Лиана. Хроники затомиса

В условленное время Андрей позвонил Лиане, и они договорились встретиться с утра на ВДНХ, поскольку у Андрея был свободный день после дежурства, Лиана еще сидела на больничном, а в будний день в середине ноября на ВДНХ народу всегда прогуливалось немного.

Лиана, как и положено уважающей себя даме, опоздала на полчаса. В ее ушах поблескивали дорогие бриллиантовые сережки, и от волос исходил терпкий горьковатый осенний запах «Маже нуар». Андрей галантно припал к ее ручке, которую Лиана подала ему, скорее всего, для рукопожатия, и они двинулись вдоль павильонов, которые в свое время должны были олицетворять социалистический рай, а теперь изрядно пообветшали и облупились.

– Замечательная погода! – по-английски начал Андрей. – Сухо, не холодно, хотя я люблю эту пору даже в ненастье. Совсем как Александр Сергеевич, – добавил он с некоторой иронией, словно желая провести некую параллель между своим увлечением и именем великого поэта. – Душа поздней осенью, как пруд в парке: вода очищается, муть оседает, этакая холодная, прозрачная, слегка грустная ясность…

– И на дне всякая дрянь становиться видимой… – ему в тон добавила Лиана.

– Да, наверное, вы правы, – засмущался Андрей, – конечно, и дрянь становится видимой, но мне кажется, это все же честнее, чем когда вода мутная и ни черта в ней не разглядеть, по крайней мере, в такой воде нет подвоха. Да и состояние дна зависит от того, кто за этим прудом присматривает, его, в конце концов, можно и почистить.

– Теоретически Вы правы, – улыбнулась Лиана, – а на практике… Я, например, никогда в парковых прудах не видела чистого дна. Но, в конце концов, эта аллегория совсем не обязана во всех деталях соответствовать тому, о чем Вы говорите, мне верится, что Ваше дно гораздо чище, чем у многих, и Вам не страшно глядеть в прозрачную воду своего сознания.

– Иногда страшно, – признался Андрей. – Когда я говорил о поздней осени, я имел в виду несколько другое, поэтическое настроение что ли, а то, на что вы намекнули, у меня ассоциируется скорее с прорывами в свои прежние воплощения, древнюю память. У меня было несколько таких экскурсов, и некоторые вещи, которые я там видел, просто ужаснули меня.

– Вам удавалось видеть сценки из Ваших прежних воплощений? – подняла брови Лиана. – Вы, оказывается, гораздо глубже, чем мне вначале показалось, и у нас много общего. Я подобными просмотрами занимаюсь чуть ли не каждый день. Муж уже Бог знает сколько тетрадей исписал с моими пересказами. Я бы, конечно, могла и сама, – добавила она, видя, что Андрей несколько поник при упоминании о муже, – но я через какое-то время забываю многие существенные детали, а так я ему диктую прямо во время просмотра. Смею Вас уверить, что тоже иногда вижу ужасные вещи, но все это нельзя напрямую относить к себе. Вереницу жизней можно сравнить с бусами: все они нанизаны на ниточку духа, но каждая из них сама-по-себе. Могут встречаться хорошо обработанные бусинки, а другие будут иметь различные дефекты. И уж никак последующая бусинка не несет ответственность за предыдущую – просто их связывает единая нить, которая совсем иной природы.

– Ну, я с этим не согласен! – запротестовал Андрей. – Есть же законы кармы. Каруна шарира впитывает в себя информацию о поступках и грехах, которые человек совершил в одном воплощении, и переносит ее в другое для проработки. Иначе бы не было эволюции, и человек не смог бы достичь Нирваны.

– Вы знаете, – усмехнулась Лиана, – у меня с терминологией плоховато. Я вообще не продвинутая и доверяю только тому, что вижу сама. Что такое эти, как Вы выразились, «шарира», я не знаю, но я много раз наблюдала во время своих экскурсов в прошлое, что одна жизнь может пройти чисто и безгрешно, а другая становится водоворотом греховных поступков – и какой-то целенаправленной эволюции от грешника к праведнику я не заметила. Очень уважаю книжную мудрость, но сама подобной литературы мало читала, а уж термины совсем плохо запоминаю, так что не обессудьте, если мои понятия с Вашими будут несколько расходиться.

– Не буду с Вами спорить, – быстро сдал свои позиции Андрей, – может, Вы и правы, у меня было не так много экскурсов в свои прежние жизни, и я пока что не выстроил какой-то строгой собственной концепции. Хотя все же казалось, что я несу ответственность за то, что совершил раньше.

– Конечно, несете, – уверенно ответила Лиана, – но по-другому, чем Вы себе это представляете, и эта ответственность вместе с новыми поступками составляет причудливый орнамент или танец жизни, и индусы называют его, по-моему, Лилой – игрой, вот этот термин я почему-то запомнила. Тут все зависит от искусства танцора и сложности танца, а его сложность может быть обусловлена разными обстоятельствами… Ладно, что-то мы с Вами в дебри метафизики залезли, а я, заметьте, женщина, и мне хочется говорить о более приземленных, душевных что ли, вещах. Вы, например, грозились показать мне свои стихи. А знаете, лучше почитайте их сами, вон лавочка свободная. Естественно, не все, а достойные.

