Льётся лунный свет

– Завидую тебе, – сказал Ракитов, – пойдешь через неделю в школу, всё у тебя впереди – выпускной вечер, первая любовь и свадьба. Только живи и радуйся. А для меня уже всё пройдено, закончено. Ни в чём не состоялся, ни к чему не годен.

– Да нет, вы самый лучший музыкант.

– Балласт, – отрезал Михаил.

В раскосых, карих глазах девушки блеснули слёзы. Ей стало страшно оттого, что он уедет. И этот страх всё заслонил и от всего отключил. Она уже не слышала ни Ракитова, ни ворвавшейся на кухню ураганом матери. Всё показалось мелким и ничтожным.

2. СЕРЕБРЯНАЯ НИТЬ

Иван Семенович Поземкин в цветастых семейных трусах, босой, топтался на балкончике, курил, тревожно вглядываясь в июльскую темень, тихонько покашливал.

– Иван! Ты ляжешь или нет? – раздраженно окликнула его жена, Зинаида Семеновна. – Совсем обезумел старый. Комаров напустил!

Поземкин решительно потушил свою беломорину:

– Вот где ее сейчас черти носят? Уже двенадцатый час. Ботаник бородатый мне этот совсем не нравится. Уж не маньяк ли?

Это Иван Каримович имел в виду свою дочь – Светлану и её долговязого длинноволосого ухажёра в помятых джинсах Константина Самаркина. Как в жаркий полдень молодые отправились на прогулку в Загородный парк, так и до сих пор не возвращались.

– Куда она денется, земля круглая, – продолжала ворчать Зинаида Семёновна. – Уж не девочка, за тридцать ей.

Позёмкин шагнул в залу:

– Не понимаю я, чего он марихлюндию разводит? Пятый месяц выставки, кино, гулянья. Ходит вокруг да около. Не люблю таких.

– А ей нравится.

Иван Каримович подтянул трусы почти до плеч и хмыкнул:

– И в общежитии живёт и получает поди с гулькин нос в своём лицее.

– Успокойся, а? Разбухарился.

– Ну какой это мужик? До чего же вы чудной народ-то, бабоньки, влюбляетесь в кого ни попадя.

– Вот и я в своё время…

Тут Зинаида Семёновна прикусила язык и оба дружно унеслись в былое, в сельский старый клуб. Под звонкую гармонь вихрастый парень лихо вёл высокую строгую девушку. Сверкала новогодними огнями ёлка, звенели частушки. Потом он провожал её, целовал без удержу…

– Значит, жалеешь, Зин, что встретила меня? – тихо спросил Позёмкин.

Она смахнула быструю слезу.

– Да что ты, вот придумал.

Иван Каримович погладил жену ласково по плечу.

– А я тебя люблю, кровиночку мою ненаглядную, ласточку.

– Дурак ты старый.

Обоим не спалось, нахлынули воспоминания. Да и какой тут сон без дочери. Они прислушивались ко всем шагам по коридору, к шуму лифта, к голосам под окнами.

– Пойду спущусь, пожалуй, Зин?

– Лежи.

Вот наконец щёлкнул замок в прихожей. Светлана на цыпочках юркнула в свою комнату. Позёмкины насторожились.

– Света? Доченька, ты? – первой не выдержала Зинаида Семёновна. И не дождавшись ничего в ответ, она всё-таки заглянула в комнату дочери. Светлана там лежала ничком на кровати.

– Света?

Молодая женщина подняла с подушки мокрое от слёз широкое лицо:

– Мама, я послала его подальше, – говорила она. – Надоело шастать с ним по парку и есть копеечное мороженое на лавочках, слушать его бредни про футбол и политику.

– Но он же тебя любит.

– Молодец Светка! Так держать, по-нашенски! – подал свой голос Иван Каримович. – Правильно!

– Любит…Он собой только и любуется, мол вот я какой, пусть нищий, но очень умный. Где она любовь-то? Нет её!

После этих слов дочери, прозвучавших как приговор, Позёмкин, держась за сердце, присел на диванчик и крепко задумался: «Пригвоздила родненькая. Тут она совершенно не права. Как же так, вот я, например. Я люблю и жену, и дочку, любовь – серебряная нить, только она по-настоящему нас и связывает, греет. Да. Серебряная нить…»

3. БИРЮК

Черноглазый, небритый Василий Харизмов нехотя помешивал деревянной ложкой спагетти. А его рослый голубоглазый племянник Ленька болтал без умолку. Приехал он внезапно на новогодние праздники из деревни Клюевки с трёхлитровой банкой мёда и целым ворохом новостей. И что закончено строительство бани, сарайчика, огородной изгороди, и что дедушка, наконец, перестал хромать, гуляет без палочки, а у Леньки появилась невеста – певунья из школьного хора Светлана.

– Дядя Вася, я ее так люблю, так люблю, – говорил, сияя Ленька, – я хочу на ней жениться. Вы одобряете?

– Это с дедушкой решайте, – мрачно произнес Харизмов.

В его холостяцкую «гостинку» теперь редко кто заходит. Даже из заводских приятелей. Одичал Василий и замкнулся. После смены по обыкновению – кружка пива, телевизор, горячая ванна, сон – и снова на завод. А ведь когда-то интересовался и премьерами в театре, в кино, читал запоем, назначал свидания красоткам. И куда все делось, где все потерялось.

– Поступать-то я собираюсь в строительный, – объявил гордо Ленька, – хотелось все подробно разузнать про этот институт.

– Не советую.

– Почему?

– Ты знаешь, какой там вступительный взнос? – раздраженно вопрошал Харизмов. – Даже если вы зарежете свой скот и продадите – все равно не хватит.

Парень удивленно посмотрел на дядю чистыми глазами. «Копия Сережки, – подумал Василий, – такой же был наивный до ужаса и доверчивый». Его младший брат преподавал в Клюевской школе историю. Однажды поздним осенним вечером он увидел, как через школьное окно выносится компьютер, попробовал остановить воришек – получил смертельный удар ножом в живот.

– Послушай, Лень, мне завтра вставать рано, – ласково сказал Василий, – надо бы укладываться спать.

– Конечно, – спохватился парень. – Можно, я тут у вас приберу немножко?