Imperium

ОДНА НОЧЬ И ОДИН ДЕНЬ

Шла гражданская война. Не было ни власти, ни законов. Свирепость насыщалась кровью, а затем обращалась в корыстолюбие. Смерть отобрала слабых претендентов на императорство: Нерона, Гальбу и Отона. Остались двое: Авл Вителлий (Его поддерживали германские легионы) и Тит Флавий Веспасиан (За ним были Иудея с Сирией). Решалась судьба империи, всего Римского мира, ойкумены

Провинции содрогались от грохота оружия, поступи легионов, передвижения флотов. Обе армии двигались к Кремоне.

Флавианцами командовал легат Антоний Прим – человек ужасный в мирное время, но нужный на войне. К его иллирийским легионам присоединились войска, стоявшие в Паннонии, Мезии; сторонники погибшего Отона, ненавидевшие Вителлия. Много было перебежчиков. Переходили целыми легионами. Флот также стал флавианским.

Дела Вителлия были плохи. Германская армия была изнурена и раздражена. Первый из его полководцев Фабий Валент задержался в Риме, ослабевший после болезни. Авл Алиен Цецина впал в оцепенение, то ли растратив все силы, то ли был готов изменить.

Люди ждали… Ждал сенат… Ждала империя… Ждала ойкумена… Ждала Кремона…

В лагере вителлианцев было шумно. Собрались младшие командиры германских легионов. Злые, впавшие глаза – со снабжением было неладно – тяжелый запах пота и кожи доспехов – слишком много людей – колючая щетина застывших подбородков, затянутых ремнями шлемов. Говорил центурион 15 легиона Камурий. Совсем недавно он еще был солдатом. Его отметил Отон. Камурий погрузил меч в горло престарелому императору Гальбе. И потом ему повезло. Самые храбрые центурионы – отонианцы были убиты Вителием. Повезло ему и тем, которые вместе с ним убивали Гальбу – много крови связало их с Вителлием. Они стояли рядом: ветераны Теренций и Леканий – это они изрезали старику руки и ноги – мешал панцирь.

Неровный огонь факелов освещал лицо центуриона. В черную ночь выплевывал слова об измене Камурий. Об измене императорского полководца Авла Алиена Цецины. Стояли, одобрительно стуча мечами о щиты, деканы из 5 Алауда – хохлатые жаворонки (так их называли по украшению на шлеме) и ловили каждое слово.

Юлий Мансуэт из 21 Стремительного думал свое. «Цецину солдаты любили. Молодой, красивый, статный, честолюбивый… Гальба отдал его под суд за казнокрадство… Цецина и Валент ругаются…

Цецина называет Валента человеком подлым и грязным. Валент Цецину – гордецом и хвастуном».

Мансуэт улыбнулся. В темноте все равно не видно. Эх, как надоело все!… Столько лет службы… Да, надоело. Дисциплина римской армии… Все коротко пострижены… Только варвары носят длинные волосы. А когда лохматые стали нас двигать, закрыли рты. Теперь к одежде прицепились: Цецина носит длинные штаны и короткий полосатый плащ-наряд германцев – он не патриот. Пусть приклеют надпись «Сделано в Риме» и успокоятся… Сенат… Что это, вообще, такое, когда всем командуют престарелые?… Такой маневр сделал еще Сула в… затертом году… И теперь, через двести лет это все сработало…»

Мансуэт давно служил. Он хотел домой, увидеть сына… Столько лет в Испании… Теперь здесь… Может, и прав Цецина, Веспасиан… Вителлин… Все равно.

От рева чуть не лопнули барабанные перепонки. Передавали друг другу: «В виду неизбежности поражения Алиен Цецина приказывает сдаться Антонию Приму».

С мечом в руках бросился к военному трибуну, посланному Цециной, декан 5 Алауда Ромилий Марцелл, и через мгновение тот хрипел, захлебываясь своей кровью. Судорога свела лицо легионеру, рука с окровавленным мечом дрожала. Марцелл схватился за горло: «А-а! Так вот где суждено закатиться славе германской армии. Сдать оружие, позволить связать себе руки без боя, без единой раны? Кому сдаваться – легионам, над которыми мы же сами одерживали победу!»

Ромилий сорвал с себя доспехи. Он бил разбитыми кулаками о землю. Белые волосы слиплись. Тяжело подошел Камурий: «Я предлагаю выбрать полководцами легата 5 легиона Алауда Фабия Фабулла и префекта лагеря Кассия Лонга».

Германские легионы снова нацепили на свои знамена изображения Вителлия. Цецину заковали в кандалы. Валент выехал из Рима.

____________________

Под Кремоной встретились армии Вителлия и Флавия. Ночью сошлись они. Удар был страшен. Лучшая армия мира била сама себя. Тьма покрывала кромешный ад. Римская доблесть, могучие руки – сами себе несли смерть. Одно оружие, один язык – одна судьба. Все смешалось. Вымпелы без конца отбивали друг у друга – они перепутались!

____________________

– Прим! Надо помочь 7 Гальбанскому легиону. Они держатся из последних сил.

– Вижу. – Антоний Прим поморщился. Всех он видит. 7 Гальбанский! Был бы другой. Они приняли на себя удар. Они должны его выдержать…

Под натиском ветеранов 21 Стремительного таяли ряды 7 легиона. Град дротиков обрушился на флавианцев. Усовершенствованные при Марие, они впивались в щиты, давили своей тяжестью; нежестко прикрепленные к наконечникам древки постепенно наклонялись – рвались руки у флавианцев. Пальцы медленно разжимались, щиты падали на землю, и новые дротики расстреливали в упор лишенных прикрытия легионариев.