Они уселись на скамеечку, и Лиана не отодвинулась, когда Андрей сел так, чтобы касаться ногами ее ног. Он достал свой толстый блокнот, куда начисто записывал стихи и долго листал его, не зная, на чем остановиться. Все стихи, кроме последних, ему казались несовершенными, а последние ему было неудобно читать Лиане так сразу: может, когда-нибудь, но не здесь, и не сейчас. «Я и ты»… ведь это что-то вроде признания в любви кому-то другому. Неожиданно на глаза попалось стихотворение, которое он написал под впечатлением от одного из пациентов – дряхлого старика, впавшего в полный маразм, который, словно маленький ребенок, всех спрашивал, где его папа с мамой, и Андрею запомнилось чувство какой-то тоскливой безнадежности в тусклых, покрытых поволокой глазах.

– Вот, пожалуй, – откашлялся Андрей, – сравнительно недавно написал, называется «Безнадежность».

Я бы назвал это мукой
Горьких обид в былом.
Бледные тонкие руки,
Мутный окна проем.

Тихо, в туман заброшенный
Чей-то унылый взгляд
Вынес в событий крошево
Тусклые два угля.

Или за образ тягостный,
Блеклых картин рассказ,
Словно от моря парусник,
Он отлучен от глаз.

Сумрак покинутых комнат
Душит песком невзгод.
Только одно и помнит:
Стены из года в год.

Пыль. Лишь в углу мерцает
Ветхих обложек ряд…
Только одно и знает:
Нету пути назад.

Андрей замолчал и перевел взгляд на Лиану, ожидая ее оценки. Лиана смотрела невидящими глазами куда-то вдаль.

– Кому посвящены эти стихи? – спросила она почему-то с некоторой хрипотцой. – Я вижу сценки из чьего-то детства: молодые мужчина и женщина, одетые, как одевались состоятельные люди в начале века. Они сидят в садике на скамеечке, а рядом на качелях качается мальчик лет пяти, в коротеньких штанишках и матросской курточке.

– Вы это видите? – взволнованно заговорил Андрей. – Потрясающе! Я эти стихи написал под впечатлением от одного старика в глубоком склерозе. Он все время спрашивал о своих маме с папой, которым, если бы они были живы, было не меньше ста лет. Наверное, Вы имеете в виду их? Но как вы догадались?

– Я не догадалась, – ответила Лиана, – я настроилась на Ваши стихи, и мне показали. Я никогда не знаю заранее, что мне покажут. Это как кинофильм. Прочтите что-нибудь еще.

Трудно сказать, что руководило Андреем, но наиболее удачными ему сегодня почему-то казались только мрачные стихи.

– Как пусто, лучше б боль была… – начал он читать еще один стон своей души, написанный после встречи с черным магистром.

– Ничего не могу понять, – удивленно посмотрела на него Лиана, когда Андрей закончил. – Вижу какой-то город… Но на земле такого быть не может, это какая-то совсем иная архитектура. Погодите… Я что-то такое раньше видела в астрале. Вы туда спускались?

– Да, – с видом во всем разочарованного Чайлд Гарольда ответил Андрей. – По-моему, это был ад. Дух, с которым я тогда беседовал, называл этот город Антимосквой.

– Да-да, – отозвалась Лиана, глядя вдаль остекленевшими глазами, – есть сходство с Москвой, но все как-то карикатурно, гротескно и жутко… Вы знаете, кто был этот дух?

– Он называл себя Черным магистром, но позже мне удалось выяснить, что это некий прообраз Мефистофеля, – не без тайной гордости скорбно ответил Андрей. – Он испытывал ко мне определенный интерес – это связано с моими прежними воплощениями. Сейчас не хочу об этом говорить, это долгая история. Но как вы… Балашов так не мог! Вы же все насквозь видите, в стихах об этом ни слова нет!

– Мне не нужны слова, – как-то растерянно улыбнулась Лиана. – Тот информационный пласт, который стоит за Вашими стихами, – его можно сравнить с айсбергом – и в этом айсберге есть надводная, маленькая и подводная, большая части. Эта подводная часть провоцирует меня на видения, и я вижу его какие-то грани, правда, не всегда могу понять, что вижу, но вы мне объяснили.

Несмотря на ожидания Андрея, что Лиана начнет говорить о том, как это плохо, что он забрался в нижние астральные ряды и общался с дьяволом, та не дала никакой нравственной оценки этому событию и попросила почитать что-то еще. Окрыленный вниманием и той серьезностью, с какой Лиана воспринимала услышанное, и, главное, теми удивительными комментариями, которыми она сопровождала его стихи, Андрей прочитал еще несколько своих произведений, таких же тоскливых и мрачных, и Лиана каждый раз точно описала скрытые обстоятельства, приведшие к возникновению того или иного стихотворения.

