Звёзды против свастики. КРАСНЫМ ПО БЕЛОМУ. Альтернативная сага

– Давно прибыли? – поинтересовался Галин.

– Буквально только что, – ответил полковник.

– Вы, товарищ полковник, как я понимаю не строевик? И к подобному вопросу Ульянов, по-видимому, тоже был готов.

– Опять что-то не так сказал? – Смущённо улыбнулся. – И вы совершенно правы, Павел Михайлович, если не ошибаюсь? Я конструктор, и на этих испытаниях представляю Институт ракетостроения.

– Ну, хорошо, – заторопился Галин. – После договорим. Вы сейчас на бронепоезд, или хотите, чтобы вас проводили в штаб?

– Да нет, Павел Михайлович, – улыбнулся Ульянов, – хочу вот на эту колокольню забраться.

– Товарищ комбриг, – выступил вперёд офицер с эмблемами контрразведчика в чине капитана, – хоть вы объясните, что это очень опасно. Я ведь за жизнь товарища полковника головой отвечаю.

Нытьё капитана совсем не понравилось Галину, но сермяжная правда в его словах была.

– Действительно, – обратился он к Ульянову, – капитан прав. Я тоже считаю, что это плохая идея.

– Товарищ полковник! – неожиданно вскипел Ульянов. – Я ведь вас не учу воевать. Вот и меня не надо учить, как проводить испытания! Они у меня далеко не первые, да и в боевых действиях принимать участие тоже, знаете ли, доводилось. В конце концов, у меня бумага есть, вот!

Конструктор вытащил из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул Галину. Документ, отпечатанный на бланке ГКО, предписывал всем воинским начальникам оказывать всяческое содействие инженер-полковнику Ульянову В. И. в деле особой государственной важности. Под документом стояла подпись Сталина.

Галин свернул бумагу и протянул Ульянову. Потом участливо посмотрел на капитана.

– Извини, брат, но против такого лома даже у меня нет приёма! – Обращаясь к инженер-полковнику, указал рукой в сторону входа на лестницу, ведущую на колокольню. – Прошу!

Пропустив Ульянова вперёд, жестом остановил ринувшихся за ним офицеров.

– А вас, товарищи, попрошу остаться! На верхней площадке места и для троих-то мало, – и приказал часовому перекрыть вход.

Подымаясь по крутым ступеням следом за Ульяновым, Галин спросил:

– Товарищ полковник, вы сказали, что принимали участие в боевых действиях; можно узнать, в каких?

– К сожалению, нельзя, вы уж извините…

– Понимаю, – ответил Галин, – и, в свою очередь, прошу прощения за бестактный вопрос.

Помолчали. Потом Ульянов спросил:

– Павел Михайлович, вы стихи любите?

– А кто же их не любит? – осторожно ответил Галин.

– Тогда можно я прочту вам одно из последних стихотворений Эренбурга?

Не туманами, что ткали Парки,

И не парами в зелёном парке,

Не длиной, – а он длиннее сплина,

Не трезубцем моря властелина,

Город тот мне горьким горем дорог,

По ночам я вижу чёрный город,

Горе там сосчитано на тонны,

В нежной сырости сирены стонут,

Падают дома, и день печален

Средь чужих уродливых развалин.

Но живые из щелей выходят,

Говорят, встречаясь, о погоде,

Убирают с тротуаров мусор,

Покупают зеркальце и бусы.

Ткут и ткут свои туманы Парки.

Зелены загадочные парки.

И ещё длинней печали вёрсты,

И людей ещё темней упорство…

Голос Ульянова смолк. Галин ругнул себя: «Мог бы и допереть! Где до сей поры зенитчику вольготно было свои задумки испытывать, как не в Лондоне?»

**

Уже знакомый Галину наблюдатель их появлению был искренне рад, что выразилось в простецкой улыбке на добродушном конопатом лице.

– А ты что, сержант, так отсюда и не спускался? – удивился Галин.

– Так не положено нам, – простодушно объяснил боец. – Вдруг эти гады опять полезут?

– А как же обед?

– Так я тут подхарчился, – улыбнулся сержант. – Мне товарищ старшина по такому случаю двойную пайку отвалил!

– Для убедительности боец потряс увесистым вещмешком.

– Ты вот что, следи-ка повнимательнее за небом, – приказал Галин, – есть сведения, что немцы на нас авианалёт готовят.