____________________

Вителлианцы подбирались к орлу 7 Гальбанского легиона. Сразу упало двое, третий… Центурион первой пилы Атилий Вер с ужасом увидел – он один. Мечи… Копья… Все направлено на него. Лицо Вера перекосилось – святыня легиона у него… Затравлено оглядывался примипилярий 7 Гальбанского, крепко сжимая в руках древко тяжелого орла.

____________________

Антоний Прим уверенно продолжал отдавать приказания. Все шло, как надо. Сил у него больше. В такой бойне одновременно ложатся и те, и другие. В этом размене он выиграет. У него останется больше. И пусть тогда Веспасиан попробует не выделить ему его долю добыче. Ха! Да он сам ее возьмет. Еще здесь. Этой ночью.

____________________

Хищный клюв орла стремительно падал на головы. Как дубиной быка, забивал легионным орлом Вер вителлианцев. В глазах его не было уже ничего человеческого. Кровавая пена, пузырясь, покрывала его губы. Гудело все вокруг него, слышались гулкие удары, хруст костей, а сам он казался серым смерчем. Груда трупов громоздилась у его ног. Свистнул нож, лезвие мягко вошло в горло центуриону… Страшно пытался он вздохнуть, последним усилием метнул далеко в сторону своих орла и рухнул бездыханным.

Бой продолжался. Он стал почти неуправляемым. Рубились не легионы с легионами, а каждый против каждого. Рубились в темную. Ничего не было видно. Свои? Чужие? Здесь все враги! Бились грудь с грудью, щит о щит, за копья никто не брался, панцири и шлемы разлетались в куски под ударами мечей и секир. Убивали, зная, что это мог быть и близкий человек, и каждый солдат вел себя так, будто от него зависел исход войны. Резали друг друга все более ожесточенно – в гражданской войне не берут пленных.

____________________

Луна смотрела равнодушно. Мертвое серебро мелькало на черном небе. Его то задувал ветер своим гнилым дыханием, то вновь оно освещало чью-то кровь.

____________________

Гулкие удары разорвали наседавшую тишину. Это была последняя надежда вителлианцев: они сумели незаметно сосредоточить на Дорожной насыпи метательные орудия и теперь в упор расстреливали римлян… И своих, и чужих… Побольше унести с собой…

Бревна и камни со страшной силой летели из прямометательных орудий параллельно земле. Они буквально сметали ряды… Сильным ударом сломали грудь молодому легионеру – в проломе, если бы было светло, было бы видно, как метнулся несколько раз комок сердца и повис… Ударило по лбу над бровями кусочком шлема, затем осколком черепа – кость – исцарапала – и забрызгали остатки мозга соседа… Повезло.

Заработали баллисты. По высокой дуге взлетали булыжники и падали. Иногда отскакивали и опять убивали.

Подтянули самую большую баллисту 16 легиона. Она извергала громадные камни. И опять луна спряталась от воплей.

____________________

– Они бьют и в своих, и в чужих. Там месиво.

– Надо уничтожить баллисты… Мы потеряли управление боем… пока. Если до утра эти сумасшедшие баллисты не перебьют всей нашей армии, мы победим. Их надо уничтожить… Это все.

– Подойти невозможно.

– Другого выхода нет… Послушай… Кажется, тихо стало. Они больше не бьют. Пусть подтянут резервы.

____________________

Два солдата прикрылись щитами мертвых вителлианцев. Они незаметно подошли к той самой… К огромной Баллисте… «Руби», – коротко сказал первый. Мелькнули мечи на глазах охраны. Стук лезвий. Они перерубили скрученные тяжи и канаты. И Баллиста поперхнулась… Двух солдат разорвали… Два трупа неизвестных…

____________________

Сначала серебро луны смешалось с быстро сереющим небом. Затем все напряглось. И огромный красный шар солнца поднялся над Кремоной. Поле загремело от крика: солдаты 3 легиона, пришедшего из Сирии, по тамошнему обычаю приветствовали восходящее солнце. Рев легионов потряс вителлианцев… Они дрогнули… Дрогнули при виде брошенных на них Антонием Примом сомкнутым строем двигавшихся когорт преторианцев.

Антоний Прим увидел солнце, увидел покосившиеся метательные орудия на краю дороги, увидел свою победу. «Теперь пора» – подумал он, вскочил на коня, подъехал к рядам преторианцев. К своему последнему резерву. Горяча коня, надсаживаясь, кричал он: «Упустите победу сейчас, и никогда больше вам не видать Рима. Какой император возьмет вас на службу? Какой лагерь откроет вам свои ворота? Вот ваши знамена, вот ваше оружие. Потеряете вы их – и одна только смерть останется вам, ибо свой позор вы уже испили до дна! Впе-е-ред!». Началась резня.

____________________

Гай Мансуэт, легионер 7 Гальбанского, бежал с кровавым мечом за спиной какого-то ветерана вителлианца. Если тот не остановится, он его ударит в печень. Корка крови и грязи застыла на лице Мансуэта. Руки и ноги отваливались. Он хотел крикнуть: «Стой! Убью!» – Потом бы он перерезал горло этому изменнику Рима. Получилось: тяжелый вздох и «Хр-х-х-хх…» От голоса ничего не осталось. Сорвал заночь… Все равно тот остановился… Он уже все равно не мог бежать… Вытянул вперед руку с испанским мечом и ждал. И смотрел пустыми глазами.

Кажется, все… И не увижу маленького Гая, жену… Но он уже не маленький. Он вырос… Сильно дрожит рука… Не удержать меч…

Тот, что был моложе, отразил рубящий удар, едва не выпустив меч; неожиданно присел и в длинном выпаде нанес колющий удар снизу, под панцирь, в пах… Меч вошел во что-то. Гай Мансуэт резко выдернул его из раны, отскочил.