Imperium

Как болит голова!…

Носилки пронесли мимо статуи. На ней было написано: «Гай Юлий Цезарь, император» – золотом, ниже углем: «Лысый лед».

Пошел он в задницу – великий римский народ – с его голосом!

Капли падают… И падают… Падают…

Железные капли падают, падают… Они никогда не перестанут…

Сулла убивал. Луций Корнелий Сулла, диктатор, убивал… Он умер у себя дома. Epafrodit. Felix. Счастливый любимец Венеры. Он убивал и убивал…

Редкий дождь… Этот мерзкий, медленный, тихий стук за окнами…

Напуганные сенаторы напряженно слушали диктатора. Его серый тихий голос. Его слова, как следы от дождя, – тягучие потеки…

Боги! Как болит голова!

– Итак, я говорю, что порядок должен быть наведен…

А! Удивительно, но их лица стали еще бледнее. Десять тысяч самнитов. Кричат. Их ведь убивают.

– Итак, я прошу не отвлекаться, это по моему приказу дают урок кучке негодяев…

Он умер в своей постели… Постели…

Кальпурния хороша, ах, как хороша… Как она играет на флейте! Слишком хорошо… Может, поэтому и голова болит, хотя… При чем тут одно к другому – это перемены погоды… Но и она намного моложе… Тем более, если ей нравится, – пусть играет.

Кто это? Кажется, Спуринна, гадатель… Что-то он мне говорил накануне… А, да… Об опасности, угрожающей мне в мартовские иды…

– Остановитесь…

– Ave, Caesar.

– Salve, Спуринна… – Цезарь вымученно улыбнулся. – Спу-ринна, а ведь мартовские иды наступили, а?

Какое у него мрачное лицо… И какое-то кривое… До чего неприятная рожа!…

– Да, император, наступили.

– И отлично.

Если б еще не головная боль. И не эта погода.

– Но еще не прошли… Будь осторожнее.

– Как скажешь, Спуринна, тебе лучше знать, кому, когда и где… быть осторожным…

Носилки мерно раскачивались.

Мило-сер-дия… Ми-ло-сер-ди-я… Ми-ло-сер-ди-я… Он – не Сулла… Он – не уби-вал… Поч-ти не уби-вал… Не – убивал… Не – у-би-вал… Нет – нет…Он – хо-ро-ший…

Я действительно многих простил. И они живые, и на свободе, и у власти… И все они рядом…

Что кричал этот галл? Как его… Думнориг! Знатный эдуй Думно-риг… Но он уже изменял. Там были старые счеты. Перед тем, как я победил Кассивелауна, разбил его бритов. Он не хотел воевать – этот галльский подонок не хотел воевать!

– Думнориг самовольно покинул лагерь!

– Центурион. Догнать, доставить, если будет сопротивляться – убить!

Кони бешено танцевали под седоками. Багровое, тупое лицо центуриона стало еще краснее от натуги.

– Еще немного и опорожнится, – мелькнуло в голове у Думно-рига, какое же безнадежное небо. В его блестящем шлеме… Безнадежное…

Он вдруг закричал визгливо, тоненьким, бесполезным голосом:

– Не поеду!… Нет!… Я свободный человек свободного государства! Я…

Копье вонзилось в рот… Он сполз на зеленую траву, задрожал и вытянулся… Легионер вытер наконечник и повернул коня…

Что он такое смешное кричал: свободный человек свободного государства?… Ха-ха-ха…

Цезарь смеялся, голова все равно болела, болела, болела…

Носилки качались равномерно…

Ми-ло-сер-ди-я… Ми-ло-сер-ди-я… Ми-ло-сер-ди-я…

Ко мне хоть немножко… Я? Я их простил… И Цицерона. И Кассия. И Брута. И Лигария. Я их всех простил… Многих, по крайней мере…

Никаких проскрипций, казней, ничего…

Я не делал, как нужно делать, не всегда делал…

Если б я всех убил? Если б я всех убил?

Их бы не было. Их бы не было. Их бы не было.

Я бы был…

Я боюсь бледных людей…

Я пытался творить милосердие… Как болит голова… Все. Вот курия Помпея… Милосердия ко мне…

____________________

Марк Юний Брут, чувствуя холод кинжала, глухо сказал:

– Носилки Цезаря… Каска, ты бьешь первым…