фиксации – и никакой коммуникации.
Общение осуществлялось на ином уровне: так ранней весной идёшь по глубокому мокрому снегу и ощущаешь его всем существом.
Это как гравий, на который наступаешь босой ногой.
Думаю, моё немое созерцание философа было невежливо.
Наверное, я показался Нанси убогим и невменяемым.
А может, и нет, может, ничего подобного.
Может, он понял, что я смотрю на него как впервые продравший глаза и узревший: ручка ножа, кожа слона, ноготь старухи, волос дворняги, белый плевок на чёрном асфальте, солнечный блик в окне…
Вероятно, я смотрел на него как зверь: видел мир, в котором всё сопрягается и размывается, как в каком-то предсмертном зрении: пылинки в воздухе, запах цветка на больничной тумбочке, пейзаж Брейгеля, увиденный когда-то в музее, вишнёвая косточка, положенная под язык, ртуть, высыпавшаяся на паркет из термометра, пластмассовый теннисный шарик с вмятиной…
Нельзя сказать, что я смотрел на Нанси и видел поверхность планеты Марс, или мыслящий тростник, или архетип какой-нибудь.
Нет, я видел скорее зрак.
Во мне созревал плод недеяния, когда я на него смотрел.
Начиналась моя лошадиная, носорожья, заячья жизнь.
Ведь лошадь, всю жизнь здесь ходящая, никогда не слыхала последних новостей и не читала Чехова, но она всё равно смотрит и думает.
Я с детства – с тех асыков – не видел эту лошадь, и вдруг она здесь, в Страсбурге, во мне!
Я хочу, чтобы ты, лошадь, не уходила никогда.
Потешное происшествие в Карлтон-клубе
Теперь голая фактография является моим уделом.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: