Иван III. Новгородское противление. Роман

– Нет, нет, – горячо всхлипнула Тверичанка. – Чувствую, я жар в голове, а в ногах – смертный холод. Пусть священник меня исповедует перед отшествием в мир иной.

– Свят, свят, с тобой, дитятко, – испуганно взмахнула ладонью Мария Ярославна. – Сейчас лекаря выкликну либо доку[13 - Особливо на деревне человек тот видный. Всякие порчи от ведьм и злых колдунов исправить может. (Владимир Даль).]. Кто-нито обязательно поможет в бедствии твоём.

Немедленно покинут спальный покой и послан человек за царским лекарем. Мария Ярославна не могла оставаться в бездействии. В такие мгновения скучная и, похожая на истёртую монету, жизнь становилась для неё полной душевных переживаний. Эта женщина весьма сочувствовала своей невестке, но в то же время знала, что брак княжича с Марией Борисовной был вынужденным и имел чисто политическую подоплёку, поэтому Иван тяготился таким супружеством. И не считал нужным скрывать своих настроений даже от придворных.

– Если кто-то из сторонних действительно приложил к смерти её свою преступную длань, клянусь образом Пресвятой Богородицы, узнаю это непременно, – с упрямой настойчивостью прошипела мать государя. – И сделаю всё возможное для должного наказания.

Её довольно скоро известили о приходе дворцового медика, которого сразу провели к постели великой княгини. Туда прошла и Мария Ярославна. И обнаружила тщедушного вида мужичка с явно иудейскими чертами лица. Оный внимательно осматривал невестку, заглядывал в рот и ноздри, трогал ладонью лоб, приглядывался к зрачкам. Время от времени что-то бормотал под крючковатый нос с совершенно белыми усами и клиновидной бородкой, чем-то напоминающей козлиную. Внезапно он обернулся назад и увидел наблюдавшую за ним государеву матушку.

– Ну что поведаешь об её недуге? – пытливо осведомилась она и бросила такой же взгляд на неподвижную невестку, весь вид которой говорил сам за себя.

– Не жилица она уже. Хотел ей кровь пустить, однако отрава адская её сгустила. Этот яд невозможно определить и средства спасения от него нет.

– Неужели и взаправду ей суждена смерть от зелья?

– Я немного сомневаюсь, что здесь применили только его. Мне довелось случаем узнать, будто Наталья Полуектова якобы тайно посылала к некой бабе – ворожее в Новую Слободку пояс великой княгини для злой ворожбы. А от такой напасти уже ничего не спасёт, слишком поздно. Лекарь словно предчувствовал назревающий вопрос.

– Она не доживёт и до полудня завтрашнего дня. Советую послать скорого гонца к государю с печальным известием в Коломну. А сюда допустить треба священника. Кому могла помешать добрая и смиренная женщина – неведомо.

С этими словами иудей вышел из спального покоя и зашагал в известном ему направлении. Мария Ярославна мысленно согласилась с пожеланием лекаря и повелела отправить верхового к Ивану Васильевичу. Она знала, что по тяжёлой весенней распутице самый настойчивый и быстрый всадник мог достигнуть Коломны только за день.

Предпринимать какие-либо шаги супротив отравительницы и дьяка Полуектова она тоже не решалась без дозволения на то сына или согласия кого-либо из Боярской Думы. И предавать земле Тверитянку в случае её кончины (а в последнем мать государя не сомневалась) было нельзя ввиду отсутствия Ивана. Так что оставалось только, уповая на милость Божью, дожидаться завершения Им всех начинаний.

Мария Борисовна Тверская скончалась накануне большого праздника – весеннего Юрьева дня, в пять часов утра преставилась благоверная и христолюбивая, добрая и смиренная дочь великого князя тверского. В граде Москве «митрополит же Филипп, пев над нею обычна песни и положи ю в монастыри». Обычно в ту эпоху умерших хоронили на другой день по кончине.

** ** ** ** **

Великий князь получил весть о смерти жены не ранее, чем в среду вечером. Однако не поспешил в Москву, чтобы скорее стать главным вдохновителем и организатором похорон.

– Неужто поспешать не станем? – осторожно поспрошал государев дьяк Гридя[14 - Волнин Григорий (Гридя) Иванов – дьяк великого князя Ивана III; в 1471\72гг. был послом при татарском хане Ахмате, который при своём бегстве увёл оного с собой. В 1477 г. русский царь послал его во Псков, чтобы поднять псковский люд против Новгорода. Похоже, это то же лицо, что Гридка Иванов, кой писывал купчую князю Даниилу Холмскому.].

Иван обернулся на топтавшегося подле двери слугу, на лице которого явно выражалось страстное ожидание, а в глазах плясали огоньки некоего желания. Ведал о нём молодой государь. Дьяк хотел торопливо оказаться в столице, чтобы скорее предстать пред очи своей возлюбленной. И тогда Ивану пришло на ум вполне естественное: умершая супружница сотворила Богу угодное. Теперь государь волен по своему желанию связать себя новыми священными узами брака. Вот только есть ли у царя своё желание? Сомнительно сие.

– Поздно уже ныне, – спокойно обрезал он Гридю. – Ночевать тут станем. Всё большое делается по утреннему разумению. Нельзя гневить Господа недомыслием.

Слуга с видимой неохотой повернулся к двери.

– Повели от моего имени седлать лошадей к рассвету. Поедем верхом с подможными: так скорее будет.

Государь довольно усмехнулся, посмотрев на удалившегося дьяка, а сам прошёл в спальный покой и присел подле трёх свечей, бросавших яркие отблески на роскошную постель, однако пока не собирался отдыхать. Думалось о многом.

В январе 1464 года вся Москва гуляла на свадьбе молодого рязанского князя Василия Ивановича. Жених – единственный наследник некогда могущественного Рязанского княжения – согласно завещанию отца, с восьми лет воспитывался при московском дворе. Здесь заботливые опекуны, которые уже давно присмотрели для своей власти Рязанскую землицу, подыскали ему невесту – княжну Анну, родную сестру великого князя Ивана Васильевича. Это вспомнилось как-то само собой в думах о потере супруги.

А теперь это внезапное появление в русских землях татарских воинов. Их нападение, к счастью, оказалось не столь опасным. Не успев дойти до Оки, они схватились между собой. Известие, полученное Иваном в Коломне, весьма его обрадовало. Оказалось, хан Волжской Орды, Махмуд пришёл на Русь со всей своей Ордой и остановился на Дону, но затем пошёл дальше. И ближе к Оке столкнулся в жаркой схватке с войском правителя Крымского ханства Хаджи-Гиреем. Начавшаяся битва между «погаными» успокоила великого князя. Русские княжества неожиданным образом избавились от очередного басурманского нашествия.

Обдуманное решение принял лишь к утру после бессонной ночи. Вскочив в седло подведённого коня, он взмахнул ладонью совсем в противоположную сторону, чем весьма обескуражил Гридю, который тоже сидел на лошади, но готовый помчаться в столицу.

– Пока наш путь лежит в ближайший монастырь.

Дорога пролегала по обжитым местам: почти везде виднелись убогие жилища землепашцев, которые ожидали от ранней весны большого благоденствия и достатка. А в ином месте уже примечался одинокий пахарь, шедший за своим худобой, а впряжён был оный в старенькую сошку, которая и досталась ему, верно, от какого-либо давно забытого предка, возможно, это была семейная реликвия.

И снова продолжение прежних дум дало о себе знать. Однако теперь оно всё ненужное отметалось, осталось только связанное с необходимой поездкой. А она была действительно нужна, чтобы выполнить освящённый предками обряд.

Переступая порог обители, князья расставались со своими мирскими богатствами. Братия монастыря вся в лаптях и залатанных ризах, «аще от вельмож кто, от князей или от бояр…»

Всяк мог сподобиться вечного блаженства через посмертную молитву. А для обеспечения таковой следовало не скупиться на щедрые пожертвования в пользу монастыря. Таким образом, грешник как бы покупал себе богомольцев на веки вечные. На помин души жертвовали книги, сосуды, хлеб, скот, платье. Состоятельные люди усвоили своеобразный взгляд на грех и покаяние. Любой грех они надеялись после кончины замолить чужой молитвой.

На старости лет князья щедро наделяли монастыри сёлами и выдавали им жалованные грамоты. Для устройства души усопшего наследники при разделе имущества выделяли обязательную долю в пользу монастыря. Монахи назначали всё более крупные суммы за внесение имени умершего в монастырские поминальные книги – синодики. Пожертвования сопровождались учреждением «корма» в пользу всей молящейся братии – в день ангела и в день кончины вкладчика. «Корм» включал изысканную по тем временам пищу: пшеничный хлеб вместо ржаных лепёшек, медвяный квас вместо простого братского.

Иван первым покинул седло и, взяв коня под уздцы, подвёл к монастырским воротам. Стучать в них не пришлось. Они открылись, словно по-волшебству, выпустив нескольких конных монахов. Увидев пешего государя все шестеро торопливо слезли с коней и поясно поклонились. Только после этого они продолжили свой путь.

– Как же они проведали, что мы приедем сюда? – недоумённо пожал плечами Иванов. – Не приемлю разумом.

Иван промолчал, просто он размышлял, как будет принят игуменом, о котором слышал много лестного и противоречивого.

Монастырь тратил крупные средства на благотворительность. По прямому указанию владыки кормились сотни голодающих крестьян, которые собирались со всей округи. По случаю неурожая и голода игумен просил князя устанавливать твёрдую цену на хлеб, чтобы спасти жизнь голодающих. Владыка управлял монастырём подобно рачительному хозяину, ибо понимал, что разорённый крестьянин – плохой плательщик оброка и не скупился на ссуды и «подмоги». Крестьянин, лишившийся лошади, знал наверняка: игумен выдаст ему «подмогу» из монастырской казны, даст «цену» лошади или коровы, косы либо другой пропавшей вещи.

Но в то же время человечность игумена была направлена лишь на своих. К людям, причисленным к разряду врагов Христовых, он относился без снисхождения и даже с крайней жестокостью.

Государь со слугою остановились возле с виду неприметной двери, за которой скрывалась келья игумена.

– Ты останешься здесь, – последовал от Ивана приказ Гриде.

А сам твёрдой поступью переступил порог настоятеля.

Внешность оного и характерные привычки описывали так: человек среднего роста, красив лицом, имел тёмно-русые волосы и носил небольшую округлую бородку. Он любил петь и читать в церкви, обладал чистым и сильным голосом, знал наизусть Священное Писание, был приветлив в общении и сострадателен к слабым.

– Приветствую тебя, святой отец, добрый пастырь своей паствы и всей округи, первым выказал дружелюбие Иван, улыбнувшись игумену Мефодию.

Последний вышел из-за стола и уж было хотел поклониться государю, который не позволил этого человеку, годившемуся ему в отцы. Мало того – сам слегка склонил уважительно голову.

– Не пристало тебе, святейший, кланяться мирским.

– Выказываю тем покорность власть держащему.

Мефодий увлёк Ивана на свою лежанку, присел и сам, а тогда уже осторожно осведомился о причине появления в монастыре.

– Какая срочная надобность привела тебя в святую обитель?

Игумен пронзил великого князя ожидающим взглядом и внезапно содрогнулся, будто нечто увидел, а более того – ощутил всей своей сущностью страшную потребу государя.

– Накануне Юрьева дня скоропостижно преставилась раба Божия Мария Борисовна, супружница моя пред Господом и людьми, – ответствовал Иван, подтвердив словами предположение Мефодия. – А по сему желаю я заказать и здесь панихиду по усопшей, ибо лишь к завтрашнему дню окажусь в столице.

– Пожелание или просьба царственной особы для нас, сирых богомольцев, – первейший закон, —смиренно промолвил игумен, не сводя ясного взора с Ивана. – Токмо должен предупредительно сказать, что надобно церковные вещи строить, святые иконы обновлять, такожде святые сосуды и книги, и ризы. Потребно и братство кормити да нищим, странным и мимоходящим давати и кормити.

– Ведаю о твоей неустанной заботе пополнять монастырскую казну, а потому и поднимаешь цену поминания души усопшего в зависимости от «чина» богомольца. Или я не прав? – воззрился Иван на Мефодия с иронической улыбкой.

– От твоего зоркого взгляда, государь, не скрыть ничего.