– Бедный ты мой! – вдруг вырвалось у нее из сердца, и к полной неожиданности Андрея женщина уткнулась лицом в его плечо. – Откуда такая боль?! Ты так несчастен в своей жизни? У тебя плохо с женой? – она, как показалось Андрею, с укором бросила взгляд на его обручальное кольцо. – Зачем же ты так рано?

– Да нет, – забормотал растерявшийся Андрей, – многие я еще до свадьбы… С женой, вроде, нормально живем, не ругаемся… Она меня любит, – добавил он неуверенно. – Сколько себя помню, меня постоянно такие настроения посещали.

– Не ругаемся… – грустно усмехнулась Лиана, отстраняясь от его плеча. – Иногда лучше ругаться. Мы с мужем тоже не ругаемся, но я медленно умираю рядом с ним. Думаешь, откуда эти приступы? От его присутствия, от его близости. Его энергетика разрушительно действует на меня, и с каждым годом все хуже. Думаю, что осталось мне совсем немного. И самое страшное, что он меня боготворит и безумно любит, но его любовь только убивает те капельки жизни, которые еще во мне остались. Он готов на все, лишь бы быть рядом. Мы ведь уже больше года не живем как муж и жена, но он и на это готов был пойти, лишь бы удержать меня рядом. Сначала, когда мы прекратили супружеские отношения, мне на некоторое время полегчало, но теперь стало еще хуже, он не может справиться с переполняющими его эмоциями.

– И давно у вас это? – тупо спросил Андрей. У него голова шла кругом от неожиданной откровенности Лианы.

– С первой брачной ночи близость с ним вызывала во мне отвращение, – Лиана смахнула ненароком выступившую слезу, – но я думала, это пройдет, как говорят, «стерпится – слюбится», а он всегда был чрезвычайно внимательным и благородным со мной, я не могла его огорчить, но лучше не становилось. По-видимому, вначале еще был небольшой резерв сил, но потом он исчерпался, и года три назад у меня начались эти приступы после каждой нашей близости. Я ничего ему не говорила, медленно угасала. Когда он понял, что может скоро меня потерять, то сам предложил на неопределенное время отказаться от супружеских отношений, что я восприняла с благодарностью. Сначала мне действительно стало легче, но потом… потом… все вернулось. Он дожидался, пока я, как ему казалось, засну, – а я не спала, все чувствовала, – и пытался во сне… ну не совсем, а так, чтобы я не проснулась… нет, не могу! Это так омерзительно! – и Лиана зарыдала, снова уткнувшись Андрею в плечо.

Боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть это горькое, но прекрасное мгновение, и не справляясь с нахлынувшей нежностью, Андрей начал гладить Лиану по голове, как когда-то гладил Леночку.

– Не надо меня по головке гладить! – отстранилась от него Лиана, размазывая косметику по лицу. – Не жалей меня, я не привыкла к жалости, а то еще сильнее плакать хочется, – сказала она голосом капризного ребенка. – Это минутная слабость, просто я увидела в нас много общего и потеряла контроль. Прости, думаю, это больше не повторится. Я ведь об этом только второму человеку рассказываю. У меня был друг… Недавно он разбился в горах – он был альпинистом… Я всегда изображала из себя сильную, у моих пациентов никогда не должно было возникать мысли, что в этом теле, – она как-то неприязненно оглядела себя, – ничего, кроме боли, не осталось. Меня всегда почитали, относились как к высшему существу, а это только усиливало мое одиночество и боль. Прости, сегодня не сдержалась. Стало жалко себя, захотелось высказаться хоть кому-то, хоть первому встречному.

Слова «первый встречный» больно укололи Андрея и поставили его на место. Он слегка отодвинулся от Лианы и снова постарался напустить на себя галантный, несколько отстраненный вид.

«Чего я о себе возомнил, – печально подумал он, – просто женщине плохо, и она решила выговориться. В таких случаях, чем человек постороннее, тем проще, особенно если не рассчитываешь с ним дальше отношения поддерживать. И нечего далеко идущие планы строить. И все же… Я же теперь без нее жить не смогу! Неужели все этой прогулкой и закончится?!»

– А хотите… хочешь, я стихи о тебе прочитаю? – вдруг вырвалось у Андрея. – Это мои последние.

– Обо мне? – Лиана посмотрела на него с интересом. – Мне многие стихи посвящали, но в основном графоманство сплошное. Ну, прочти, если считаешь нужным, – она словно не заметила, что Андрей невольно перешел на «ты», хотя ни возрастом, ни положением она не годилась ему в подружки. – Только погоди, я себя в порядок приведу, а то Бог знает, на кого похожа! – Лиана достала косметичку, недовольно оглядела размазанную по лицу тушь и начала наводить марафет. – Все же надо выглядеть достойно, когда тебе посвящает стихи почитатель… Ты ведь мой почитатель? – игриво блеснула на него глазками Лиана, – от слез не осталось и следа. – Пока все, что ты мне прочитал, – лучшее из того, что я слышала из уст живых поэтов, а знала я их немало, – в том числе и маститых.